Тайна Воланда - Ольга и Сергей Бузиновские
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
жуткие гости Воланда, и его свита… Булгаковский Адам Кадмон, «первый
человек» — сам Иисус, вечно воскресающая жертва и свой же «невольный
палач» — стреляющий, удушающий, сжигающий, бросающий под трамвай, сводящий с ума, отрывающий головы…
«Казни не было», — Булгаков готов снова и снова втолковывать эту
непростую истину: тысячи покойных негодяев восстают из праха на балу, благополучно оживают отравленные любовники, оторванная голова
конферансье возвращается на место, мгновенно выздоравливает сраженный
чекистской пулей Бегемот, умирает и воскресает Лиходеев… «Умерев, Куролесов поднялся, отряхнул пыль с фрачных брюк, поклонился, улыбнувшись фальшивой улыбкой и удалился при жидких аплодисментах».
Именно про артиста Куролесова сказано в эпилоге: «Он был, а остальных не
было». И это тоже о нем — «единственном живом, влетевшем в этот сон»:
«…Вдруг стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого
отсутствующего сам же себе и отвечал, причем называл себя то „государем“, то „бароном“, то „отцом“, то „сыном“…».
Вот что втолковывает нам Булгаков: все народонаселение планеты —
воплощения «единственно живого» Адама, ячейки сознания, «клетки»
гигантского организма. Он ведет каждого из нас по цепи жизней, питает
«водой жизни» и получает дань — некий таинственный нектар, необходимый
его бессмертной душе, рассеянной по мириадам галактик.
(Воланд: «Приветствую вас от всей души!»).
«Пейте, сие есть кровь Моя!..» Пьют у Булгакова все поголовно, да и
разных напитков упомянуто великое множество — начиная с абрикосовой и
заканчивая отравленным фалернским. Воланд и Маргарита пьют кровь
барона, ставшую вином, а Пилат обещает напоить кровью мятежный город:
«И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я
тогда Ершалаим! Нет, не водою!..». На балу Маргарите показывают символ
жертвенной крови «черного» Воланда — розовую пенистую струю, бьющую
из «черного Нептуна». Очевидно, это символический «черный бог» — тот, о
котором кричал на Лысой Горе Левий Матвей и которого «очертил черными
красками» Иван. Булгаковское человечество («гости бала») плавает в
бассейне, наполненном его живительной эманацией.
Великие и страшные тайны скрыты в этих сценах. Все, чем живет
«зрительская масса» — лишь непостижимый сон вселенского Адама, плод
галлюцинации. Именно об этом говорит Коровьев: «Почем вы знаете, какие
замыслы роятся в моей голове? Или в этой голове? — и он указал на голову
Бегемота». В романе присутствует навязчивый мотив головы, живущей в
некотором смысле самостоятельно, в отрыве от остального тела, причем это
всегда связано с кровью.
«…Его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, — пишет
Булгаков о метрдотеле, — и плыл в Караибском море под его командой бриг
под черным гробовым флагом с адамовой головой». Кровь и голова
появляются на Патриарших («Вам отрежут голову!»), кровавый фонтан
вырвался из обезглавленного Бенгальского, в голову Берлиоза, ставшую
чашей в виде черепа, сливают кровь Майгеля. Кровь Иешуа и разбойников
стекает в землю на Лысом Черепе: по одной из легенд на Голгофе похоронен
громадный череп… Адама!
«Это была огромная глыба в форме человеческой головы», — пишет
Алексей Толстой в «Гиперболоиде…». А в «Аэлите» мы читаем про «Спящую
Голову Негра» — символическую скульптуру, изображающую незримого
Творца. В «царской библиотеке» земляне слушают лекцию Аэлиты:
«Истинный мир — невидим, неосязаем, неслышим, не имеет вкуса и
запаха. Истинный мир есть движение разума. Начальная и конечная цель
этого движения непостигаема. Разум есть материя, более твердая, чем
камень и более быстрая, чем свет. Ища покоя, как всякая материя, разум
впадает в некоторый сон, то есть становится более замедленным, что
называется — воплощением разума в вещество… Вещь есть временное
сгущение разума».
9. «ВЕРХ ПУТЕЙ ГОСПОДНИХ»
«Кровь давно ушла в землю», — в глобус Воланда, ставший головой
Берлиоза, черепом и, наконец, чашей… На глобальную «голову» надета
«шапка»: «Шапка на полюсе лежала как настоящая». Вот еще одна
подсказка: лицо Воланда — «навеки сожженное загаром», а глобус — «как
будто живой и освещенный с одного бока солнцем». Земля — «череп» Адама
Кадмона и чаша, в которую стекает кровь человечества: «И там, где она
пролилась, уже растут виноградные гроздья». Кровь рождает человечество и
возвращает его в прах, — как гостей Воланда. Именно поэтому Коровьев и
пьющий Бегемот названы «неразлучной парочкой». Древние египтяне так и
представляли себе мироустройство: золотая корова Хатор питает своих детей
— фараонов, «золотых телят». (Главный храм золоторогой богини был в
Дендере: Бендер и… «Рога и копыта»?!) Коровьев — аспект жертвенный, питающий, небесный жизнедатель. «Истомленный жаждой» кот Бегемот —
потребитель: он ныряет в коньяк и глотает всевозможные жидкости — воду.
водку, спирт, кофе, пиво, бензин из примуса и молоко, — вспомните черного
котенка, подброшенного профессору Кузьмину. Кота даже грозят утопить! А в
Ветхом Завете говорится о бегемоте — загадочном существе, названном
«верхом путей Господних»: «Вот он пьет из реки и не спешит, остается
спокойным, хотя бы и Иордан устремился к его рту».
Мощь, размеры, неуязвимость «верха путей Господних» особо
подчеркиваются. — и потому многие богословы увидели в бегемоте
аллегорию животного мира. Они были близки к догадке. Но средневековые
демонологи аллегорию не поняли и «очертили черными красками»: имя
«Бегемот» они дали церемониймейстеру дьявола. Булгаков смеется над
человеческой глупостью: бал «сатаны» Воланда объявляет Бегемот. Но кот
предупреждает чекистов о том, что он — «древнее и неприкосновенное
животное». Это подтверждает и Книга Иова: «Только создавший его коснется
его ножом».
Коровьев и Бегемот — дающие и берущие… кровь?
Про «верх путей Господних» говорится: «Кости у него, как медные
трубы…». Это обыграно у Булгакова: удирая от чекистов, Бегемот бросился
«…к угловой водосточной трубе дома, построенного, как было сказано, покоем. По этой трубе кот взобрался на крышу. Там его, к сожалению, так же
безрезультатно обстреляла охрана, стерегущая дымовые трубы». (Про трубы
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});