Идеaльный мир - Дим Край

В кустах я вскрыл вторую банку тушёнки и с жадным аппетитом её опустошил. Полежал под осиной, пока не стало холодно. Ну, и двинулся дальше — куда глаза глядят.

Дальше мало что помню. Да и рассказывать не интересно…

Как последний бродяга сновался по полуживым-полумёртвым пригородам Питера. Был опустошен внутренне и внешне. Исходил все ботинки до дыр. На ногах вспухли тяжёлые мозоли. Моя светлая рубашка почернела, а штаны разодрались. Щёки и подбородок обросли щетиной… Питался я кое-как: где найду случайно банку, консервы или прочую еду — в пустой квартире, разграбленном магазине, или просто так кто-то зазевался и положил кулёк рядом на скамейку, хватал и бежал без остановки. Кто-то меня кормил, подкармливал, как бездомного щенка. Иногда выручал временный пропуск. Особенно, когда хватал за шкирку патруль. Объясняться было сложно — но как-то выкручивался ведь… Придумывал всякие небылицы, безбожно врал. Рассказывал о вооружённой банде, которая меня ограбила — 'солдата в увольнении, представляете, взяла и ограбила. Вот сволочи же пошли! Всё украли. Шмотьё пришлось по дворам искать, чтобы как-то одеться. Вот пропуск кое-как выписали, смотрите'. Патрульные верили, понимали непростую ситуацию, мне давали немного денег, даже угощали, чем не жалко было. Я их бесконечно благодарил: 'Братцы, выручили. Спасли Душу. Ввек не забуду!' Но потом всё начиналось заново…

Так продолжалось четыре или все пять дней. Ночи постепенно становились холоднее, да и спать на открытом воздухе уже стало опасно — так как мог заснуть и не проснуться, замёрз бы или сгорел бы. И такое бывает…

За эти дни я изучил в ускоренном курсе все виды бомбардировок уничтожающей силы империалистов. Мне в жизнь не доводилось знать, что бомбардировки могут чем-то отличаться. А оказывается, они отличаются. Да ещё как! Вот есть по крайне мере три вида бомбардировок: лёгкие, средние и — самые опасные — тяжёлые. Лёгкие — это когда массивная группа по сто-двести беспилотников (есть такие, которые управляются дистанционно, не пилотируются) налетает на город или посёлок и выпускают ракеты по домам, да ещё самоподрываются как камикадзе. Эти самолёты маленькие и много вреда не наносят. Хотя жертвы от них тоже есть. Они, как правило, выбирают военные цели — танки, бронемашины, группу солдат и, самое важное, стараются найти и уничтожить зенитную установку. Мирных не трогают, если не врежутся случайно в дом или не подорвутся над толпой. И поэтому в какой-то степени казались неопасными. Летят очень низко и очень быстро. Их крайне сложно сбить с зенитных установок. Да и заметить тяжело со спутника. Это так, кто увидел — передал по радиации, мол 'мошкара' летит, готовьтесь… Очень эффектно их сбивать радиопомехами. Специальными установками создаются электромагнитные помехи, в зоне которых беспилотники теряют дистанционный контроль и беспорядочно сыпаться на землю, как вытравленные мухи, взрываясь и поджигая взрывом всё вокруг. Поэтому зоны радиопомех не создают над населёнными пунктами и стараются это делать над полями, чтобы ущерб был минимальным, если над лесом получается — то лес, обычно, выгорает…

Средние бомбардировки — это такие, какие мне доводилось видеть в Новгороде, в свой первый день пребывания в этом чуждом мире. Днём или ночью пролетают чёрные самолёты-треугольники выпускают ракеты по целям и стараются смотаться побыстрей, покуда их не сбили. Это уже пилотируемые самолёты. Не сказать, что они безнаказанно летают над нашими просторами — примерно треть самолётов успешно сбивается зенитными установками. Поэтому пилотируемые бомбардировки происходят реже, чем беспилотные атаки мелкой 'мошкары'…

