Выше головы! - Расселл Джонс

— Вы перечитали программу? — спросил Туччи.

— Ну да.

— А когда вы закончили школу? Среднюю школу? Лет двадцать назад?

Йохан кивнул, и ещё плотнее заплёл длинные руки.

— Двадцать лет, да? Издалека всё выглядит простым. И кажется, что программа поделена на части, что есть перерыв в преподавании материала. Но в действительности, на практике, всё размыто! О Космической эре начинают говорить задолго до пятого класса средней школы, а в пятом постоянно вспоминают прошедшие периоды (на этих словах я подумал о Юлии Цезаре, которого зарезали ножом, и Григории Тринадцатом, который папа). Временные вехи в программе — это стержень урока, на который накладываются другие темы. И с каждым годом этих тем всё больше, поэтому в пятом классе вспоминают всю предыдущую программу, заново повторяют. Интегрированное образование использует исторические вехи, но не опирается на них.

— Тогда почему они настаивают на разнице? С чего вдруг? — не сдавался Йохан.

— Позвольте мне рассказать, как я рассказывал это… Когда я ещё преподавал. Потому что я считаю, что мы имеем дело не с проблемой программы, а с сочетанием факторов. Трагичное сочетание непреодолимых обстоятельств. Много разных случайностей сошлись в одной точке. Может быть, они не сойдутся больше никогда. Я уверен, что не сойдутся. Что у нас есть? Распад семьи, — Туччи принялся загибать пальцы. — Посмотрите статистику. Проблема сокращается каждый год! Она не исчезнет совсем, конечно, но, тем не менее, таких случаев становится крайне мало. Из-за развода родителей два мальчика попали в сложную ситуацию: один — напрямую, второй — наблюдая вблизи. Потом был «Кальвис» и гибель отцов — два и три. Много у нас таких семей, как Нортонсоны? Династия офицеров… Я уже не говорю про то, что «Кальвис» — само по себе уникальное историческое событие, из которого мы должны извлечь максимум опыта. И ещё есть школа, где уделяют этому вопросу чуть меньше времени и внимания, чем следует. Оба ведущих учителя, каждый по-своему, обошли эту сложную тему. Я специально расспросил, и они признались, что никогда подробно не останавливались на этом, считали само собой разумеющимся. Делали акцент на прогрессе науки, а не на прогрессе общества. Это их ошибка, они её осознали, и в новом классе всё будет иначе…

— Так как вы им объяснили про переход? — не выдержала Елена, утомлённая долгим вступлением.

Да уж, журналисту, ищущему голые факты, трудно свыкнуться с преподавательской манерой рассказывать всё обстоятельно и подробно, с повторами и закреплением материала!

— Не было никакого перехода, — мягко улыбнулся Туччи, сощурившись, словно от бьющего в глаза солнца. — «Переход», если вы настаиваете на этом определении, совершался в сознании каждого человека. Происходило это неравномерно, и было растянуто на несколько сотен лет, даже тысячелетий. Я называю это «искрой». Дети очень хорошо понимают такой образ. Эта «искра» передавалась от человека к человеку, через общение, совместную деятельность и посредством произведений искусства. В какой-то момент количество людей с этой «искрой» стало критическим. А поскольку в основе лежала идея ответственности, изменения начали происходить лавинообразно: сначала начали отвечать за свои мысли, слова и поступки, отвечать за свои отношения с окружающими, потом — отвечать за доступную часть общества и окружающей среды. И так далее. Произошло то, что очень точно обозначил Люк Рубин: «взять на себя ответственность за всё содеянное и реализовать эту ответственность через исправление совершённых ошибок и преобразование жизни таким образом, чтобы не допустить новых». Тогда и началась новая, Космическая, наша эра.

— Ну, Рубина они знают, — проворчал Хёугэн. — Он их не убедит. Он же тоже был уже в Космическую…

— А как мы покажем эту «искру»? — спросила Люсьена, почтительно ловящая каждое слово Туччи.

«Он не был её преподавателем», — догадался я. — «Но она помнит его по школе… Совместные занятия? Он явно был в большом авторитете!»

— Так же, как это обозначил Рубин, — терпеливо объяснил Туччи. — Будем искать тех, кто брал ответственность за всё содеянное, исправлял совершённые ошибки и, главное, стремился изменить жизнь так, чтобы не допустить новых. Мы покажем, что такие люди встречались на протяжении всей истории, и что постепенно их становилось всё больше. Это и есть эволюция! Мы покажем им эту эволюцию. И тогда наши мальчики поймут, что ошибались. Потому что фактов у них было мало, да и взгляд был… скажем так, искажён, причём по независящим от них причинам. Сама идея проверить правду прекрасна! Разумеется, я не одобряю методов её воплощения, — поспешил он объяснить, повернувшись к Хёугэну. — Но они заметили несоответствие фактов и объяснений! И они возмутились, потому что увидели ложь! Я считаю, это положительный показатель для всей школьной системы.

Елена рассмеялась.

— С этим сложно согласиться!

— Значит, надо объяснить обществу, что произошло. И в этом ваша задача, как журналиста. Объяснить и показать. Чтобы все порадовались. Мальчики были готовы пожертвовать своими жизнями за правду! Я крайне рад, что их остановили, но я также рад, что они растут настоящими людьми. Камрад Кетаки в который раз оправдала своё избрание, поскольку сумела справиться с ситуацией. Так что никакой критичной проблемы я не наблюдаю. Выберем подходящие биографии, составим из них фильм — и покажем. И параллельно, я настаиваю, объясним общественности подлинные мотивы наших бунтарей. Заодно напомним, что подростки всегда восставали против взрослых, это самое естественное явление, которое может быть. А вот как мы, взрослые, реагируем — это и есть прогресс.

— Как-то это слишком просто, — проворчал Хёугэн.

— Самое трудное уже сделано, — напомнил Туччи. — Мальчиков услышали. Их восприняли всерьёз. К ним отнеслись с уважением. Вы думаете, они сами не сомневаются в своей теории? Перечтите их послание! Они прямо-таки умоляют, чтобы их переубедили! Они не хотят жить в мире, полном лжи. Нормальная, естественная потребность. Они запутались, мы, соответственно, распутаем. Вы думаете, это самая фантастическая теория, которую выдумывали подростки? — он басовито рассмеялся. — А вы сами помните, что было в вашей голове, когда вам было тринадцать лет? Я помню, что было в моей, потому что всякий раз, когда меня озадачивали мои ученики, я открывал своё архивное дело и напоминал себе…

Он не договорил: главная дверь «В1-Б-9» распахнулась — и я увидел знакомую рыжую гриву. Дозорная, активистка и мать троих детей Ирма Кейн стояла на пороге, и глаза у неё горели недобрым.