Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии - Ярослав Бутаков

Возродившаяся Польша претендовала на восстановление ее в границах 1772 г., то есть с Литвой, Белоруссией, Правобережной Украиной. Польская националистическая печать шла еще дальше и требовала создания «Польши от моря до моря». На севере поляки хотели получить выход к Балтийскому морю, чего и добились очень скоро. По Версальскому миру Польше передавался «коридор» к морю с портом Гдыня, а в южной части Восточной Пруссии должен был пройти референдум о государственной принадлежности. Попутно к Польше от Германии перешел округ Познани и часть Верхней Силезии. А вот Данциг (Гданьск) поляки не получили: хотя город был отторгнут от Германии, но объявлен «вольным» под опекой Лиги Наций.

Самая грандиозная программа приобретений стояла перед Польшей на востоке. «От моря до моря» означало завоевание выхода к Черному морю. Здесь поляки рассчитывали овладеть всей полосой между нижним Днепром и Днестром с портами Одесса, Николаев, Херсон. Они были не против того, чтобы включить в свою державу и Киев, а также всю Белоруссию, если не больше. Ведь принадлежали же когда-то, в XVII веке, Польше и Смоленск, и Чернигов, и Полтава!

«Начальник польского государства» (его официальный титул) Пилсудский понимал, что в век «самоопределения наций» присоединение территорий должно находить какое-то оправдание в этом модном лозунге. Он выступал за создание федерации отпавших от России национальных государств от Балтики до Кавказа. В такой федерации, как он рассчитывал, Польше будет естественным образом принадлежать доминирующее положение, а независимость этих государств станет фикцией. Западный историк польского происхождения наделяет Пилсудского такими замыслами:

«Замкнутая в пределах границ времен XVI в., отрезанная от Черного и Балтийского морей, лишенная земельных и ископаемых богатств Юга и Юго-Востока, Россия могла бы легко перейти в состояние второсортной державы, неспособной серьезно угрожать новообретенной независимости Польши. Польша же, как самое большое и сильное из новых государств, могла бы легко обеспечить себе сферу влияния, которая простиралась бы от Финляндии до Кавказских гор»{250}.

Гегемония Польши от Финляндии до Кавказа — масштабная задача. Недавно возникшее государство отнюдь не отличалось геополитической скромностью. Больше столетия поляки были разделенной нацией под чужеземной властью. А теперь они сами считали себя вправе и в силах навязывать свое господство другим народам, прежде всего русскому. Потому что именно он был главным препятствием на пути новой Польши к указанной цели.

На заре польской государственности, в 1017 (под другим датировкам — в 1018) г. польский король Болеслав I, прозванный Храбрым, воспользовавшись усобицами русских князей, овладел Киевом. Власть его в Киеве была недолгой. Вскоре киевляне восстали против иноземных притеснителей, и Болеслав с польским войском вынужден был бежать из Руси. Спустя девять веков его путь с тем же конечным результатом повторил «маршал» Пилсудский со своими войсками…

Еще летом 1919 г. Польша аннексировала территорию Западно-Украинской народной республики (ЗУНР), возникшей в ноябре 1918 г. на территории бывшей австрийской Галиции. Петлюра, угрожаемый с востока как белогвардейцами, так и большевиками, пошел на соглашение с Пилсудским. Правда, ему пришлось заплатить за него признанием не только Галиции, но и Волыни польскими территориями. Он также признал захват Буковины Румынией. В сентябре 1919 г. Петлюра подписал с Пилсудским перемирие, а 21 апреля 1920 г. — «союзный договор» с Польшей, по которому петлюровская армия временно становилась 7-й (украинской) армией Войска Польского. Еще раньше, 21 ноября 1919 г., Верховный совет Антанты официально предоставил Польше «мандат на управление» бывшей австрийской Галицией сроком на 25 лет.

Используя военные трудности Советской России, ее необходимость отбиваться сразу на нескольких фронтах, поляки летом 1919 г. захватили большую часть Белоруссии, включая Минск и Бобруйск. Однако осенью 1919 г. Пилсудский приостановил наступление. В Микашевичах (Белоруссия) между представителями сторон начались переговоры. Официальное перемирие не было объявлено, но как поляки, так и большевики взаимно воздерживались от активных военных действий.

Стремление большевиков вступить в переговоры было объяснимо. Красная Армия в это время вела ожесточенные бои, пытаясь остановить наступления белогвардейских армий Деникина и Юденича, угрожавшие самому существованию Советского государства. Казалось, еще немного, маленький нажим — и советская власть рухнет окончательно. Но переговорный процесс отвечал и желанию Пилсудского.

