Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

—Верно говоришь. Зачем нам лишние люди, — согласился Фриц. — Но смотри, без фокусов, а то пришью. Мы тебя прикроем.

Он с Гансиком сел рядом с Гришей, заслонив его от камеры, и приказал:

—               Давай!

Наконец, пилка прошла сквозь кольцо цепи. Григорий хотел над­резать кольцо с другой стороны, чтобы легче было разогнуть, но Фриц остановил его:

—Не трать времени. Ну-ка, Гансик.

Тот без труда разогнул кольцо одним нажимом своих ручищ.

«Готово! Теперь решётка!» — подумал Григорий.

Окно в камере было высоко от пола, и, чтобы дотянуться, он встал на цыпочки.

—Так дело не пойдёт, — сказал старый вор. — Гансик, сядь под окно. А ты, парень, лезь ему на плечи.

Пилить стало намного удобнее. Но вот пила прорезала и прут ре­шётки.

—Отойди-ка, парень. Гансик, давай!

Верзила поднатужившись, отогнул прут.

—Покажь-ка свою пилку. Вот так диковина! — удивился Лысый Фриц. — В жизни не видел подобного. Может, продашь?

—               Да не моя, — ответил Григорий. — Поклялся вернуть её.

—               Жаль. Ну, с Богом! Лезь первым, — сказал Фриц.

Встав на плечи Гансика, Гриша протиснулся в окно, повис на руках, спрыгнул. Из окна уже торчали ноги Фрица. Григорий спустился ко рву. На той стороне его ждали. Ров оказался не глубоким, по пояс. Но выбирался из вязкой грязи Григорий с большим трудом. Хорошо, друзья схватили за руки и выдернули.

—              Ходу! — скомандовал Яцек.

Оглянувшись, Григорий увидел воров, удиравших в другую сто­рону.

—Как же мы выйдем? Ведь ворота закрыты, — спросил на бегу Янко.

—              Ничего, знаем мы выходы и кроме ворот, — ответил Бруно.

В дупле старого ясеня хранилась верёвочная лестница. По боль­шому суку парни перебрались на стену. Янко и Григорий без труда спу­стились по лестнице, и Яцек поднял ее обратно:

—              Счастливо, парни! Да хранит вас Матка Боска Ченстоховска7! Может, когда и встретимся!

Богемия

И снова дорога стелется под ногами. Хорошо! Первые два дня друзья шли по ночам, отсыпались в стогах, старались не заходить в деревни. На третий решили, что можно и не бояться. К вечеру дождь загнал путников в деревушку.

Деревня бедная: ни корчмы, ни кузницы, а от кирхи остались только развалины, поросшие крапивой. В помещичьей усадьбе на пу­тешественников спустили собаку. Бедняки, как водится, пустили ноче­вать.

Господи! Какая же тут была нищета! В доме пусто, голодные ре­бятишки так жадно смотрели в рот севшим поужинать подмастерьям, что те, переглянувшись, разделили оставшийся хлеб и кусочек сала на шесть голодных ртов. В доме пахло какой-то гнилью, и уставшие за день парни долго не могли уснуть. Утром, когда они встали, хозяина уже не было.

— На барщине, — сказала измождённая хозяйка, доставая из печи чугунок.

И что это была за еда! Похлёбка из плохо очищенных овощей без соли, чуть забелённая козьим молоком, — в рот не возьмёшь. Гри­горий сказал, что у него сегодня пост.

А Янко постеснялся отказаться от предложенного угощения, сел за стол со всеми, достал из кармана ложку, похлебал несолёное варево.

—              У нашего помещика Гутсхершафт, — объяснила хозяйка, — бар­щина пять дней в неделю. Живём с огорода, да коза спасает. Старшую дочку отпустила в город, в услужение. Хоть поест досыта у булочника- то. А от малых какая помощь?

Посовещавшись, друзья оставили хозяйке сорок крейцеров.

—              На ваших детей, матушка, — сказал Григорий.

—Спаси вас Господь, добрые люди! Век Бога молить буду за вас, милостивые благодетели.

Началась Богемия. Край еще не оправился от страшного разо­рения Тридцатилетней войны, бедных деревень хватало. Два дня Янко отработал в кузне большой деревни, потом друзья тронулись дальше, на Прагу.

