Мир в подарок - Оксана Демченко

Да и впечатление от Дарса хотелось по возможности разбавить, — не могут все города быть такими же серыми и мрачными. К тому же после гибели окаянных, покусившихся на князя, Гирт оказался временно лишен их личного присутствия, что вдвойне приятно.

Дорога почти не пылила, промытая недавним дождем. Берег Карниссы все время оставался совсем рядом, то скрываясь за холмами, то выплескиваясь обмедненной вечерней синью. Река двигалась широко и спокойно, ветвясь многими рукавами, тут и там бахромчатыми пестрыми узорами вплетались в ее течение острова, многие обжитые, с пристанями и изящными богатыми строениями на макушках холмов.

Предместья открылись нам с горба очередной складки дороги, просторные и живописные. Деревья уже демонстрировали первые рыжие подпалины, за низенькими изгородями дозором стояли высоченные подсолнухи. Дикий северный виноград уютно заплетал фасады домиков, в его пятипалой листве, лениво машущей одинокой путнице, мелькали приветственно нарядные фиолетовые ленты. Вдали рассыпал ореолом почти встречные солнечные лучи медный шпиль городского совета, а еще дальше туманным синим маревом лежал океан с редкими розово-белыми лепестками парусов. Борз одобрительно фыркнул и пошел показной гарцующей иноходью. Пусть все смотрят, какой он замечательный.

Со слов Лемара я знала, что городской голова — человек незнатный, из торговых, пробившийся снизу и укрепивший свое положение удачным браком. Начинал он в далекой юности с нелегального сплава леса и очень ценил хорошие отношения с Архипелагом, крепко державшим слово и щедро платившим золотом. Свое место получил от князя и ценил как расположение Риннарха, так и его деловую хватку. Когда мир с кормчим наконец удалось заключить, вельможный Ги-мат на радостях отпустил большую часть своих рабов (меньшая уперлась насмерть, уходить не хотела, особенно дряхлая кормилица, отлупившая своего неразумного благодетеля-освободителя), закрыл невольничьи рынки города и ревностно следил за соблюдением указов об умеренном наказании. Жизнь и богатство Гирта — это порт, а в океане на рабство смотрели, мягко говоря, с неодобрением. Даже одаренные в городе жили относительно спокойно, в отстроенном за счет главы города доме, под охраной городской, а не храмовой, стражи. Тем более понятно, до чего неприятен был князь обеим окаянным бабищам, собиравшимся казнить его в Седом бору практически из личной мести.

Занятая своими мыслями, я совершенно перестала следить за дорогой, привычно доверяя рыжему, поэтому резкая остановка едва не выбросила меня из седла. Тряхнув головой, я подобрала поводья и осмотрелась. Мы уже были под самыми городскими воротами. Правее, по обочине, неторопливо тянулись редкие телеги селян, приехавших из пригородов пораньше на осеннюю ярмарку. Борза возмутили не они.

Навстречу нам, из ворот, двигался броско отделанный открытый экипаж. Вороная пара тянула исправно, но вот привязанная сзади, видимо, только что купленная, золотисто-рыжая кобылка упиралась всеми четырьмя. Рядом с ней бежал смуглый мальчишка лет восьми в грубом ошейнике, он тщетно пытался успокоить лошадь. Да только как, если взбешенный сопротивлением владелец то и дело охаживал кнутом и ее и пацана. От ворот на шум уже спешили двое стражей. Борз тоже явно собирался поучаствовать.

— Почтеннейший, вы так и мальца и лошадку загубите, — попробовала усовестить я, еще короче подбирая повод зло взвизгнувшего на замах кнута жеребца, норовящего укусить мерзкого обидчика лошадей. Не вышло, и он, впустую клац-нув зубами, затанцевал от досады, сделав пару коротких стремительных кругов почти на месте, пробуя встать на дыбы.

— Пшла, деревенщина, не твое дело.

— Господин, в Гирте не принято публично пороть рабов, — поддержал меня один из стражей ворот. — Кнут сдайте.

— Город ваш поганый я уже покинул, — нервно оскалился «господин». — Одни убытки от него. Два десятка золотых за дрянную порченую конягу! Она же дурноезжая! Пеной исходит, значит, от нее и потомства толкового не жди. Теперь сбыть за пять монет — уже удача, и на то надежды не имею.

— Я дам пять монет, — тяжело вздохнула я, прощаясь с золотом. Только что мое благополучие превышало размер состояния славного семейства Тэйлан, ехидно шепнул счетовод-рассудок, подводя неутешительный итог предстоящей расплаты. — За лошадь и мальчика.

— Вот как? — Он явно жалел о названной при свидетелях сумме. Взгляд обшарил мою пыльную убогую одежду, пристально задержался на статях Борза. — Десять.

— Сейчас придет старший караула, и пойдете вы, господин, в штрафную тюрьму, за неуважение к властям, — строго заявил второй страж, подмигивая мне почти неприметно. — А лошадку мы на городские конюшни отведем. До полного завершения дела.

Я быстро отсчитала пять монет — было бы что считать, золота в кошельке не осталось. Он воровато принял деньги, отвязал повод, нагнулся, дернул бляху раба — перебить. Я покачала головой и, соскочив с коня, срезала ошейник. Так быстрее. И вот уже мы все стоим в оседающей пыли, поднятой резвым стартом вороных, и не без интереса слушаем удаляющиеся вопли о моей жадности и подлом сговоре грабителей и продажной стражи.

— На ярмарку? — поправляя меч, с показной строгостью вопросил старший из состоящих якобы в сговоре стражей.

— Да. — Я монотонно затянула старую песню: — Травница я, в городе хочу цену за собранное получше взять.

— Кони, сама и парнишка при тебе, итого подорожный сбор — два медяка.

— Вот. Где можно заночевать, чтоб конюшня хорошая и недорого? — решила я еще раз испытать добросердечие стражей.

— А хоть у брата моего, — прищурился усатый здоровяк, пугавший «господина» конфискацией. — Мы сменились как раз, вот и провожу. Заодно жену его болезную посмотришь, а там и моего младшенького. Не зазря же ты золото получала, помогло, видно, лечение кому-то? Тем постой и оплатишь. А вольный браслет от городского головы я твоему пацану сам добуду. Вроде есть в доме запасной, в Гирте их ведь у стражи часто спрашивают.

Я благодарно кивнула. Обернулась, фыркнула. Борз гарцевал перед дамой, картинно поставив голову и раздувая ноздри. Понятно, это же он прогнал подлого человека с кнутом. Наш могучий, наш непобедимый! Золотистая кобылица усердно отворачивалась, не забывая искоса поглядывать на ухажера. Дурноезжая, как же! Упрямая, цену себе знает, восхищения ждет. Гриддская кровь, они все с характером, — знакомая по моему нахалу история. Бывший раб, перехватив мой взгляд, торопливо закивал: лошадь толковая, но очень любит уважение. Говорил он почти правильно, хотя слова забавно коверкал, назвался Зимиром и сообщил, оглаживая красавицу по боку и шее, что от своей(!) Гир-Дэгэ никуда не уйдет. Деловито собрал все поводья и пошел за нами следом, продолжая шептать ласковые слова в точеное ушко. Борз ревниво фыркал рядом.