Избранный выжить - Ежи Эйнхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я слежу за этими трагическими для страны событиями не особенно внимательно – у меня есть свои проблемы.
Мне надо принимать важные решения.
Пока еще есть возможность уехать из Польши, если у тебя есть въездная виза в какую-либо страну. Но как раз именно это, раздобыть визу в свободную страну, представляет непреодолимую трудность. Если у тебя нет визы, ты не можешь получить паспорт, так что для множества евреев остается только один выход – уехать нелегально, стать беженцем со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Горький опыт нацистского периода и войны, когда ни одна страна, несмотря на угрозу существованию всего нашего народа, не хотела принимать евреев, побуждает многих принять участие в попытках создать еврейское государство, которое примет всех преследуемых евреев и где у них будет право защищать себя самим. Но Израиля еще не существует, а английский флот перекрыл все пути для легальной эмиграции евреев в Палестину.
Учебный год 1945-1946 начинается в разных польских университетах по-разному – либо осенью 1945, либо ранней весной 1946, в зависимости от того, удалось ли набрать более или менее полноценный состав преподавателей и есть ли помещения для занятий. В Польше катастрофически не хватает людей с высшим образованием, во время войны никто не учился в институтах, поэтому начинается лихорадочная подготовка специалистов, даже если ресурсов для этого недостаточно. Я пишу заявления во все университеты, давшие объявления о наборе студентов, беда только, что я все еще не знаю, кем хочу стать.
После долгих размышлений я оставил мысль стать агрономом, хотя после нескольких лет голода трудно представить себе, что есть что-то более важное, чем способствовать тому, чтобы земля смогла прокормить всех живущих на ней людей. Но еще труднее мне выбрать между двумя равно привлекающими меня профессиями – биохимия и медицина. Медицина – благороднейшая профессия, меня очень привлекает лечение людей, а с другой стороны, биохимия – основа всех естественных наук. И, поскольку мне трудно сделать выбор, я подаю заявления и на биохимию, и на медицину, в надежде, что судьба сама сделает за меня выбор. Но судьба не захотела решать за меня.
В октябре 1945 года я получил извещение, что зачислен на медицинский факультет во Вроцлаве, Гданьске и Лодзи, и на биохимическое отделение во Вроцлаве и Лодзи.
Вначале я обрадован открывающимися возможностями, но радость длится недолго. Плохо, когда нет никаких предложений, это, конечно, намного хуже, чем иметь сразу несколько, но лучше всего было бы иметь только одну возможность. Тогда не надо было бы размышлять и мучиться. В конце концов я выбираю Лодзь – может быть, потому, что Лодзь и до войны была польским городом, в то время как Вроцлав принадлежал Германии, а Гданьск (Данциг) был вольным городом. Но теперь мне кажется, я просто придумывал эти высокие соображения, на самом деле все было гораздо проще: Лодзь совсем недалеко от Ченстоховы.
Вступительный экзамен оказался неожиданно легким, и я начинаю учиться и медицине, и биохимии. Мне никто не препятствует, но уже через неделю я понимаю, что неспособность выбрать поставила меня в затруднительное положение – совершенно невозможно успеть посетить обязательные лекции и семинары и на том, и на другом отделении.
И я выбираю медицину.
Если нужно выбирать, мыслительный процесс протекает довольно извилистыми путями. Но когда выбор сделан, мы обычно находим какой-нибудь благородный мотив, который, как мы воображаем или хотим воображать, на этот выбор повлиял. Очень хочется думать, что я выбрал медицину потому, что мне хотелось посвятить себя самой благородной профессии – лечению больных. Но, боюсь признаться, в моем выборе профессии решающим оказалось то, что у студентов-медиков были самые красивые фуражки…
Как бы то ни было, я немедленно раздобыл себе квадратную университетскую фуражку с белой тульей и широкой темно-красной лентой – цвета медицинского факультета.
Итак, я буду врачом.
Примерно через три недели после начала занятий у нас выдается «окно» – с четверга до вторника. Я уже соскучился по дому и позволяю себе передохнуть и поехать домой.
Когда я переступаю порог квартиры по Аллее Свободы 3/5, я чувствую себя так, будто после долгого бродяжничества в пустыне наткнулся на оазис с сочной зеленью покачивающихся ажурных пальм и прозрачными зеркальными озерами… На самом деле это оазис вкусной еды, удобной постели, взаимной любви, нежности и человеческого тепла.
Родители радуются вместе со мной – как же, сын поступил в университет, но огорчены, что я такой худой, бледный и усталый. И это правда. В Лодзи я снимаю убогую комнатушку, питаюсь нерегулярно, в основном только хлебом, почти не ем горячего. Я протестую для вида, но в глубине души очень рад, когда Сара едет со мной в Лодзь, чтобы как-то организовать мой быт.
Она упрашивает своих знакомых, только что поженившуюся пару Зильберман, сдать мне большую и удобную меблированную комнату. Мало того, она договаривается, что я буду у них обедать – что я и делаю, правда, только до тех пор, пока не уехала Сара.
И еще одну вещь сделала Сара. Ни с того ни с сего она вместе с несколькими своими подругами пригласила меня в лучший ресторан города – «Табарин», чтобы провести вечер в мягкой уютной атмосфере, послушать спокойную, ритмичную танцевальную музыку, новые песни, потанцевать с Сарой и ее знакомыми. Я танцую, вспоминаю, что когда-то делал это неплохо – и передо мной открывается мир, про существование которого я просто забыл. В ресторане довольно много молодежи. Оказывается, в жизни есть и другие радости, кроме сумасшедшей круглосуточной зубрежки. Я осознаю, что на этом этапе цель достигнута, и неплохо было бы посвятить немного времени и другим сторонам бытия.
Не то чтобы я сразу начал жить обычной студенческой жизнью. Но я просыпаюсь от оглушивших меня непомерных амбиций, чтобы ощупью начать рекогносцировку в окружающем мире. Я хожу в кино, иногда в тот же «Табарин», если есть компания, общаюсь со своими сверстниками. Выясняется, что в Лодзи есть еврейский студенческий
