"Канцелярская крыса" - Константин Соловьёв

Здесь не было сладковатого запаха опиума, не звенели бутылки. Только рыба. Это было похоже на какую-то извращенную модернистскую пародию на ресторан рыбной кухни.

На грязных, захватанных руками, тарелках лежала рыба. Столы были засыпаны чешуей и рыбьими головами, взгляды которых казались не более осмысленными, чем у самих едоков. Кто-то рвал пальцами податливое рыбье мясо и запихивал его в рот, жадно урча. Другие непослушными губами обсасывали кости. На глазах у Герти человек в драном пиджаке, отвалившись от стола, запрокинул голову и стал пускать пузыри из слюны. Поразительно, но в этот момент он и в самом деле выглядел как рыба. Огромная рыба, на которую натянули человеческую одежду и выволокли на сушу.

И он, и все прочие.

Они казались… Герти задохнулся от отвращения. Плавающими. Как если бы их рассудок был оторван от тела и погружен в жидкую среду. Океан. Безбрежные водные просторы. Шелест волн. Прекраснейшая симфония, которую океан — самое древнее существо на планете — исполнял для истинных своих слуг. Герти замутило. На краткий миг он ощутил нечто похожее. Чувство безграничной свободы. Ласковое прикосновение воды. Легкую щекотку густых водорослей.

Это было омерзительно. И чарующе. Как будто он одновременно прикоснулся к самой возбуждающей и самой гадкой вещи на свете.

Они и в самом деле плыли. Освобожденные рыбой, они окунулись в невидимый океан собственных эмоций, и теперь их вели в неведомую сторону потоки никому не известных течений.

Герти глядел на них, не в силах оторваться от этого жуткого полотна, которого, кажется, коснулся Иероним Босх собственной персоной. Люди-рыбы. Люди-обитатели океана. Люди, ставшие чем-то другим.

Иллюзия была столь полна, что Герти стало казаться, будто сходство между людьми и рыбами еще более глубокое, чем это возможно. В прорехе рубахи одного из едоков ему померещился перламутровый блеск рыбьей чешуи. Ужасный, мучительный, морок. Глаза другого утратили радужку, став по-рыбьи прозрачными. У третьего, как будто, между грязными всклокоченными волосами угадывались жесткие рыбьи гребни…

— Не пяльтесь, мистра, — шепнул Муан, — Невежливо. Сворачивайте к стойке.

— Какой еще стойке?

— Матау. Направо. И держитесь попроще.

Стойка здесь и верно была. Она выглядела пустой, никаких бочонков с пивом, никаких бутылок. Зато имелся бармен, тощий, настороженно глядящий мужчина в парусиновом жилете, с прилипшим к губе окурком. Когда он открыл рот, блеснул металл — добрая половина его зубов была железной.

— А, ты. Помню. Как тебя… Меани? Муно?

— Муан.

— Помню. Брал рыбешку вчера. Понравилась?

Муан изобразил на лице блаженство. Несмотря на ограниченные мимические возможности, гримаса получилась достаточно убедительной.

— Еще бы не помнить. Отличный товар, Щука, всю ночь плавал.

— То-то. У меня без обмана. А это что за тип?

— Этот со мной. Я ему рассказал про твою рыбку. Тоже хочет отведать.

Герти попытался опереться о стойку с самым непринужденным и естественным видом. Как если бы был в подобных заведениях не раз.

— Давно ищу хорошей рыбы. Нет нынче хорошего товара. Недавно взял на пробу, оказалась дрянь. Чувствовал себя так, будто в ночном горшке у шотландского пастуха плаваю.

Щука одобрительно сверкнул зубами. Был он молод, не старше самого Герти, но держался так, будто был не меньше, чем губернатором. И верно, чем-то похож на щуку. Резкий в движениях, тощий, хищный, и взгляд стелящийся, с ленцой…

— Много понимаешь в рыбной кухне, живец? Тогда устраивайся поудобнее. Здесь тебе мормыш не продадут. Чего изволят господа? Корюшки? Свежая, высохнуть не успела.

Герти поморщился с видом записного ресторанного обозревателя, которому предложили холодной овсянки.

— Ты это брось, Щука. Корюшка для безусых юнцов, которым лишь бы на мелководье поплескаться. Нет, брат, корюшку нам не предлагай. Открывай садок пошире!

Этим он заслужил исполненный уважения взгляд хозяина.

— А ты и верно знаток, я вижу. Ну что же, желтого окуня тогда?

— Уже лучше. Но не по мне. Не люблю пресное. Я так считаю, рыба без соли — это как девчонка без доек. Еще что есть?

— Марлин?

— Может быть. Но не сегодня. Ты не бойся, деньги имеются. Хочется вкусной рыбки. Понимаешь? Вкусной.

— Вкусной?.. — Щука прищурился, и тон его голоса сделался благожелательным и уважительным, как у официанта из лучшего ресторана, — Балык имеется особенный. У японских рыболовов оторвал…

Герти щелкнул пальцами.

— Превосходно. Вот его и дай.

— Сию минуту, ваше высокопреосвященство! Только деньги вперед. Правило.

Повозившись с застежкой потайного кармана, Герти извлек пару скомканных банкнот. Удивительным образом их вид успокоил Щуку. Настолько, что его улыбка стала почти искренней, хоть и тревожно сверкающей металлом.

— Прошу.

На залапанную поверхность стойки он водрузил деревянный поднос, а на него кусок балыка, узкий и розовато-серый. Судя по запаху, балык был лежалым, и от одного его запаха Герти стало нехорошо. Но, пересилив себя, он втянул носом воздух, изобразив на лице выражение искренней заинтересованности.

— Пахнет недурно… Хотя во льду с неделю лежал, не меньше.

— Первый сорт, — сказал Щука, обнаруживая даже некоторое кокетство, — Сейчас.

Из его кармана металлической птицей выпорхнул складной нож. Щелчок, и синеватое лезвие мягко вспороло по всей длине рыбью плоть. Щука извлек из балыка нож, лезвие которого мягко блестело, и провел им по языку. Глаза его на миг затуманились.

— Настоящий товар, — сказал он, предлагая нож Герти, — Не каждому по карману. Но раз ты знаток… Пробуй.

От одной мысли о том, что придется облизать испачканное в темных рыбьих потрохах лезвие, Герти ощутил в желудке волнение сродни зарождающемуся шторму в мелком водоеме.

— Я… позже распробую, — сказал он через силу, — Там и видно будет.

Он украдкой подмигнул Муану. Тот, по счастью, условленный сигнал распознал мгновенно.

— Слушай, Щука… Чуть не забыл. Помнишь, я вчера про одного парня спрашивал?

— Это какого? Стиверса?

— Он самый. Мне б с ним парой слов перекинуться. Он еще тут?

— А куда ж денется. Тут он и есть. Только нырнул он.

— Ты мне леску не трави, — Муан немного навис над Щукой, отчего тот стал казаться меньше, чем прежде, — Говорю же, дело к нему есть. Так где?

— Да он с концами нырнул. Где же ему быть? Там. Только брось ты это дело. На дне он. Смекаешь?

Щука кивнул в сторону двери, которую Герти, с отвращением глядевший на балык, только сейчас распознал в стене. Дверь была заложена массивным засовом и казалась даже крепче той, что снаружи притона. А еще Герти заметил, что кивок предназначался не только им. Бугай с лупарой, что нес караул возле входа, заметно насторожился. И это было недобрым знаком.