Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Георгина вопросительно посмотрела на него.

Дункан надул щеки и шумно выдохнул, глядя через плечо на воду.

– То, что я должен пойти в обучение к дяде Стю… Это с его стороны было благое намерение. И со стороны папы и деда тоже. Но я не гожусь для торговли. Во всяком случае, для конторы. В отличие от Дэвида. – Глаза его, темные как олово, устремились на нее. – Я хочу плавать по морю, мама. Как и всегда хотел этого.

Он опустил голову и разглаживал ступней песок под ногами.

– Для Королевских военно-морских сил уже поздно, туда мне следовало бы поступить лет в тринадцать-четырнадцать. Но с меня довольно было бы и торгового флота. Пока у меня не будет своего корабля. У дяди Стю есть знакомства, и он мог бы устроить меня в курсанты, но он не может и не хочет это делать без папиного на то разрешения. А папа слышать об этом не желает, для него это вообще не профессия.

Он поник головой.

Годы, в течение которых Пол и Дункан не виделись, внесли между ними отчуждение, и они оба старались его преодолеть – смущенно и беспомощно. Георгина догадывалась, что Пол в своей решимости обращаться с Дунканом как с родным сыном, несколько перестарался в этом и сделал его несчастным.

– Дело даже не в коммерции, – прошептал он. – Голова у меня в порядке, и с цифрами я разбираюсь. Но вот отношения с поставщиками и покупателями… Этого я не умею. Я достаточно часто пытался прислушиваться к советам дяди Стю и дяди Сайласа. Но я просто не могу.

Он полуотвернулся и провожал глазами корабли с дикой тоской во взгляде, которая рвала ей сердце.

– Я хочу только туда. Несколько раз я был близок к тому, чтобы просто сбежать и наняться на первый попавшийся катер. – Он посмотрел на нее искоса пристыженным взглядом. – В Англии я научился ходить под парусом. Тайком. Дядя Стю и тетя Стелла про это не знают. Только Дэвид. Дядя Сайлас мне это оплатил. – Его лицо просветлело. – И мне не раз говорили, что у меня это просто в крови.

Разумеется, в крови. С тяжелым чувством она разглядывала сына.

Дитя малайца. Своей темной, терпкой красотой, за которую над ним иногда подшучивали, он не был обязан предкам из Прованса. И предкам из Шотландии, где испанские и португальские моряки когда-то заронили свое семя, завещая семейству Финдли черные волосы, выразительные черты, порой оливкового цвета кожу и глаза – темные, как кровяная колбаса.

Как старый Дуглас Финдли, помните его?

Он был наполовину оранг-лаут, потомок древнего, гордого, мореходного народа, морских воинов, у которого в крови были океан и ветер, тоска по воле и простору.

Она не могла ему об этом сказать – мир был устроен так, что он как евразиец стоил бы гораздо меньше, нежели дитя отца-англичанина, чью фамилию он носил.

– Спокойно иди с этим к деду, – сказала она вместо этого. – Он наверняка будет рад, если ты проведешь с ним какое-то время. Если ты ему расскажешь, что тебя занимает, и попросишь у него совета. А я попытаюсь перенастроить твоего отца.

Дункан глубоко вздохнул, как будто все это время сдерживал дыхание.

– Спасибо, мама.

Глаза, мерцающие как лунный свет, он устремил на море.

– Поплаваем? Как раньше?

Дыхание смерти пронизывало Л’Эспуар.

Глухой запах неизлечимой болезни исходил от спальни Гордона Финдли и распространялся по всему дому, оседал на лестнице и стенах, присоединяясь по углам к запаху плесени и прели. Удушающим был этот запах в душном воздухе, он был упорнее свежевыстиранного белья и острого мыла. Запах тела, которое распадалось все больше, но было еще слишком крепким, слишком цепким, чтобы сдаться, как-никак оно полвека выдержало в тропиках.

Смерть не проявляла спешки, а быть может, у нее завязли зубы в твердой шотландской дубовой древесине, из которой был вырезан Гордон Финдли.

Он иссох, походил скорее на скелет под серой кожей с обвисшими складками. Его живот, и в возрасте остававшийся плоским, теперь гротескно выдавался вперед, лицо осунулось, глаза выцвели до водянистой голубизны и провалились глубоко в череп. Безропотно и с благодарностью он сносил унижение, когда Картика и Георгина мыли его и кормили с ложечки как ребенка; он знал, что этот путь, который медленно, так мучительно медленно вел под гору, когда-то придет к концу.

Однажды для него не наступит завтра. Сегодня, это расползшееся в жидкую кашу сегодня тоже ничего ему уже не приносило. Как будто желая удостовериться, что действительно был на этом свете, он обращался к прошлому. И тогда его дух, ослабленный болезнью, затуманенный лауданом, снова прояснялся, он извлекал воспоминания, как драгоценные камни, с удивлением разглядывал их и взвешивал в руке. Как будто должен был решить, какой из них взять с собой в последний путь.

Эта жердь из города Данди, которая никогда не знала, куда девать руки и ноги. Ему на высокий лоб всегда падала прядь, черная как вороново крыло, с каким бы количеством бриолина он ни зачесывал ее назад. Который хотел быть чем-то большим, чем писарь на службе Ост-Индской компании, и мечтал о своей доле от богатств Индии.

У Этьена был капитал, у меня идеи. Отношения и знания. У Этьена был шарм, чтобы привлекать клиентов и добиться их благосклонности, а я потом обтяпывал сделки. Так мы начинали. Тогда. Как Финдли и Буассело.

– Я горжусь своими внуками. – Голос его дребезжал. – Великолепные парни что один, что другой. Это ты хорошо сделала, Георги.

Георгина улыбнулась.

– Даже если старший сейчас где-то в океане драит палубу?

Гордон Финдли смеялся беззвучным смехом с широко раскрытым ртом, отчего тряслись глубокие складки вдоль его шеи, явно довольный, что смог внести компромисс в спор между отцом и сыном: если Дункан за пять лет не дослужится хотя бы до мичмана, он без промедления приступит к работе у Финдли, Буассело и Бигелоу.

– Пусть. Пусть. Тяжелая работа еще никому не повредила. Влиться в фирму он всегда успеет. Она от него никуда не убежит. – Его глаза, испещренные сеточкой красных прожилок, обратились к ней: – Пол справился с этим хорошо. С кризисом шестьдесят четвертого. Он снова вывел фирму на высокий уровень. Тут я могу не беспокоиться…

Мысли его вытекли по каплям, и взгляд бесцельно блуждал по комнате.

– Дэвид… – прошептал он через некоторое время. – Он еще здесь?

Дэвиду выпала честь первым из братьев проехать по Суэцкому каналу, открытому в прошлом году и сократившему путешествие из Европы в Сингапур с трех месяцев до одного. Он появился в доме как молодой бог солнца, который так и вибрировал от своей живости, своих оживленных рассказов и своего смеха в те короткие перерывы, когда не был занят набиванием своего семнадцатилетнего сильного тела кухней Селасы так активно, будто с завтрашнего дня во всем Сингапуре больше не сыскать никакой еды.