"Канцелярская крыса" - Константин Соловьёв

Скрэпси проглотил их, как глубоководная рыба глотает наживку, мгновенно и резко. Не было ни таблички, приветствующей посетителей, ни какой-нибудь арки. Просто Скрэпси внезапно оказался вокруг них со всех сторон, и Герти почувствовал зловоние, исходящее из его брюха.

Старый Клиф, по которому они шли прежде, тоже не походил на Пикадилли, особенно подобной ночью. Дома там жались друг к другу, точно шеренга нищих, выстроившихся в очереди на общественные работы. Люди были измождены, угрюмы и походили издалека на обернутые рогожей кули, которые кто-то в беспорядке разбросал по улице. В ночную пору Клиф делался неприятен, страшен. Знакомые Герти улочки совершенно преображались, скидывали свое дневное облачение, открывая совсем иные черты, которых избегал даже глаз, точно опасаясь порезаться.

Пропадали нищие, монотонно звенящие медяками в кружках, исчезали из дешевых пабов студенты. Мастеровые и докеры, успев закончить ужин, уходили по домам и теперь об их существовании напоминали только едва тлеющие огоньки в окнах. Крикливые домохозяйки покидали улицы. Ночью в Клифе собиралась совсем иная публика.

— Нау маи[91] в Скрэпси, мистра.

Герти не заметил, как они пересекли невидимый водораздел. А заметив, мгновенно онемел от ужаса. Ему показалось, что неведомая сила, схватив его, окунула в жижу. Но это был не океан. Скорее, зловонное, полное серых помоев болото, в котором, вперемешку с гниющими хрящами и затхлой тиной плавали юркие алчные паразиты.

Они вошли в Скрэпси.

Дома почти не переменились. Едва держащиеся на своих осевших фундаментах, оплывшие, покосившиеся на одну сторону, глядящие слепыми, никогда не знавшими стекол, окнами, они пугали, но не так, как люди, что здесь обитали. Обитатели самого дна болота по имени «Скрэпси». Полуразложившиеся куски плоти, сохраняющие вертикальное положение. Бесформенная дрянь, которую кто-то из злого умысла наградил сходством с человеческим существом.

Некоторое время Герти, до самого носа запахнувшись в свой отвратительный плащ, глядел по сторонам, пытаясь сообразить, в какой же момент их проглотил Скрэпси. Еще минуту назад они шли по Клифу, вонючему, наглому, бедному, но все же привычному в своем постоянном уродстве, Клифу, и вот…

На углу копошился нищий. Герти сперва показалось, что это гигантская личинка неизвестного насекомого — видны были лишь клочья шерсти, гнилой ткани и сена, под которыми угадывалось какое-то движение. Герти расслышал что-то вроде ритмичного хрипа или стона и, лишь почти поравнявшись с отвратительной кучей, узнал в нем мотив «Зеленых рукавов»:

Я для тебя дышал и жил,Тебе по капле отдал кровьСвою я душу заложил,Чтоб заслужить твою любовь![92]

На поверхности показалось человеческое лицо. Нет, понял Герти, это было человеческим лицом. Изъязвленная кожа походила на тронутый гнилью сыр, местами она потрескалась и, когда нищий гримасничал, из трещин сочилась сукровица. Гноящиеся глаза совершенно потеряли прозрачность, сделались алебастровыми, бесцветными. Багровые веки, усеянные, точно отъевшимися пиявками, мясистыми папилломами[93], уже не могли полностью прикрыть эти глаза.

— Эй, добрые господа! Поделитесь со старым Иллом своей сегодняшней удачей! Ну же!.. — нищий закашлял, внутри его сморщенного, укрытого клочьями тела словно хлюпал и рвался мешок, полный коровьей требухи, — Или дайте пососать рыбий хвостик!

— Не останавливайтесь! — шепотом бросил Муан, — Это Илл, здешний попрошайка. Сам он не опасен, только потеряем время. И не вздумайте доставать деньги. Сверкнете монетой, и не успеете дойти до поворота, как вам раздробят палицей затылок.

Герти совершенно точно не собирался останавливаться. Даже прибавил шагу. Однако нищий, вероятно, соскучившийся по общению на своем углу, решил не упускать собеседников.

— Господа! Добрые господа!

Ворох тряпья, который был его телом, принялся ворочаться. Когда он отделился от стены и выкатился на улицу, раздался тревожный металлический скрип, а вместе с ним еще множество звуков, природа которых была неясна. Нищий катился на тележке, крутя скрюченными коричневыми пальцами ее скрипящие колеса. Нижнюю часть его тела, необычно раздувшуюся, укутывали клочья, когда-то бывшие, по всей вероятности, пуховыми одеялами, старыми куртками и обыкновенным тряпьем. Из-за этого он казался пауком с разбухшим брюшком, скользящим по дороге.

— Пенни за историю, добрые господа! Старый Илл сегодня дешево продает свои истории! Не угодно ли услышать мою лучшую? Она всем нравится, джентльмены, со всего Нового Бангора приходят люди, чтоб ее послушать. Я ведь был одним из тех, кто подавлял бунт на плантации «Уайтбэй». Да, джентльмены, это было десять лет назад!.. Проклятые полли, черны, как черти…

Герти оставалось лишь поблагодарить царившую в Скрэпси темноту, благодаря которой нищий не разглядел как следует Муана. Но вот на глухоту самого Муана уповать не следовало. Знакомый с царящими здесь нравами, Герти не без оснований опасался, что Муан, сохранявший обычно истинное хладнокровие, вытащит из кармана уродливый зазубренный кинжал и попросту перережет старику горло.

— Веселые были деньки, знаете ли… Чернокожие взбунтовались, подожгли хозяйское бунгало и склады кокосовой копры. Надсмотрщики удрали на лодке, вовремя сообразили, куда дует ветер, но вот пара сотен фунтов стерлингов улетучились вместе с дымом от складов. Обиделись на кормежку, чертовы обезьяны. Ух и большие у них животы… Жрать любят, а работать не желают. Ну мы им и всыпали! Нет, старый Илл «бобби» не был, никогда не любил таскать бляху да ремень. Да и кто бы потащил полицию на плантацию? Собственность, известно, частная, там хозяин распоряжается. Наняли нас, две дюжины парней со всего Клифа. Мы тогда крепки были, как килевые доски, да и страха за нами не водилось. Собрали нас в отряд, значит, каждому обещали по кроне до, и кроне после, да еще по кварте рома в промежутке. Мы, это, значит, я, Рэндон Фолкс с «Южной каракатицы», Тив Мак-Рейди, Саак по кличке Бычий слепень, одноглазый Айк и прочие… А главным между нас хозяин плантации поставил Атрика Бенча. Ох и здоровый же был подлец… Одним ударом меньше четырех зубов не вышибал, такой уж был человек. Короче говоря, нам океан был по колено, ну а после того, как раздали ром…

Как ни пытался Герти увеличить шаг, старик катился за ними на дребезжащей, укрытой дерюгой тележке и не закрывал своего покрытого язвами рта. Он так торопился выложить свою историю случайным прохожим, точно что-то жгло его изнутри, выпихивая наружу слова.

— К плантации мы подошли на трех вельботах в сумерках. Снасть припасли заранее. Дубинки, багры, кастеты, плети, кое-где и ножи мелькали. Сами знаете, как с этими чернокожими работать надо. Если с ними сюсюкать, они тебе на шею сядут, а если врезать промеж глаз, быстро гонор теряют… Высадились мы, и началась потеха. Двум или трем, самым проворным, головы проломили, но то, можно сказать, случайно вышло. Знаете, как оно в молодости, особенно когда ром вместо крови плещется… Задору в нас было прорва. Хрусть! Хрусть! Запросто, как орехи. Где сейчас те силы, а, джентльмены? — старик залился визгливым смехом, который, впрочем, быстро иссяк, — Полли быстро смекнули, что их вечеринка закончилась. Один схлопотал полный живот дроби, да и сам виноват. Еще парочка получила по второй улыбке над кадыком. Когда работаешь, без этого никак. Но из озорства мы никого не убивали и не калечили, нет, джентльмены. Каждый полли — это деньги. Убьешь или покалечишь, и кто будет копру собирать вместо него?.. Так что мы особо и не губили никого. Прошлись по острову из конца в конец, задали чернокожим жару, на том все и кончилось. Не успели догореть остатки бунгало, как чернокожие уже торчали на коленях, как статуи, ждали приказаний. Только плачено нам было не только за это. Хозяин приказал принять меры, чтоб подобное не повторилось. Не на его плантации. Нет уж. Мы и с этим справились. Главный наш, Атрик Бенч, имел на этот счет опыт. Он уже лет пять как курсировал по всей Океании, помогая то здесь, то там. Да и остальные не в университетах жизни учились.