Первородный грех - Филлис Джеймс

Мэнди лавировала между спешившими за город поздними машинами с обычной для нее ловкостью и веселым пренебрежением к раздающимся ей вслед гудкам оскорбленных водителей. Прошло чуть больше получаса, когда она увидела перед собой ложно-тюдоровский фасад паба «Белая лошадь», украшенный разноцветными огнями. Паб стоял поодаль от дороги, примерно в сотне ярдов от нее, там, где ряды загородных домов разомкнулись, уступив место опушке Эппингского леса, поросшей кустарником и травой. Двор перед подъездом был уже тесно уставлен машинами; среди них она заметила и фургон музыкантов, и «фиесту» Морин. Она медленно проехала к малой стоянке позади паба и, вытащив из контейнера сумку, протолкалась к дамской раздевалке, в сутолоку и шум, в толпу девушек, вешающих свои пальто, надевающих туфли прямо под объявлением, что администрация за оставленные вещи ответственности не несет, стоящих в очереди в ту или иную из четырех туалетных кабинок и беспорядочно вываливающих коробочки, тюбики и флакончики с косметикой на узкую полку перед длинным, во всю стену, зеркалом. И в тот самый момент, когда она отвоевала себе местечко и рылась в сумке, отыскивая пластиковую косметичку, Мэнди сделала открытие, от которого у нее дрогнуло сердце: в сумке не было кошелька. Этот черный кожаный кошелек, фактически — бумажник, содержал в себе не только деньги, но и кредитную карточку, и чековую книжку — высоко ценимые символы ее финансового статуса, и плоский ключ от входной двери. Ее громкий возглас отчаяния привлек внимание Морин: она взглянула на подругу, на миг прекратив старательно подкрашивать глаза.

— Выкини все из сумки. Я всегда так делаю, — посоветовала она и, ничуть не встревоженная, вернулась к своему занятию, осторожно подводя глаза черным карандашом.

— Да ее это не волнует ни фига, — пробормотала себе под нос Мэнди и, решительно отодвинув коробочки и тюбики с косметикой Морин в сторону, высыпала на полку содержимое сумки. Но кошелька не было. И тут она вспомнила. Как видно, она зацепила и выкинула его из сумки, когда, выйдя из издательства, доставала шарф и носовой платок. Вполне возможно, он так и лежит там, на мостовой. Придется ей вернуться. Утешительно то, что вряд ли какой-нибудь прохожий мог его подобрать. Инносент-Уок и особенно Инносент-лейн, как стемнеет, бывали совершенно пусты. Угощение она, конечно, пропустит, но если повезет, на танцы опоздает всего на полчаса.

И вдруг она подумала, что ведь можно позвонить мистеру Донтси или мисс Певерелл. Так она, во всяком случае, узнает, там ли еще кошелек. Они, конечно, могут подумать, что ее звонок — ужасная дерзость, однако Мэнди была уверена, что ни тот, ни другая ничего особенного в этом не увидят. Она не очень много работы выполняла для мистера Донтси или для мисс Певерелл, но когда ей приходилось это делать, оба, казалось, были ей благодарны и вели себя с ней очень вежливо. Им всего-то и понадобится что минута — посмотреть да несколько ярдов пройти. И ведь дождь больше не идет. Неприятность только с ключом. Если кошелек найдется, после танцев заезжать за ним будет слишком поздно. Надо будет возвращаться домой с Морин, а если у нее на эту ночь другие планы, то придется будить Шерл или Пита. Впрочем, им нечего жаловаться: ей самой не раз доводилось просыпаться посреди ночи, чтобы их впустить.

Она задержалась, уговаривая Морин дать ей монетки, чтобы позвонить по телефону, потом снова задержалась, ожидая, пока освободится одна из телефонных будок, и потратила еще минуту, обнаружив, что телефонный справочник — в другой будке. Сначала она позвонила мисс Певерелл, но услышала обычный текст, записанный на автоответчик тихим и спокойным, почти извиняющимся голосом мисс Франсес. Места, чтобы управляться со справочником, в будке было слишком мало, и он шлепнулся на пол. Снаружи двое мужчин раздраженно жестикулировали. Что ж, придется им подождать. Если мистер Донтси дома, она не повесит трубку, пока он не сходит посмотреть. Она отыскала нужный номер и застучала по кнопкам. Ответа не последовало. Она дала телефону звонить гораздо дольше, чем могла сохранять надежду, что кто-то все же поднимет трубку. Теперь у нее выбора не было. Невозможно провести весь вечер и всю ночь в неизвестности. Необходимо вернуться к Инносент-Хаусу. Сейчас она мчалась в сторону, противоположную общему движению машин, но почти не замечала, что происходит вокруг: ее переполняли нетерпение, беспокойство и раздражение. Что, Морин развалилась бы, если бы подбросила ее в Уоппинг на своей «фиесте»? Но нечего и надеяться, что Морин упустит шанс вкусно поесть. Мэнди и сама начинала чувствовать первые признаки голода, но решила, что — если повезет — успеет по-быстрому схватить в баре сандвич по пути на танцы.

