Лакуна - Барбара Кингсолвер

На опушке леса, окружающего площадь, мы набрели на другие медленно разрушающиеся храмы, дремлющие под зеленым одеялом из лозы. Похоже на развалины в лесу на Исла-Пиксол, возле ямы с водой на конце лакуны. Но там на камне был вырезан улыбающийся скелет. Здесь же между деревьев разбегаются врассыпную тропинки, ведущие к разным частям городских раскопок — например, к рыночной площади с резными колоннами. В тенистой роще прячется баня, чей зал из темного камня с крошечным треугольным проходом похож на утробу. Внутренний свод высокий, в форме перевернутой буквы V; по бокам проделаны круглые отверстия для пара. Быть может, история начинается здесь, в тусклом луче света, пробивающегося сквозь туман: подходящая обстановка для любовной сцены, а лучше убийства. Или политической интриги. Но вообще-то место абсолютно безобидное.

Над центральной площадью господствует громадная пирамида, величественная и героическая. Она кажется выше, чем пирамида Солнца в Теотиуакане, хотя в том, что касается героизма, память может сыграть со мной злую шутку. Мы решили, что непременно должны взобраться по огромным каменным ступеням на вершину, как много лет назад с Фридой, которая с трудом волочила больную ногу наверх. Однако миссис Браун удалось одолеть подъем, не послав к черту ни единую живую душу.

Сегодня ездили на юг через деревни, названия которых начинаются преимущественно с буквы X (произносится как «иш»). Иш-пуиль, Иш-маль. Хесус открыл нам секрет языка майя: ш-ш-ш. Это не крестик, которым помечают место на карте; это призыв к молчанию. Крестьяне по-прежнему говорят на языке майя, и кажется, будто они тайком перешептываются. Женщины на рынке склоняют друг к другу головы: «Ш-ш-ш». По обочине идут отцы и сыновья с древними мотыгами в руках и тоже договариваются втихомолку: «Ш-ш-ш».

День снова прошел в разъездах; на этот раз отправились на восток. Остановились в городке и по мощенной камнем древней дороге дошли до устья лакуны. Здесь это называется сенот — глубокая круглая яма в скале из известняка, на дне которой чистая голубая вода. В листве порскнул зимородок, прокричав пронзительно: «Бей их! Бей их!» От взгляда с отвесной скалы на воду внизу закружилась голова. Край утеса не был огорожен, чтобы никто не свалился в колодец. Или не нырнул, чтобы посмотреть, что там внутри, дьявол или море.

Но внутри пресная вода; до океана далеко. Города майя — да и вся их цивилизация — строились на таких колодцах-сенотах, потому что нет большей святыни, чем водные источники. На всем полуострове Юкатан нет ни одной наземной реки или ручейка, лишь такие вот подземные воды с круглыми выходами на поверхность. «Чи-чен» переводится как «рот мира»; собственно, это и есть разверстые уста земли, вечные, как страх. Древние кормили их лучшим, что только могли придумать: бросали в сеноты нефрит и оникс, золотые кубки и человеческие останки. Не задумываясь, что творят с питьевой водой.

Хесус заявил, что из этого сенота достали немало ценностей, но все отправили в Гарвард, в музей Пибоди. Раз уж он упомянул точные названия, то, скорее всего, это правда. Грабеж колоний в век науки.

На обратном пути через джунгли мы, как ни присматривались, не увидели древних хижин и деревень, которые когда-то наверняка здесь были. В этом городе жили тысячи простых людей, но их непрочные дома, видимо, были выстроены из прутьев и соломы, обмазанных известью и глиной. Теперь следы их пребывания на земле обратились в прах; остались только величественные известняковые храмы ритуалов и искусств. Плоды честолюбия, возносящиеся выше насущного хлеба.

Вокруг автомобиля, который мы оставили в деревне, собралась толпа. Самый высокий из мальчишек представился нам (Максимилиано) и потребовал плату за то, что в наше отсутствие охранял машину. «От кого?» — поинтересовались мы; Максимилиано указал на стайку сорванцов и пояснил, что, если бы не он, те поцарапали бы автомобиль или даже разобрали по винтику. «Хитрые, черти», — добавил он по-английски. Свое вознаграждение, пригоршню монет, он немедленно поделил между всей ватагой; идеальный союз. Даже вопросы морали подчиняются законам спроса и предложения.

Старшие мальчишки держались поодаль, не желая участвовать в пиратстве, но потом подошли и предложили нам резные фигурки из дерева. Миссис Браун взяла одну из них и задумчиво повертела в руках. Это были изображения древних воинов в сложных головных уборах, напоминавшие моего обсидианового божка. Широколицые косоглазые статуэтки поразительно походили на изготовивших их мальчишек. Миссис Браун заплатила мастеру сколько он просил, — немногим более, чем стоил нам шантаж. Удачный день для юношей, которые зарабатывают на камнях и костях своих предков.

