Концессия 3 - Александр Павлович Быченин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И хамон не забудь, он на верхней полке! — расширил заказ сеньор Альварес.
Хм… и где здесь именно хамон? Тут этого мяса… и копчёное, и сыровяленное, и даже варёное…
— Там тарелка здоровая! — правильно оценил мою заминку хозяин дома.
Ну вот, другое дело! А нельзя сразу было сказать? Хотя пофиг, я уже оценил богатство угощения: дон Себастьян явно поскромничал, назвав гору нарезки хамоном. Тут всякого настругано, вплоть до каких-то лепёшек. Да и орешки есть, хоть и совсем чуть-чуть. Пришлось аж две ходки к столу сделать — сначала с блюдом, а потом и с бутылками. Последние, кстати, не уже привычный банальный пластик, а реально что-то вроде стекла, да ещё и с пробками «флип корк», это которые на проволочном каркасе и с рычажком. Реально эксклюзив, и, должно быть, цены немалой. Поэтому я и борзеть не стал, взял по одной. И только после этого устроился на указанном месте — в просиженном, но ещё крепком кресле у грубого, наверняка тоже ручной работы, стола. Небольшом, только-только блюдо с бутылками разместить. Так что в результате всех этих манипуляций я оказался практически нос к носу с Инкиным дядькой.
И смог, наконец, хорошенько его рассмотреть, а то раньше как-то не получалось толком: то он в бандане и маске, то вокруг полутьма. Ну а здесь и сейчас обстановка вполне комфортная: не жарко, достаточно светло и даже, я бы сказал, уютно. Опять же, при ближайшем рассмотрении дон Себастьян оказался не таким уж и страшным на рожу. Ну да, не красавец. Ну да, кожа выдублена, только не солнцем, которого на Роксане днём с огнём не сыскать, а горячим дыханием литейных печей. Ну да, худой до костлявости. Зато жилистый. Лет хорошо так за полтинник. И глаза очень… пожалуй, живые. Со смешинками. А ещё подпалённая щетина на щеках и подбородке, и заметная лысина в выцветших мелких кудряшках. А, ещё одного зуба впереди на нижней челюсти не хватает. Ну и отдельного описания заслуживают ладони — с сеткой мелких шрамов, каменной твёрдости исцарапанными ногтями и крючковатыми пальцами. Сразу видно, что ручному труду данный достойный муж не чужд.
— Ну, давай за встречу! — ловко вскрыл свою бутылку сеньор Альварес.
Мало того, ещё и протянул её в мою сторону, типа, чокнуться. Пришлось соответствовать. Правда, я хотел пенное лишь пригубить. Но… хотелка моментально сломалась — до того впечатляющим оказался напиток. В хорошем смысле, кстати. Такое пить да пить, с утра и до вечера. Закуски, и той не надо. И вот оно, счастье! Думаю, Вова за такую возможность и душу бы продать не постеснялся… узелок на память — выцыганить у дона Себастьяна бутылочку с собой. Что-то мне подсказывает, что мой непоседливый напарник на этот нектар подсядет с первой же дозы, а я его потом шантажировать стану, поскольку уже обзавёлся блатом в семействе Альваресов. Осталось ещё с Инкиной матушкой накоротке сойтись, и тогда вообще дело в шляпе. Эх, мечты, мечты!..
— Хамончику-то возьми, — подтолкнул ко мне блюдо хозяин дома, оторвавшись от бутылки. — Сам делал! А вон тот вообще из филе рогача, деликатес!
Оп-па! Так это ж как раз та самая экзотика, за которой мы с Серёгой-Серхио не так давно мотались! Обломались, правда, по всем фронтам… и тем интересней узнать, чего ради мы столько мучений терпели. Ну-ка, ну-ка…
— Да ты не морщись, сынок! — уловил мою реакцию дон Себастьян. — Это не дерьмом с улицы тянет, это его естественный аромат! В смысле, рогача! Тут принюхаться просто нужно! Смелее, Энрике!
— Ну-у-у… раз вы настаиваете, дон Себастьян…
А в принципе и неплохо. Чуток отдаёт… чем-то вроде тухлецы, но очень-очень лёгкой, как сырокопченая колбаса. И ещё какая-то специя… или не специя, а само мясо, от травы местной. Хотя за говядиной я подобного не замечал. Впрочем, если ещё и пивка хлебнуть, то вовсе замечательно!
— Ну вот! Старый Себастьян врать не будет! — довольно осклабился Инкин дядька. — Ешь, Энрике. Пей. Не стесняйся. Ну и поговорим заодно! Или ты что-нибудь покрепче предпочитаешь, сынок?
— Не, — мотнул я головой, невольно цапнув добавку.
Вот ведь зараза! Вроде и не сказать, что пища богов, но хочется ещё и ещё! Рука сама к тарелке тянется.
— Ну и зря, — усмехнулся сеньор Альварес. — Люди говорят, текилу я получше многих в Порто-Либеро делают. Врут, поди.
— Нет, для крепкого ещё рано, дон Себастьян! — прояснил я свою позицию. — А у меня дел невпроворот!
— Кстати, о делах… — начал хозяин дома, но вдруг замолчал, о чём-то крепко задумавшись.
Ну а я воспользовался заминкой, чтобы хорошенько осмотреться: как-никак, но в святая святых старого механика я допущен впервые. В смысле, не в саму мастерскую, где уже бывал, пусть и в сопровождении Инки, а в личный кабинет дона Себастьяна, где тот (по непроверенным, впрочем, слухам) дневал и ночевал. А ещё священнодействовал с компрессорами и прочими сопутствующими узлами в стремлении довести их до совершенства. Понятно, что в рамках доступного технического уровня. Да и совершенство имелось в виду скорее технологическое, нежели конструктивное. Но мне как бы и пофиг — в любом случае родственная душа.
И да, как многие здесь, в Порто-Либеро, Инкин дядька где жил, там и работал. Если смотреть с улицы, то владения сеньора Альвареса занимали немаленькое строение о двух этажах и двух же, кхм, подъездах. Не считая, конечно, главных ворот, через которые проходил основной грузопоток. Плюс задний двор, что в городской тесноте далеко не каждый домовладелец мог себе позволить. А тут и собственная скважина, и собственный колодец-септик, и даже — о чудо! — мини-литейка. Надо полагать, та самая, воздействие которой я наблюдал на лице и руках дона Себастьяна. И всё это практически замкнутая сама на себя система, включая жизнеобеспечение жилых помещений, кои располагались в левом — если стоять лицом к зданию — подъезде. Ну а в правом, так сказать, офис, тоже по большей части заваленный всяческим производственным хламом. Собственно, из всех доступных помещений только личный кабинет хозяина всей этой прелести относительно свободен. А самое главное, логово сеньора Альвареса, как я незамедлительно убедился на практике, являло собой ненавязчивую рекламу продукции мастерской: система очистки и кондиционирования воздуха тут оказалась столь совершенной, что уличной вони не чувствовалось совсем.
