Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

– А с этой мы побеседуем. Пока. – Гус прислонился к перилам. – Не мешай нам.

Он лениво махнул рукой. Зинаида послушно потупилась, но, решившись, сделала шаг, присела перед Гусом, поймала его ладонь своей и прижала к губам. В этом суетном, странном порыве было столько раболепного обожания, что Улю затошнило. В собачьей стае свои правила. И полное подчинение вожаку там в порядке вещей. Да только вместо матерого пса на крыльце стоял странно одетый старик, а руки ему лизала не услужливая сука, а женщина в плотном бежевом пальто. Сумасшествие, царившее кругом, набирало обороты. Но старик, кажется, даже не заметил прикосновения губ и продолжал сидеть, рассматривая мрачный горизонт.

– И все не светает, – скучающе протянул он. – Надо же, как интересно…

Зинаида выпрямилась, попятилась к двери. Так, не поворачиваясь к Гусу спиной, она и скрылась в здании. Только тогда старик посмотрел на Улю.

– Я чувствую, как тебе не нравится быть тут, – сказал он, мигом теряя расслабленный вид. – Они противны тебе, верно? Эти люди, которые мне служат. Ты же понимаешь, откуда они берутся? Как становятся такими?

– Да, – выдавила Уля, отступая к перилам подальше от старика. – Они не успели… Проиграли вам.

– Умница. Хорошо соображаешь. Даже слишком хорошо для той, что принесла мне второй подарочек. И какой! Знаешь, что приводит к чехарде? Эмоция. Страх, ненависть, жалость. Всплеск чувств затрагивает одну судьбу, подменяет ее другой. Но какие могут быть чувства, если ты во власти полыни, девочка? Если ты впускаешь ее в себя, пропитываешься ею. Познаешь ее. Или ты не делаешь этого?

Таблетки, спрятанные во внутреннем кармане, стали невыносимо тяжелыми.

– Выпей. При мне. Прямо сейчас, – процедил Гус, запуская пальцы в бороду и поглаживая ее, как кошку.

Рука, подвластная чужой воле, потянулась к молнии. И пока она расстегивала куртку, пока забиралась внутрь, нащупывая кулек, Уля отчаянно боролась с проникшим в сознание стариком. Он молча смотрел на нее, барахтавшуюся в липкой паутине его приказа, и, кажется, от души веселился.

– Надо же, как не хочется тебе стать сильнее. Как отчаянно ты не хочешь выиграть. Иначе в чем смысл тратить силы на схватку с неминуемым?

Когда Ульяна сжала в пальцах рыхлый кругляшок, то на мгновение ей показалось, что она сумеет раскрошить его, пустить по ветру, чтобы утро, все еще не желавшее наступать, впитало его, поглотило и унесло прочь.

– Пей, – вкрадчиво проговорил Гус, и сила его чуть слышного голоса смела Ульянину волю. Она почувствовала, как рот наполняется слюной, как упоительно горчит на языке таблетка. И не было внутри ни капли сил для борьбы.

«Круг, который замыкается. Пищевая цепочка», – беззвучно напомнил ей отец.

И, не отводя от Гуса глаз, Уля сглотнула горькую слюну, пряча таблетку между зубами и щекой.

– Умница, – прищурился старик.

Гнет, прижимающий Улю к земле, чуть ослаб, и она смогла наконец вдохнуть. Таблетка разливалась невыносимой горечью. Но желание остаться хозяйкой собственного тела и разума было сильнее.

– Вот теперь, Ульяна, мы можем поговорить начистоту, – продолжил Гус. – Какое все-таки странное название выдумали служки – «чехарда». Но оно объясняет суть. Сильный всплеск чувства меняет полынный путь. Путь судьбы и смерти, если хочешь. И круг, который должен был замкнуться в одном, замыкается совсем в ином человеке.

Старик помолчал, всматриваясь в покрасневший кусочек неба между домами.

– Так бывает, когда охотник жаждет отыскать вещицу. Когда он опаздывает или паникует. Так чего же испугалась ты, моя девочка?

Врать Гусу было страшно. Куда страшнее, чем наклоняться над телом мертвого Николая. Но горечь полыни, спрятанной за щекой, напомнила Уле, что обратного пути больше нет.

– Тот мужчина. Он меня напугал. Он был не в себе… Он угрожал мне, мог навредить. И я… Я подстроила его смерть. Я знала, что может произойти. Что его жена помешанная и буйная, что, намекни я ей на опасность, ее понесет. И она не остановится ни перед чем. И я… Я сделала это, – лепетала она, все больше воодушевляясь ложью, спрятанной в лужице правды. – А когда все закончилось… То полынь позвала меня во тьму. А там была вещица… – Уля снова сглотнула горькую слюну, молясь, чтобы старик не заметил ее перекошенного лица. – Разве могла я не взять ее? Все сошлось. Откуда мне было знать, что так нельзя?

Гус слушал ее, не отрывая глаз от розоватых тучек на небе. Но когда она замолчала, пытаясь скрыть бьющий ее озноб, старик оттолкнулся от перил, потопал ногами, сбивая с ботинок грязь, и только потом посмотрел на Улю.

– Значит, вот как все было?

Та жалобно кивнула. Таблетка пульсировала во рту.

– Ну что же… Ты сыграла в судьбу, девочка. И выиграла. Это удивительно… и странно… и подозрительно. – Старик в раздумье сжал и разжал кулаки. – Но все-таки ты принесла мне вещицу. И я приму ее.

Уля судорожно всхлипнула, дрожащей рукой полезла в карман, вытащила рюмку с запекшейся кровью на граненом боку и протянула Гусу. Тот не шелохнулся.

– Но это не по моим правилам, – продолжил он. – А я не люблю, когда их нарушают. Даже не желая. Даже не зная, что творят. Так что ты понесешь наказание, Ульяна. Пойдем.

И, не глядя на нее, шагнул к дверям. А Уля покорно пошла следом. Все, чего ей сейчас хотелось, – упасть на пузо перед стариком, вымаливая прощение. Можно сколько угодно кривиться от раболепного скулежа, но, когда приходит твой час, ты становишься частью чертовой собачьей стаи. Черти или не черти.

Небо тем временем медленно окрашивалось в розовый. Прозрачное утро наконец пришло на смену бесконечной ночи. На земле под крыльцом блестела мокрая от слюны таблетка.

Исправительные работы

Рвать траву приходилось голыми руками, Уля обхватывала ладонью сразу несколько стеблей, сжимала пальцы и тянула на себя. Колючая полынь резала кожу, ее горечь била в нос и вязла на зубах, как недозрелая хурма. Руки жгло особым, ни с чем не сравнимым холодным огнем. Казалось, еще немного, и едкий сок прожжет плоть. Боль поднималась по пальцам, охватывала ладонь, но стоило ей подобраться к метке на запястье, как она тут же останавливалась: сила начертанной ветки не пускала ее дальше.

Отхлынув, едкое жжение в отместку за неудачу разгоралось ледяным пламенем по ладони, заставляя Улю тихо постанывать от боли. Но останавливаться было нельзя.

– Каждый проступок имеет последствия, Ульяна, – вещал Гус, уверенно шагая по безжизненным коридорам вымершей клиники.

Они уже поднялись по первой лестнице и теперь проходили насквозь целый этаж интенсивной терапии.