По площади неподалеку от нашей квартиры каждый вечер гуляет кругами толпа. Медленно бредут влюбленные, переплетя пальцы. Семейные пары вышагивают рука об руку; за ними, точно плоты на веревке за кораблем, тянется детвора. Никто не ходит в одиночку. Даже торговцы, сидящие на табуретах вдоль периметра, работают сообща, кивают потенциальным покупателям, словно швейная машинка, протыкающая иглой ткань.

— Вот так и мы на Исла-Пиксол, — сообщил я миссис Браун. — Матери нравилось описывать круги по площади. Разумеется, если она была в новом платье.

Миссис Браун в кокетливом голубом берете разделывала жареную рыбу; поздний ужин после целого дня в пути. Жизнь на площади только пробуждалась. Двое мужчин прикатили огромную деревянную маримбу к столикам и сняли с инструмента чехол, готовясь играть.

— Вы здесь дома, — ответила она. — Приятно видеть. Вам это на пользу.

— Сомневаюсь, что хоть где-то я дома.

— Просто вы беспокойный человек, — заявила она и ножом отодвинула хрустящую рыбью голову и хвост на край тарелки. — Я всегда знала, что вы из Мексики; вы нам рассказывали об этом в пансионе у миссис Битл. Но, видите ли, мы полагали, что вы просто застенчивы. Как-то не приходило в голову, что где-то есть страна, в которой вы можете подозвать официанта на его языке или сказать: «Смотрите, сейчас будет танец со шляпами» — и начнется танец. Я понимаю, это звучит глупо.

— Вовсе нет. Вы отдавали себе отчет, что я иностранец, но не представляли страну, откуда я родом.

— Пожалуй, так и есть. Вы знали, что здесь за жизнь, а я понятия не имела. Разумеется, я читала «Джиогрэфик», но как-то не задумываешься, что за каждым рассказом скрываются реальные люди из плоти и крови, которым известно что-то, чего ты не знаешь. Хотя, конечно, это тоже звучит глупо.

— Нет, что вы. Мне кажется, таковы все люди. Пока сами где-нибудь не побывают.

— Мистер Шеперд, я благодарю свою счастливую звезду и вас за то, что мне удалось попутешествовать.

Миссис Браун сложила руки на коленях, выпрямилась и принялась с любопытством оглядываться по сторонам, точно зритель в театре. Среди ужинающих сновали торговцы.

Просидев в кафе подольше, можно было купить всякую всячину: розы, велосипедные шины, покрытое шеллаком чучело броненосца. Мать и дочь в длинных юбках и платках переходили от столика к столику, показывая вышивки собственного изготовления. Я отмахнулся от них — но так, чтобы не заметила миссис Браун, почитавшая своим долгом взглянуть на все, что ей предлагали, чтобы не обидеть мастериц.

— О чем же будет ваш роман? — поинтересовалась она. — Помимо того что действие происходит на Юкатане.

— Я бы и сам хотел это знать. Наверно, о конце всего. О крахе цивилизации, о том, что к этому привело. О нашей связи с прошлым.

К моему удивлению, миссис Браун ответила:

— Я бы не стала об этом писать.

— Вот так так! Уже второй раз вы говорите мне, о чем писать. В первый раз вы извинились.

— Что ж, прошу меня простить и на этот раз.

— Но что вы имели в виду?

— Понятия не имею. Просто вырвалось. Некоторые события, случившиеся на родине, заставили меня поволноваться.

— Я действительно иногда попадаю в неловкие ситуации. И что с того?

— Вы хотите, чтобы я продолжала?

— Конечно.

— Мне кажется, читателям это не понравится. Неприятно осознавать, как прочно мы связаны с прошлым. Так и хочется взять ножницы и обрезать все нити.

— Тогда плохи мои дела. Ведь я пишу только об истории.

— О людях в золотых браслетах. А не о том, что происходит с нами. Такая история людям нравится.

— По-вашему, не стоит браться за новые темы? А как же печальная участь писателя, неспособного настоять на своем? Отрекшегося от собственных слов, своих детей, как вы их назвали?

— Я не отказываюсь от своего мнения. Но в иносказании нет ничего стыдного. Рассказать о том, во что верите, не испортив себе жизнь. До сих пор вам это удавалось.

— Вот как. То есть вы полагаете, что если бы действие моих романов происходило, допустим, в концлагере в Техасе или в Джорджии — да в любом из мест, куда во время войны отправляли живущих в Америке немцев и японцев, — то это не сошло бы мне с рук?