Долгая ночь (СИ) - Юля Тихая

— Эмм?.. Ну, ладно.

И развалился в глубоком, неудобном кресле, откинув голову далеко назад. Устроился, тоже мне, притворился довольным котом. Так и думает до сих пор, что я дурочка, и стану его терпеть?

— Скотина, — повторила я, всё больше распаляясь. — Давай или по делу, или убирайся!

Он скосил на меня один глаз:

— Эй, ты чего?

Я непреклонно сложила руки на груди.

— Кесс?

— По делу, — твёрдо сказала я. — Или проваливай!

Всё возвышенное, лёгкое, спокойное схлынуло с меня сразу после лифта. Во время глупой экскурсии я чувствовала себя цельной и уверенной, будто бы в противовес самой Матильде; тогда я подумала про неё почему-то: бедная женщина, — и пропустила мимо ушей большую часть резких, несправедливых слов.

Я чужая там, конечно. Но переделывать её — дурное, бессмысленное дело; заняться мне больше нечем!

Зато в комнате меня быстро начало трясти запоздавшей злостью.

«Ты настоящая ласка», подумать только! Да хоть мандавошка, тебе-то какое дело?! И кто какое право тебе дал определять, какие ласки «настоящие», а какие поддельные, и с чего ты взяла вообще, будто можешь решить, кто и что по этому поводу должен?!

Я выросла среди грёбаной кучи Матильд, каждая из которых решила, что откуда-то знает точно, как надо быть мной. Я не была прекрасна, словно принцесса Полуночи, я пряталась на мансарде от шумных, скучных сборищ, мои пальцы оказались уж слишком неуклюжими для чар, а со всех сторон ко мне, как к маслянистой тёплой глине, тянулись десятки умелых рук.

Постарайся быть сильной, говорили они. Но не высовывайся. Займись чем-нибудь дельным! Что же ты живёшь так, будто нет никакого смысла? Тихоня и зануда, бедная девочка, хоть бы ей повезло поймать хоть какую-нибудь мышь и не остаться в этом жестоком мире однодушницей, без пары и без судьбы. Ты на Охоте не выделывайся только, не перебирай, не гоняйся за красавцем-оленем или какой-нибудь скопой; к чему тебе скопа, глупая; возьми что-нибудь мелкое, чтобы было хоть что-нибудь.

Ты не волнуйся: тебе подойдёт спокойная тихая жизнь. Тебе и самой понравится. Ты же не хочешь взять и умереть, правда? А что тебе делать в большом мире, кроме как взять и умереть, ты же получилась почему-то слабой. Будем ездить в столицу на встречи, чтобы ты поскорее учуяла пару, а там и детишки пойдут… может быть, из них что-то получится.

Что это такое ты поймала? Зачем?! Как можно было подумать!.. Как же ты сможешь быть этой ужасной, страшной зверюгой, если даже не можешь обратиться!.. Мы же помогаем тебе, милая, ты представь, как вскакиваешь на огромного хищника и ломишься сквозь лес, или как летаешь над мирным домом, чего тебе ещё надо?

И вот сейчас — «ты настоящая ласка», наконец-то. Молодец! Осталось только прожить правильную ласочью жизнь и умереть правильной ласочьей смертью, только и всего. Забудь всю ерунду про тихую, мирную жизнь, вот тебе новая цель, вот тебе новый смысл, как же ты жила-то без них, бедная.

Почему же ты не идеальная, замечательная Ара! Все вокруг любят Ару; Ару нельзя не любить; Ара прекрасна, Ара душа компании, и все собираются вокруг, когда Ара начинает петь, и пирожки у неё получаются лучше маминых. Ах, какая большая, красивая судьба должна была быть у Ары! Ах, если бы только Полуночь была милостива, а Ара была жива!.. Ты бы тянулась за ней, как подсолнух пытается стать подобным солнцу.

Ужасный конец, ужасный. Мы не можем допустить, чтобы это случилось с тобой. Ара была сильной, Ара была поразительной, Ару любили все — но даже этого не было достаточно. Что уж говорить о тебе, крошка?

Мы любим тебя, милая. У тебя что-нибудь будет, но…

Но я не Ара. Не Ара!

Да пошли вы все нахрен!

И ты, знаток психологических травм, будешь первопроходцем.

— Я поболтал с ребятами из следственной, — растерянно сказал Арден, кое-как собравшись в кресле, — но, по-моему, ты хочешь сейчас о чём-то другом?

— А что, тебе есть какое-то дело до того, чего я хочу?!

Во мне всё кипело от злости, и от пара крышечка подпрыгивала и приплясывала, нервно звеня, — ещё секунда, и сорвёт совсем.

— Представь себе, мне есть дело. Кесса, что случилось?

Он встал, попробовал взять меня за руки, притянуть к себе, но я оттолкнула его с такой неожиданной силой, что Арден запнулся за ковёр и едва не упал.

— Убери руки!

— Кесса, что…

— Ты вломился в мою жизнь! Как к себе домой! И теперь собираешь её из обломков так, чтобы тебе было удобно! Какая разница, чего я хочу, если из меня можно сделать правильную ласку, которая будет служить твоей семье до конца дней?! А самому сделать глаза красивые и втирать всякую чушь про то, что это якобы и есть «любовь»! Давайте ляпнем всякого, навешаем этой дурочке лапши на уши, и пусть она послушно станет, кем надо, лишь бы…

Арден нахмурился.

— Матильда прходила?

— Шматильда!! Всё изначально и было для этого, да?! Ты приучаешь меня, как какую-то… собаку! Погулять, типа романтик, потом надавить, потом побыть сладкой лисичкой, потом опять надавить. Притащил меня сюда, наговорил сиропных слов, и теперь-то я растаю и никуда не денусь! Вот мне ещё мировое зло и великий смысл, и… — мой голос сорвался на предательский, ломкий шёпот: — Так это было, да?

По правде, я планировала это всё совсем не так. Я думала, я