Инносент-Уок, как всегда, была пуста. Задний фасад Инносент-Хауса темным бастионом возвышался на фоне ночного неба, но вдруг, когда она, закинув голову, взглянула вверх, лишился плотности и устойчивости, словно вырезанный из картона, и поплыл против низко несущихся туч, розовато окрашенных заревом городских огней. Лужицы в темном ущелье проулка уже высохли, а в конце Инносент-лейн посвежевший ветерок бросил Мэнди в лицо терпкий запах реки. Единственным признаком жизни были освещенные окна наверху, в доме № 12, в квартире мисс Певерелл. Похоже, теперь хотя бы мисс Певерелл была дома. Мэнди слезла с «ямахи» прямо в конце Инносент-лейн, чтобы треск мотоцикла никого не потревожил и не желая задерживаться из-за необходимости отвечать на вопросы и давать объяснения. Она тихо, словно вор, пошла дальше по переулку к поблескивающей реке, к тому месту, где оставляла «ямаху». Света, падавшего от двух фонарей дворика, вполне хватало, чтобы начать поиски, да только и искать ничего не пришлось: кошелек лежал именно там, где она и надеялась его найти. Она издала негромкий, почти неслышный возглас восторга, засунула кошелек поглубже в карман куртки и задернула молнию.

Гораздо труднее было разглядеть циферблат часов, и Мэнди пошла через проулок поближе к реке. В обоих концах дворика сияли огромные шары, поддерживаемые бронзовыми дельфинами. Они отбрасывали яркие пятна света на колеблющуюся поверхность реки. Мэнди смотрела на воду, и ей казалось, что чья-то невидимая рука встряхивает, разглаживает и осторожно приподнимает огромный поблескивающий плащ из черного шелка. Она взглянула на часы — 8.20. Позже, чем она рассчитывала. И тут она почувствовала, что весь ее энтузиазм по поводу танцев вдруг испарился. Облегчение, которое она испытала, найдя кошелек, породило нежелание делать какие-то новые усилия, и в охватившей ее летаргии довольства мысль об уютно замкнутом пространстве ее комнаты, перспектива хоть раз побыть в общей кухне наедине с собой и посидеть остаток вечера перед телевизором с каждой секундой становились все привлекательнее. У нее ведь есть видеопленка с фильмом Скорсезе «Мыс Страха», завтра ее уже надо вернуть: целых два фунта пропадут зря, если она его сегодня не посмотрит. И, больше никуда не торопясь, она, почти не думая, повернулась — посмотреть на фасад Инносент-Хауса.

Два нижних этажа были слабо освещены фонарями дворика, изящные мраморные колонны чуть поблескивали на фоне мертвых окон — глубоких черных пещер, уходящих внутрь здания, которое она теперь так хорошо знала не только снаружи и которое сейчас выглядело таким таинственным и грозным. Как странно, думала Мэнди, что все внутри осталось таким же, как было, когда она уходила: два компьютера под чехлами, аккуратный рабочий стол мисс Блэкетт с набором корзинок для папок и дискет, с ежедневником, лежащим точно у правой руки; запертый картотечный шкаф, доска объявлений справа от двери… Все эти обычные вещи оставались на своих местах, даже когда их никто не видел. И ведь там никого нет — совершенно никого. Она подумала о небольшой, почти пустой комнате на самом верху дома, о той комнате, где умерли два человека. Стул и стол должны быть на месте, по дивана там нет, нет и мертвой женщины, и полуобнаженного мужчины, вцепившегося застывшими пальцами в голые доски пола. Вдруг она снова увидела труп Сони Клементс, только более реальный, более пугающий, чем когда она видела его во плоти. И тут она вспомнила, что упаковщик Кен рассказывал ей, когда ее послали с сообщением в № 10, а она задержалась там посплетничать. Он рассказывал, как леди Сара Певерелл, жена того Певерелла, который построил Инносент-Хаус, бросилась вниз с верхнего балкона и разбилась насмерть о мраморные плиты дворика.

«Кровавый след все еще можно там видеть, — говорил Кен, передвигая ящик с книгами с полки на тележку. — Только смотри, чтоб мисс Франсес не заметила, что ты его ищешь. Члены семьи не больно любят, чтобы эту историю рассказывали. Но при всем при том отчистить его они не могут, и в доме не будет счастья, пока пятно не сотрут. И она все еще тут бродит, эта леди Сара. Можешь у любого речника спросить».