Янко шёл с трудом. Сильно потел, часто бегал в кустики. Лицо у него покраснело, и Гриша с тревогой поглядывал на товарища. Надо бы остановиться, но до Кралева Градца, где друзья собирались ноче­вать, осталось меньше десяти вёрст. На вершинке очередного холма Янко встал, покачнулся и чуть не упал, не подхвати его друг за плечи.

—Что-то я притомился, — с трудом сказал Янко, опускаясь на траву.

—              Открой-ка рот, — сказал Григорий. — Покажи язык.

Беловатый налет налёт и отпечатки зубов на толстом, разбухшем

языке сразу указали болезнь.

—              Беда, Янко. У тебя начался лагерный тиф7, — сказал Григорий.

— Ох, голова болит, сил нет. А ты откуда эту хворь знаешь? — спросил Янко.

— Сам переболел. У Ахмеда-аги под Веной почти треть янычар валялась с этим тифом. И много умерло. Помнишь, я тебе говорил о докторе, реб Сулеймане из Смирны. Я у него кое-чему научился. Ло­жись в тенёчке, а я шалаш буду ладить.

Янко попытался протестовать, но сил на это не было. Григорий подсунул ему под голову свой кафтан, взял у друга большой нож и пошёл в лесок — рубить молодые деревца для шалаша.

Он поставил лагерь на полянке так, чтобы с дороги его не было видно. На пол настелил толстый слой лапника, а затем перетащил в шалаш друга.

—Ты весь горишь! — сказал Гриша. — Надо бы нам раньше оста­новиться. Я видел, что ты заболеваешь, да надеялся дойти до городка. Придётся лечить тебя здесь.

Парень размотал широкий пояс и вынул спрятанный там мешо­чек с лекарствами. На белой тряпочке аккуратно разложил три малень­ких бутылочки, кусок бурой коры, сухие травы, свёрток корпии. Прежде всего, Григорий накапал в кружку семь капель тёмного настоя из бутылочки:

—Это индийский опий. Редкая вещь. Пей. Сейчас ты уснёшь, и головная боль пройдёт.

Лекарство подействовало быстро. Янко уснул.

Лечение затянулось. Особенно трудна была первая неделя. Тиф нещадно терзал Янко, порой он бредил:

—              Мамо, что ж я ушёл, вас не послушал. Простите, мамо.

Григорий обтирал другу лицо влажной тряпочкой, поил отваром целебных трав, три раза в день давал большие дозы коры хинного де­рева, а, когда другу становилось совсем худо, несколько капель опия. Первые два дня Григорий вообще не кормил Янко. Пост полезен. На третий день сбегал в город, купил там мешочек «сарацинского пшена» — риса. Янко никогда не пробовал этой диковинки. Гриша сварил кашу- размазню и сначала кормил друга рисовым отваром и часто поил на­стоями трав.

На вторую неделю Янко стало полегче. Но слабость была страш­ная. Григорий не отходил от друга.

—Ты сам-то пожрать успеваешь? — спрашивал Янко. — И когда ты спишь?

—              Ничего, выхожу тебя, отосплюсь, — шутил друг.

Вечерами, у костерка, друзья вспоминали родные места. Как-то

Янко молвил:

—Раньше я думал, коли богатый, значит, гад. У нас в Слободке был такой, полковник Курень. Твой князь — тоже сволочь. И в Святом Писании сказано: «Скорее верблюд пройдёт сквозь игольное ушко... — чем богач внидет в Царствие Небесное...» — закончил Гриша.

—Верно. А вот твой Рапопорт. Ты ведь всё хвалил его. И помог он нам сразу, все сделал, деньги сам предложил, мы не просили. Непо­нятно.

—              Я и сам об этом думал. Всё не так просто. Возьми хоть купцов. Кажется, торгуют да гребут барыш? А риск? Торговля нынче опасна. И потом, вот я тебя лечу корой хинного дерева и индийским опием. Купцы везли их за три моря, жизнью рисковали, чтобы их можно было купить в наших краях. Смотри дальше, ты мне рассказывал о пистоле­тах с колёсным замком. Такой диковинки у нас и не видали. Твой ма­стер купил их в Лейпциге, у купца. Доброе дело сделал этот купец?

—              Ну а как же.

—              Вы сделали партию таких пистолей, и часть Густавсон отослал в Варшаву. Купец их продаст, и там увидят, что такое колёсный замок.

—              Верно. И стволы Коминаццо тоже купец привёз из Италии.