Золотая шпага - Юрий Никитин

К ним подбежал молоденький офицер, на плечах которого, как крылышки Амура, трепыхались непомерно большие эполеты.

– Две тысячи… восемьсот восемьдесят восемь саженей! [5] – воскликнул он, с трудом переводя дыхание.

Кто-то всплеснул руками. Константин загоготал. Он, как и остальные члены комиссии, знал, что исполинские ракетные пушки Конгрева могли выбросить ракету лишь на семьсот семьдесят саженей.

– Зафиксируйте! – распорядился великий князь властно. – Немедленно зафиксируйте. Нет, лучше я сам промерю. Это потрясающе…

Он выхватил шнур у остолбеневшего офицера и пошел через полигон. Эксперты почтительно и выжидающе смотрели на великого князя, готовые броситься выполнять любое его желание.

– Запустим остальные! – воскликнул вернувшийся Константин. Он отстранил Засядько. – Не-е-е-ет, брат, погоди, ясам подожгу фитиль! Все ты да ты, дай и мне потешиться!

Дорога была ровной, конь скакал бодро, и Засядько отдался думам о предстоящем испытании. Затем мысли его обратились к Барклаю де Толли, который в войне с французами проявил незаурядный талант полководца и успешно осуществил отход и соединение двух крупных русских армий. Наполеону так и не удалось навязать ему генеральное сражение и разбить русское войско. Однако в придворных русофильствующих кругах сразу же заговорили об измене шотландца…

Федор Глинка в свое время писал Александру:

«Мудрый главнокомандующий, проведший армию от Немана до Смоленщины… не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потерял ни одного орудия, ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия своим желанным успехом».

Однако коварные интриги придворных генералов сделали свое черное дело. Барклай де Толли был отстранен от должности военного министра и от командования русской армией. Во главе ее стал наконец-то русский – светлейший князь Голенищев-Кутузов.

Засядько вспомнил Бородинскую битву, как во главе отважной горсточки летел с обнаженной шпагой фельдмаршал армии Барклай. Это о нем будет написано стихотворение Пушкина «Полководец»:

Ты был неколебим пред общим заблужденьем;И на полпути был должен наконецБезмолвно уступить и лавровый венец,И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —И в полковых рядах сокрыться одиноко.Там, устарелый вождь, как ратник молодой,Свинца веселый свист заслышавший впервой,Бросался ты в огонь, ища желанной смерти…

– Но-но, буланый! – прикрикнул Александр на коня, стараясь отогнать невеселые думы.

Он пришпорил коня и помчался навстречу ветру. Свежий воздух приятно холодил разгоряченное лицо. К полудню он догнал высланную вперед телегу с ракетным оборудованием. Василь неодобрительно косился на гарцующего на коне полковника. Дескать, с какой стати трястись в седле, когда можно преспокойно дремать на сене до самого Могилева?

В Могилев прибыли только под утро. Наскоро помывшись, Засядько отправился в штаб-квартиру фельдмаршала. Пришлось пройти сквозь строй щеголеватых адъютантов, которые придирчиво спрашивали его, «по какому делу», однако многозначительный ответ «по личному» открывал перед ним все двери. Лишь в последней приемной пришлось задержаться. Очень молоденький и прилизанный поручик юркнул за дверь и через пару минут выскользнул с виноватой улыбкой. Вслед за ним вышел Барклай.

Засядько поразился, увидев фельдмаршала. Это был все еще железный человек, однако как можно постареть за пять лет, минувших со времен войны с Бонапартом! Тогда он мог скакать на горячем коне и рубиться с молодыми и сильными противниками, а теперь это был старик… Лысый, надломленный старик с печальными мудрыми глазами…

– Здравствуйте, Михаил Богданович. Я не помешал? – сказал Засядько, видя, что Барклай держит в руке распечатанное письмо.

– Нет-нет, скорее напротив… Здравствуйте, Александр Дмитриевич. Только что получил грустное сообщение из Франции. Вы знали Бертье?

– Луи Александра?

– Да. Герой, красавец, умница, не так ли? Поехал в американские колонии, там в течение восьми лет помогал американцам добывать свободу. Затем вернулся во Францию, занимал должности начальников штабов…

– …Маршал Франции в четвертом году, – продолжил Засядько, улыбаясь, – князь Невшательский в следующем, через год – герцог Валанженский, еще через несколько месяцев – князь Ваграмский…

– У вас отличная память, – заметил Барклай.

– Мы с ним встречались, когда он после отречения Наполеона перешел на службу к королю Людовику.

– Д-да, – сказал Барклай, сразу помрачнев. – Служба у Людовика… Как вы уже слышали, Бонапарт еще раз явил миру свою гениальность. Знаменитые сто дней!

– А что с Бертье? На чьей стороне он оказался?

– Ни на чьей. Он не знал, как поступить правильно. И покончил жизнь самоубийством.

Засядько помолчал, не зная, как отреагировать на неожиданное сообщение. Чувствительность и совестливость никогда не были сильной стороной военных. И, зная Бертье, он не ожидал от него такого шага. Или люди с возрастом меняются?

– Ну да ладно, – вздохнул Барклай. – Все там будем. Одни раньше, другие позже… Рад вас видеть, Александр Дмитриевич. С чем пожаловали?

Он спрятал письмо, пригласил Засядько сесть. Тот, почтительно наклонив голову, промолвил:

—Мир праху усопших… Но мертвым – покой, а живым нужно жить и работать. —И сразу же перешел к делу: – Я привез для армии новое оружие. Чиновники из военной коллегии едва не заморозили изобретение, да, к счастью, все обошлось. Благодаря великому князю Константину.

Барклай вскинул брови:

– Как же?

– Он велел направить меня к вам, – засмеялся Засядько. – Знает, что вы печетесь лишь о русском воинстве, ваши приказы не могут отменить даже августейшие особы.

– Ну-ну, это уж слишком, – отмахнулся Барклай. – Не могут отменить мои приказы, так могут отменить меня. Что уже и делали…

Засядько поклонился:

– А потом, убедившись, что без вас ни шагу, что вы были правы во всех начинаниях, снова вручали вам вожжи. Это знают в армии. Знают и растопчины всех мастей, отчего по ночам их давят кошмары.

Барклай засмеялся:

– Ладно… Чем я могу быть вам полезен?

Засядько сказал тем же бодрым голосом:

– Благоволите, Михаил Богданович, назначить день, чтобы я мог показать вам ракеты.

– Зачем же какой-то особый день, – сказал Барклай заинтересованно. – Если их нетрудно доставить, то велю сейчас послать за ними. Я знал, что вы талантливый инженер-артиллерист, а выходит, что еще и изобретатель?

– Не столь уж я разносторонен, – ответил Засядько дипломатично. – Я воин, и все мои помыслы направлены на прославление нашего оружия. Будь у нас ракеты раньше, кто знает, посмел бы Бонапарт ступить на нашу землю? А если б и начал свое варварское нашествие, то, возможно, был бы остановлен раньше. И тогда сидели бы с нами многие храбрецы, павшие на полях сражений…