Идеaльный мир - Дим Край

Эх, к чему всё это?! Когда Ваши же солдаты впроголодь воюют и готовы, порой, сдаться в плен, жить здесь на горячих харчах, пусть и в неволе… Когда наши, попав в плен не унывают, знают, что их рано ли поздно обменяют на ящики тушёнки и консервов, выменяют обратно. К чему это всё? Ради чего это всё задумывалось? Скажите мне?..

Я знал, я чувствовал, я верил, что это война затеянная Европой и Америкой — ими уже проиграна… Странно, что мою позицию мало кто разделял. Очень странно. Такое чувство, что здесь зарубежная пропаганда куда эффективней работает, чем родная. Да, я постоянно слышу голоса, что устали от войны, от крови, от бомбёжек, от каждодневных запугиваний, от артобстрела, от всего. Хочется мира и покоя. И лучше пойти на уступки — отдать часть богатства, чем изматывать себя.

Постоянные беспрерывные бомбежки — это программа империалистов по запугиванию, затравливанию, по ударам в тыл, чтобы дрогнули ряды, испугались, струсили, сбежали. Они не жалели ни техники, ни людей — это всё можно восстановить, а войну надо им любой ценой выиграть. И только так, когда подсекаешь подножкой, можно повалить соперника. Это нечестно, но эффективно. Да, это же чистой воды провокация!

Я ходил из города в город. Изматывал ноги. Общался с камтиком, чтобы не сойти с ума. Но в силу его ограниченного интеллекта, не вёл жаркие дискуссии. Камень быстро соглашался с моим решением и мне становился сразу не интересным, простой подлизой. Тогда я предпочитал общаться с некоторыми попутчиками, которые мне рассказывали о своей жизни, о своих мыслях на этот счёт, бредя со мною по пути, по дороге и по бездорожью. Каждый имел разное мнение, кто-то был патриотом и собирался драться до последних сил, кто-то категорически не приемлил войну и считал это всё одной большой роковой ошибкой, фарсом, бессмысленными играми политиканов, кто-то срать и плевать на это хотел, отворачивался и шёл другой дорогой.

Как раз на четвёртый или пятый день моих путешествий, устав от постоянных поносов, болей в животе, дисбактериоза из-за некачественной пищи, нарушения питания и грязного немытого тела, которое чесалось во всех местах, я понял, что пора прекращать эту бомжовско-бродяжнеческую жизнь и что-то предпринять для спасения своей Души и маломальского обустройства в этом моём новом обществе со всеми из него вытекающими проблемами.

Я узнал, где можно найти людей, которые скупают 'товар' добытый из Мёртвого Города. Покупали далеко не по высокой цене, но приемлемой за риск. Каким-то образом купленный товар они очищали от радиации, приводили в порядок и перепродали уже гораздо дороже.

В посёлке Тосно я встретился с такими людьми. Показал им один из своих сувениров. Не тот, что мне подарила Сифиль, этот подарок я готов был продать только в крайнем случае, или предпочитал не думать о том, что когда-нибудь это надо будет сделать. А второй. Суть его была проста — показывать пространственную голограмму с разнообразными трёхмерными картинками. Безделушка для мира будущего — но очень необычный артефакт для этого мира.

Способности безделушки 31 века я продемонстрировал покупателям. Один из них, главный и мажорный, был заметно удивлён товаром, но старался не показывать виду:

— И что ты хочешь за эту хрень?

— Пять тысяч, — сказал я.

— Иди ты! И тысячи я не дам за такое. Где-то на помойке раскопал — и стараешься сбыть подороже?..

Я вздохнул — продажа обещала быть долгой и утомительной. Мне пришлось нагло врать и удивительно детально рассказывать историю обнаружения такой вещи под тяжёлыми бомбежками, с невероятным риском для жизни и здоровья. Наконец, я намекнул, что этот предмет может быть в равной степени новым технологическим прорывом империалистов, так и инопланетной неизведанной штучкой, невесть оказавшейся в горячей зоне. В итоге мы сошлись на полторах тысячах рублей. Я понимал, что этот 'сувенир' они легко продадут за десять тысяч, но торговаться я мне надоело, да и предложенная сумма меня устраивала.

После продажи, я смог приобрести сколько-нибудь нормальной одежды, обуви, наконец, покушать хорошо, сходить в баню, где я целый час отмывался, купить кое-каких лекарств от поноса и дисбактериоза. Всё это мне обошлось примерно в 400 рублей.

Все беженцы, кто потерял кров, не имел родных и не любил бомжевать, спать на вокзалах, в заброшенных домах и на скамейках, отправлялись в центральную Россию, подальше от фронта, в надежде, что там что-то перепадёт, найдётся место, работа, а там уж и выкрутиться можно будет. Рабочая сила была нужна везде, тем более, в тылу — на заводах, на различных предприятиях. Конечно, с меня спросят, почему не в армии, почему не на фронте, и это создавало кое-какие неудобства. Объяснять что моё место, так или иначе, занято, причём собственным сыном, выглядело далеко не просто; что мне на самом деле 55 лет… не смотрите, что так молодо выгляжу — внешность, знаете, обманчива… Такое объяснение казалось нелепым. Говорить правду, о злом роке, который меня сначала отправил в одно примечательное место, но потом выкинул в это, проклятое Богом, было наивно-бессмысленно. Поэтому на сортировочном узле я просто сел в пустой товарняк, который катил порожняком на юго-восток и думал о своём относительно недалёком будущем…

А поезд тихонько катил по железной дороге, монотонно постукивая по рельсам.

Глава 27

На железном холодном полу товарного вагона я отлично выспался. Никак не ожидая такого эффекта, я долго и мучительно протирал глаза. В вагоне было темно и влажно. Через плотно закрытую дверь упорно пробивался свет. Было не понятно — толи сейчас утро, толи день в разгаре. Через щель я пытался разглядеть местность и по каким-либо признакам определить, куда же меня занесло.

На станции, которую в этот момент проезжал, прочёл надпись 'Крючково'. Название станции мне ни о чём не говорило, и выводы шли разнообразные, вплоть до того что я проспал двое суток и добрался до предгорья южных районов России или даже перевалил за Урал. Такое положение дел меня не устраивало и я вглядывался в щель более пристально.

Наконец, поезд остановился среди сотен других серых вагонов, десятков путей. Я поспешил раздвинуть дверь и выбраться из своего вагона, пока рабочие обстукивали железные колёса и отошли на почтительное расстояние. Перебрался через ограду. Осмотрелся. Чýдно! Видать, ранее утро. Никого нет.

Побродив по незнакомой станции, я вскоре нашёл надпись, которая меня сначала разочаровала, потом приободрила и, в конце умственного анализа, даже как-то приподняло мне настроение. Это был город-герой Тверь. Возможно, он героем не являлся и не является, но тот факт, что я оказался практически между двух больших буферных зон, разумеется, ближе к Московской, меня будоражило и предвосхищало.