Одной дорогой - Мария Шабанова

— Здесь серебром и золотом арума на четыре, не меньше…

После этого открытия Асель ожидала всплеска радости или по меньше мере слов одобрения, но вместо этого видела все еще продолжающую бледнеть физиономию одного грабителя и слышала, как нервно сглатывает слюну второй.

«Да вы что, эллекрина со спиртом намешали? Радоваться надо!» — думала она.

— Да дышлом тебе поперек хребта! — бросил человек с ножом своему подельнику. — Говорил я тебе…

«Что происходит?..»

— Ты кто такая? — первый подлетел к Асель и приставил лезвие ножа к ее горлу. — Ну! Отвечай!

— Никто я! Я простая браконьерка!

Мысли путались в голове Асель. Нервный эллекринщик с дрожащими руками, при том угрожающий ножом — плохая примета, которая становилась еще хуже от того, что он не выдвигал никаких требований, которые можно было бы удовлетворить в обмен на жизнь.

— Черт, говорил я тебе — вляпаемся! Она ж небось на Доброго Фермера работает! На него? Признавайся! — грабитель размахивал ножом перед лицом степнячки.

— На какого фермера? Я не знаю никакого фермера! Я ни на кого не работаю! — Асель в панике пыталась понять, что за ересь несут эллекринщики.

— Ну точно, на него, — сказал тот, что держал ее за руки. — Теперь он нас найдет и скормит своим чудищам, как пить дать скормит! Надо порешить ее и сбежать, пока она не успела настучать Фермеру!

— Его ищейки найдут нас хоть у самого Фосгарда в гостях!

— И что предлагаешь? Вернуть деньги и извиниться? Он нас все равно найдет, а так хоть будет шанс… и время. Хватит болтать!

«Нет-нет-нет! Нет! Этого не может быть! — Асель с ужасом чувствовала холодную сталь ножа на своем горле. — Я не хочу подыхать как собака! Я вообще не хочу подыхать!»

— Стой! — шикнул один из грабителей на того, который готовился нанести смертельный удар.

Он моментально зажал Асель рот своей волосатой ручищей и вместе с ней прижался к стене.

— Тихо, — прошептал он. — Я слышал стражу. Нельзя, чтобы они нашли здесь труп, а то…

— Так что делать-то?

План действий грабителей Асель узнала только когда очнулась в какой-то канаве с дикой головной болью и едва сдерживаемой тошнотой. Единственное, что Асель видела — огромный лист лопуха, склонившийся над ней, да далекое звездное небо сквозь дырочку, проеденную гусеницей в листе. «Мать моя родная… Повезло же нарваться на этих уродов. О, моя голова… Ну хоть живая. Да, живая, без денег, в канаве и не могу встать. Оказывается, окончательный бесповоротный чертов конец был не вчера».

Асель лежала на земле, пытаясь вспомнить детали происшествия, но все равно оно выглядело форменным идиотизмом — какой-то фермер, ищейки, чудовища… Кусочки мозаики никак не складывались, а только вызывали еще более сильную головную боль.

Полежав еще немного, степнячка попробовала встать, но безрезультатно — после нескольких неудачных попыток она снова упала на примятые листья лопуха.

«В сапоге, кажется, осталась еще пара рамеров — несколько дней протяну. Если встану, конечно. И дойду домой. Без приключений. Черт, как было бы неплохо, если бы рядом был кто-нибудь такой… да черт возьми, хоть кто-нибудь».

За годы жизни в лесах в полном одиночестве степнячка научилась не страдать от него или, по крайней мере, не признаваться себе в этом. Философия волка-одиночки, не нуждающегося ни в ком, устраивала ее, пока она была сильна или способна хотя бы передвигаться без посторонней помощи. Но сейчас, на дне придорожной канавы ненавистного города, Асель была буквально уничтожена осознанием своей беспомощности и ненужности. Слезы отчаяния и обиды на весь мир снова выступили на ее глазах.

«Нет! Не сметь раскисать, как сопли по осени! — приказала она себе. — Мне никто ничего не должен, и я никому ничего не должна. Встать! Только бы встать…»

До боли закусив губу и превозмогая головокружение, Асель выбралась на дорогу. Ощутив под ногами утоптанный грунт, она поняла, что победила. Вот только радости от этой победы почему-то не было.

— Ой батюшки! Что ж это делается?! — кудахтали горожанки, боязливо держась за спинами мужчин.

— Где это видано! Возмутительно! Просто возмутительно! — негодовал почтенный нотариус.

На площади Келлара Великого собралась немалая толпа зевак, привлеченных звоном клинков и звуками драки. Открыв рты, они наблюдали за схваткой двух северян, которые, видимо, решили выяснить свои отношения прямо здесь, ничуть не смущаясь любопытных глаз. Остальные их братья по оружию наблюдали за действом так спокойно, будто смертоубийство на улицах было нормой жизни.

— Да разнимите ж вы их! Они же сейчас поубивают друг друга! — надрывался кто-то из толпы.

— А и шут с ними! Хоть бы и поубивались — нам меньше мороки.

— А я не самогубец, чтоб в драку этих психов полоумных лезть — зашибут ведь и не заметят.

По толпе прошел гул — один из соперников упал навзничь, перед этим лишившись своего оружия. Какая-то женщина пронзительно закричала.

— Не кричать, не кричать! Мы не убивать! Мы и он друзья! — с обезоруживающей улыбкой вещал один из воинов Велетхлау на ломаном итантале.

В знак дружественности поединка победитель подал руку своему оппоненту, помогая ему подняться с земли, после чего вручил ему выбитый ранее тесак.

— Мы и он друзья! Никто не убивать! Ничего больше смотреть! — продолжал он, мирно разгоняя толпу.

Когда зеваки разошлись, а проигравший чуть отдышался, победитель обратился к нему на родном языке:

— Что с тобой не так, Сигвальд? Так ведь тебя зовут?

— Я говорил, что сейчас я не в лучшей форме, — произнес Сигвальд, отряхиваясь от пыли и сора.

— Да по тебе видно — честно сказать, ты похож на бродягу. Если б не дублет — мы бы так и подумали.

— Мне нужно несколько дней отдыха — это пройдет.

— Это-то пройдет, да только я вовсе не об этом, — задумчиво сказал командир отряда воинов-северян, приехавших в Рагет Кувер в поисках работы. — У тебя странный стиль фехтования. Ты намешал в нем и приемы Велетхлау, и какие-то местные удары…

— Разве важен стиль, а не результат? Хоть я и проиграл сегодня, но…

— Да вижу я, что ты хорош, и до стиля мне бы дела не было. Но вот в чем беда — не знаю, чем ты занимался раньше, но ты привык работать один или с кем-нибудь, кто знает все твои финты. Но мы, понимаешь, работаем все вместе, и для своих ты должен быть предсказуем. А пока мы поймем, что у тебя на уме — нас перебьют всех к чертовой матери. Так что прости, брат. Я как командир этого отряда несу ответственность за их жизни и не могу допустить такого.

— Я понял, — угрюмо отвечал Сигвальд, собравшись уходить.