Наконец, тяжёлые бомбардировки — вот это то, что страшнее двух предыдущих вместе взятых. Мне довилось видеть один раз такую 'тяжелую' бомбардировку в эти прошедшие 4 или 5 дней. По-моему, на второй день после возвращения из Мёртвого Города, когда я был в Павловске и обитал в заброшенных бараках на окраине…

Эти громоздкие, сверхтяжёлые самолёты летают только ночью. Днём — они хорошая мишень для зениток. Поэтому только ночью…

Я проснулся той ночью от воя сирен, которые предупреждали об очередной бомбардировке. Мне это всё осточертело и хотелось спать. Но сирена выла очень протяжно, до костей пробирала тревогой и не собиралась умолкать. Судя по поднятому шуму, эта бомбардировка обещала быть сёрьёзной, основательной. Поэтому я поспешил покинуть заброшенный барак, в котором остановился и побежал в ближайший лес. Притаившись в лесу, я слушал канонаду орудий. А забравшись на сосну — наблюдал за происходящим. В воздухе проносился гул и натужный рёв. В небо пускали лучи прожекторов, стреляли, я видел россыпи трассирующих пуль по всему ночному небу. Доносился свист пуль и бомб. Отчётливы запуски ракет — инверсивные прямые лучи, рассекающие чёрное небо. Это была война. Настоящая война. Не нарисованная. Не как в кино. Страшная, ужасная война. Над городом сверкали вспышки взрывов, метался огонь. Не смолкая, выла сирена… С протяжным свистом упала многотонная бомба. Она была единственной, но самой мощной. Раздался страшный клокочущий взрыв, потрясший землю, лес и сосну, за которую, вцепившись до крови, боясь что снесёт вызывной волной, я держался, как казалось, из последних сил. Целый жилой район вмиг превратился в щепки. В небо взметнулось алое зарево. Стало светло как днём. В осветлённом небе на мгновение я увидел стаи пролетающих самолётов-убийц. По ним ожесточённо стреляли. Стреляли успешно (подбивали, те с рёвом падали, в черту города, за город, взрывались ярко красным заревом) и безуспешно, многие спешно ретировались и мчались назад. В этот момент мне казалось, я попал в ад. И молил только об одном, чтобы происходящее было сном и не более того…

Когда утихло, я трусливо слез с дерева. Пошатываясь, побрёл в город, ярко освещённый огнём и всполохами остаточных взрывов. Я приблизился к тому району, в который угодила многотонная бомба. Жар от горящих домов был нестерпимый. Из окон на улицу выплескивался, как вода, огонь. Десятки пожарных расчётов прибыли на место трагедии и старались затушить пожарище. Кричали женщины, визгливо плакали дети. Пожарные бегали, суетились, матерились, но тушили пожар, а в перерывах спасали людей, кого ещё можно было спасти. Ещё на подходе я видел толпы страшно обожженных людей. Ковыляя, они брели прочь, как можно дальше от пекла. Кто-то стонал, прихрамывал, но шёл сам, кого-то вели за руку, оттаскивали под локти, кого-то везли на носилках. Кто-то обречённо сидел на выжженной земле, весь чёрный, ждал свою смерть. А кого-то уже штабелями складывали у стены. Я тоже ринулся на помощь раненым. Увидел парнишку, лет 15. Он уже не мог идти — он полз. Полз прочь по разкочагаренному асфальту. Я подбежал к нему и, обхватив руками, поднял на ноги. Но парень не мог держаться. Половина лица у него было в грязи… Нет… это не грязь — это такой черный ожёг. Страшный, черный, на пол лица, ожёг. Меня передёрнуло. Ноги и руки его сгорели, а кожа смешалась с одеждой и представляла собой обожжённые светящиеся угли, как от костра. Я оттащил его от пожарища — поближе к целым зданиям. Заметил свободную лужайку, и понёс парня к ней, приговаривая: