Лакуна - Барбара Кингсолвер

В Нью-Йорк я пока не собираюсь, а вот тебе стоит наведаться в Ашвилл. С войны здесь многое изменилось. Говорят, что наш город превратился в первоклассное туристическое местечко. На Таннел-роуд построили новомодную мойку: можно не выходить из машины, пока на нее наводят блеск. Еще у нас появился быстрорастворимый кофе и женщины-водители. Ну разве у нас не круто? Приезжай и сам все увидишь. Я же до тех пор остаюсь, как и был, по-прежнему холост,

Шеп.

Старина Шеп,

мои приятели позеленели от зависти, узнав, что мы с тобой знакомы. А что началось, когда я им рассказал про твой контракт с киностудией! Поздравляю, дружище. Может, там найдется роль и для меня, хотя бы крохотная? Буду сидеть на скале в набедренной повязке и покуривать во время битвы, стараясь хотя бы одним глазком взглянуть на Роберта Тейлора. До чего же он хорош, чертяка. И, если верить газетам, дела у него идут как нельзя лучше. Мне нужен твой совет. Один мой здешний друг попал в переплет. Он работает на радио, но с такой внешностью ему прямая дорога на телевидение. Он пуэрториканец; такой, знаешь, латиноамериканский красавчик, но и умом не обделен, книжки почитывает. Кстати, был потрясен, узнав, что мы с тобой знакомы. До прошлого года играл пылких влюбленных, а теперь вообще не может никуда устроиться. В прошлом парнишка якшался с коммунистами, а теперь с этим строго, народ за такое даже выгоняют из страны. Так было с одной негритянкой, которую я знал по музею; она писала заметки о наших выставках в гарлемские газеты. Я и не знал, что она иностранка. Наверно, ее семья перебралась в Америку из Тринидада в двадцатых, когда она была еще совсем маленькой. Вот и представь: живет себе эта дама, ни о чем не подозревает, пишет статейки о негритянских художниках, как вдруг — бабах! — к ней заваливается ФБР, и вот уже бедолага томится на острове Эллис, дожидаясь, пока ее отправят в Тринидад. Теперь ты понимаешь, почему мой дружок-пуэрториканец так переполошился. Ты ведь тоже иностранец. Он попросил меня узнать, не знаком ли ты с кем из важных шишек в правительстве, кто мог бы помочь ему выбраться из каши.

Говоришь, в Ашвилле появился быстрорастворимый кофе? Вот так так! Надо будет приехать и увидеть своими глазами. Босс посылает меня убалтывать толстосумов, чтобы те одолжили своего Пикассо нам на выставки. Недавно вот обрабатывал Вандербильтов. Так что готовься, старик, чисти перышки: глядишь, старина Том скоро заявится в ваш курятник.

Пока,

Том Кадди

Уважаемый мистер Шеперд,

ваше письмо очень нас порадовало. Все издательство «Стратфорд и сыновья» было счастливо узнать, что работа над романом спорится. Я прочел присланные вами главы и нахожу, что они полностью соответствуют ожиданиям, которые мы возлагаем на нашего юного Шеперда. Это будет ваша лучшая книга. В контракте изложены условия, которые мы обсуждали по телефону. Заявленный вами ориентировочный срок завершения работы над книгой (конец лета) нас полностью устроит. В ближайшее время с вами свяжутся сотрудники отдела продаж, чтобы уладить вопрос с названием, оформлением книги и так далее. На этот раз они твердо решили поставить на обложку фото автора. Пожалуйста, подумайте над этим. К сожалению, предложенное вами заглавие, «Как называется это место», едва ли подойдет. Вариант «Крах империи» мне представляется куда более удачным. Впрочем, у нас еще будет время, чтобы решить этот вопрос.

Прилагаю к письму два экземпляра контракта, которые вам нужно подписать. Пожалуйста, обратите внимание на прикрепленный к последней странице аффидевит об антикоммунизме: его нужно подписать и заверить у нотариуса. Вы, наверное, слышали, что теперь это необходимая формальность в контрактах с киностудиями; предполагается, что скоро ее введут и в издательствах, так что мы решили заранее подготовить все нужные документы. Мисс Делей передает большой привет вам и миссис Браун. Также вам передает привет мисс Джеймс из отдела корреспонденции: она утверждает, что вам по-прежнему приходят горы писем, благоухающих духами, несмотря на слухи о вашей помолвке. Наверняка многие будут счастливы узнать, что скоро выйдет ваш новый роман. Искренне ваш,

Линкольн Барнс

Арти предложил позавтракать в «Швейцарской кухне», одном из его любимых кафе. Местечко, похоже, туристическое: у входа — огромный плакат с парнишкой в национальном костюме («Блюда, достойные йодля!»), а официантки одеты доярками. Но Арти с его ветхими штанами с манжетами и еле уловимым старческим запахом это ничуть не смущает.

— С чего они взяли, что это швейцарская кухня? — поинтересовался я, изучая меню.

— Потому что блюда очень жирные. Братвурст, который здесь почему-то называют сосиской. В общем, еда немецкая, но строго соблюдает нейтралитет.

У Арти ирония на посылках у безразличия. Ничто не способно его взволновать. Разве что сообщение, что некто работал с Троцким. Голд разглядывал контракт на новую книгу сквозь густой дым сигареты.

— Условия в целом неплохие. Жаль, что приходится морочиться с этой бумажкой об антикоммунизме.

— Ничего, я все подпишу. Надеюсь только, что они не попросят меня отречься от чего-то более существенного.

— Например?

— От кофе с сахаром. Бешеной ярости. Замыслов убийства, которые я никогда не смогу воплотить. Ну и так далее.

— Трудно карать за такие преступления. В противном случае мы все бы уже давно гнили в кутузке. Кроме Элеоноры Рузвельт.

К нам направилась одна из официанток с белокурыми косами — точная копия той, что усадила нас за столик у окна.

— В кутузке, — повторил я.

— Обычное слово. Обозначает тюрьму. Для молодого писателя вы не очень-то разбираетесь в американском сленге.

— Я его так толком и не освоил. Впрочем, вам по долгу службы наверняка не раз приходилось его слышать. От актеров и музыкантов.

— О да. От них только и слышишь: «Арти, где капуста?» Башли, зеленые, бабки, множество синонимов того, с чем у них сейчас туговато.

Наша доярка достала из кармана фартука блокнот и карандаш и тут же уронила. Готов поклясться, что специально. Наклонилась его поднять: ресницы полуопущены, из кружевного декольте выглядывает грудь. Господи боже, сказала бы миссис Браун. Откуда берутся эти очаровательные создания? Арти их притягивает, что ли?

— Ну-ка, куколка, расскажи нам, что у вас в меню съедобного. Да поклянись, что мы увидим твое хорошенькое личико ровно через тридцать секунд, когда ты принесешь нам кофе. И не жалей сахару для моего друга.

Арти в своем репертуаре.

— У вас особый выговор, — продолжил он, когда официантка ушла. — Я это заметил, еще когда мы в первый раз беседовали по телефону. Вы говорите чисто, но с небольшим акцентом. Как Гэри Купер. Американец, да не тот.

— В Мексике мне указывают на то же самое: по-испански я говорю с легким акцентом. Вечный иностранец.

— Едва ли стоит это исправлять. Я имею в виду, то, как вы говорите и пишете. Надо же нам как-то зарабатывать.

— Причем моя мать в этом вовсе не виновата, уж она-то мастерски владела сленгом. Просто превосходно. Кстати, сегодня ее день рождения. В этот день я всегда водил ее в кафе.

— С днем рождения, миссис Шеперд. Сколько ей?

— Она вечно молода. Мать погибла в 1938-м.

— Соболезную. Как это случилось?

— Авария в Мехико. Она тогда встречалась с репортером, и они ехали на аэродром взглянуть на Говарда Хьюза.

— Помирать, так с музыкой. Я не имел в виду ничего плохого.

— Вы правы. Она и жила с размахом. И умерла так же. Мне ее не хватает.

— Кстати, вы упомянули о замыслах убийства, которые вам никогда не хватит духу воплотить. Вы ничего не хотите мне рассказать как вашему адвокату?

— Да все как обычно. Репортеры. Весной их сплетни доводили мою секретаршу до отчаяния. Люди к ней несправедливы. Да и от друзей сочувствия не дождешься.

— Тогда понятно. Свобода печати означает, что она вольна безо всяких причин сломать жизнь человеку. — Он просматривал меню так же внимательно, как контракт с издательством, читал даже то, что напечатано мелким шрифтом. Закончив, закрыл папку.

— Кстати, поздравляю с новой книгой. Как я и говорил, условия отличные. Вы получите кругленькую сумму. А сейчас я хочу задать вам личный вопрос, но по долгу службы, как человек, чья обязанность — оберегать вас и заботиться о вашем благополучии.

— Валяйте.

— Я помню, что миссис Браун, грубо говоря, не в вашем вкусе. Вы как-то упомянули, что я один из немногих, кому это известно. Еще об этом знают в комиссии по военной службе. Признайтесь — и я надеюсь, что ответ будет отрицательным, — знает ли об этом еще кто-то?

— Может, еще пара человек. Но мы давно не виделись. Кажется, я ничего не скрываю, но и не афиширую. Мне трудно обсуждать такие вещи здесь, в кафе.