Белоэмигрантские мемуаристы и историки не могли простить Пилсудскому того, что в критический для советской власти момент — осенью 1919 г. — он помог ей удержаться тем, что прекратил против нее военные операции и вступил в переговоры. События следующего, 1920 г., когда Красная Армия едва не взяла Варшаву, и более поздние — осени 1939 г. — они считали справедливой расплатой Польши за ее предательство Белого движения. Деникин еще в середине 20-х годов, как бы провидя то, что случится в 1939-м, писал о походе Красной Армии на Польшу в 1920-м: «Завершила ли этим бедствием историческая Немезида суд свой над деяниями вождей неповинного народа, или это лишь гром перед грозою?»{251} По логике этих рассуждений выходит, что тогда, в конце 1919 г., Пилсудскому следовало поднажать на красных со своего фронта, и в Москву обязательно вступили бы победоносные белогвардейские войска. Но какая выгода была бы от этого Пилсудскому и новой Польше?

По этому вопросу много и верно написано в том духе, что Пилсудский опасался «белой» России куда сильнее, чем России «красной». Первая прочно ассоциировалась с Российской империей, вторая была во многом еще неизвестной величиной. Как бы ни старались вожди Белого движения изобразить себя «демократами», их политика в отношении того же Петлюры доказывала: «единую неделимую» Россию они мыслят только вместе со всей Украиной, Белоруссией, Литвой… Победа белых однозначно клала предел захватническим устремлениям Пилсудского на востоке. За свои цели — Польша как гегемон между Балтикой и Кавказом — ему пришлось бы воевать. Правда, ему и так пришлось воевать в 1920 г. — с Советской Россией. Но победившая «белая» Россия представлялась ему врагом опаснейшим. А «белая» Россия не отдала бы Польше так просто Галицию.

Вдобавок в декабре 1919 г. министр иностранных дел Великобритании Джордж Керзон выступил с декларацией о восточной этнографической границе Польши, названной с тех пор «линией Керзона». Современная восточная граница Польши, установленная после Второй мировой войны, как раз и проходит в основном по «линии Керзона» (с отступлениями кое-где на 5—8 км в пользу Польши). Декларация эта была рассчитана в первую очередь на мирное урегулирование между Польшей и будущей Россией, когда в ней победят белые. То, что она была оглашена уже после того, как пик успехов войск Деникина был пройден и они начали отступление, следует, видимо, отнести на счет обычной «заторможенности» дипломатических кругов. Декларация готовилась в иной обстановке, а когда ее огласили, обстановка уже изменилась, но не пропадать же трудам?

Спрашивается, а как же с декларацией Керзона сочетался мандат, выданный чуть ранее Польше на управление Западной Украиной сроком на 25 лет? Похоже на то, что у политики западных держав в Восточной Европе было две руки, при этом одна не знала, что делает другая. Но это, скорее всего, поверхностное суждение. Более вероятно, что лидеры Антанты обдуманно давали взаимоисключающие обещания, чтобы потом, смотря по выгоде, отказаться от одних под тем предлогом, что они противоречат другим, более приоритетным.

Тогда, осенью 1919 г., Пилсудский рассудил, что Советская Россия для новой Польши — более удобный оппонент, чем «белая», идет ли речь о войне или о переговорах. Да и в социальном плане бывшему революционеру-подпольщику Пилсудскому вожди большевиков были ближе и понятнее, чем бывшие царские генералы (хоть Деникин и был внуком крепостного крестьянина, да и родился в Польше от матери-полячки). Для большевиков переговоры с поляками были важным тактическим шагом, дававшим необходимую передышку на одном из участков борьбы.

Странно было бы ожидать от Пилсудского, чтобы он руководствовался российскими интересами, пусть даже интересами одной из сторон российской Гражданской войны. С ними его интересы могли лишь временно совпадать. Тогда Пилсудский решил, что выгоды Польши ближе к выгодам красных, чем белых. Его действия можно оценивать лишь с точки зрения польских национальных интересов. В Польше Пилсудский до сих пор считается национальным героем. Во всем ли справедлива ли такая оценка?

Коль скоро Пилсудский ставил своей целью создание Польши «от моря до моря», то он не избежал бы войны ни с какой Россией — ни с большевистской, ни с антибольшевистской. Поэтому оправдан с его стороны был путь наименьшего сопротивления — лучше приобрести переговорами, чем войной. Победившие белые не стали бы обсуждать с Пилсудским вопрос о государственной принадлежности Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины. А перед большевиками, как показывал опыт брестских переговоров, можно было ставить такие вопросы. Вот Пилсудский ставил, причем не однажды, и в итого решил.