Дом проблем - Канта Ибрагимов

— Ваха, — по-родственному беспокоится Башлам, — войди в мой отряд, у нас регулярная армия, снабжение. А лучше, уходи домой, больше толку будет.

— Нет у меня дома, — злится Мастаев, — сам знаешь, разбомбили.

— А чуланчик в городе?.. Посмотри на себя, на своих ребят, — отощали, обросли. Ни еды, ни патронов.

— Ты подсоби.

— Чуть помогу. Но ты пойми, у нас, как в армии, все строго на довольствии.

— На чьем довольствии?

— Ваха, не задавай ненужных вопросов. Я солдат и выполняю приказ.

— А я чеченец и защищаю Родину.

— Дурак ты, — был ответ не младшего родственника, а старшего военного. — Вот, чем могу, — он дал Вахе паек, боезапас и зачем-то карту и приложение к ней.

Вот где масштаб! Оказывается, на небольшой территории Чеченской Республики разворачиваются грандиозные военные действия. У чеченской армии есть несколько фронтов — от юго-восточного до северо-западного, и столько же штабов, командиров, генералов. Ну, это миф, мечты, можно сказать, «болезнь роста». А вот российские войска. Неужто забыли историю? Как покоряли всю Европу, весь мир. Или, не покорив горы Гиндукуша в Афгане, они уже не могут одолеть и Кавказский хребет? Тоже создали Центральный фронт, Восточный, Юго-Западный, словно Отечественная война (1941–1945), и, благо не описались, — 2-й Белорусский фронт, либо 1-й Украинский.

И все же это война, а для Вахи Мастаева — настоящая бойня. Их отряд попал в засаду — кто-то погиб, попали в плен. И почти в ту же ночь, прямо в лесу, во время сна, прямое попадание ракетой, словно навели. От десяти соратников ничего не осталось. Сам Ваха тоже ранен, но не очень тяжело, и он еще держится и пытается товарищей поддержать. И тут удар. Это не ракета, это похлеще, по психологии, прямо в душу. И это не навели, а привели: средь густого, непролазного леса у его изголовья, как проснулся поутру, еще не успело промокнуть от мелкого, непрекращающегося позднеосеннего дождя знакомое послание: «Мастаеву В. Г. Ругаю тебя ругательски, ты ведешь себя по-ребячески. Наш «Образцовый дом — дом проблем» под угрозой существования. Спасай себя и наш «Образцовый дом», иначе будут еще более сложные проблемы. С комприветом» (без подписи).

Это был удар, коварный удар. Ибо Мастаев знал, что Кнышев, точнее, Кнышевы, контролируют почти все. Но ведь не в этом лесу, не в таком малочисленном отряде, где все преданны друг другу.

Ваха не знал, кого заподозрить, кого обвинить в предательстве. И пока он это выяснял, уже наступила зима. Днем, во время затяжных переходов, или, охотясь для пропитания, он обо всем забывал, а вот ночью, от бессилия, от отчаяния, он самым близким уже не верит. И ему стало плохо. По симптомам, он сразу понял — в физически, а главное, морально ослабленном организме бациллы стали брать верх. Как он знал, спасение лишь в одном: еще выше уйти в горы, в родной Макажой, а там пасеки, у кого-то должны быть пчелы и мед.

Не только пасеки, даже людей в Макажое нет. Кто, как Баппа, погиб, кто бежал, кто без вести пропал. Лишь один древний-древний старик еще живет в селе, оставили доживать свой век. А Ваха пошел к себе. Дома, как такового, нет, просто большая комната, где стояло фортепьяно Марии, как-то было приспособлено под некое жилье. Здесь он попытался кое-как заделать большие щели, под вечер разжег печь. Чувствуя, как подбирается знакомый для туберкулезников озноб, он лег спать. И что такое? Вначале он подумал, что к ночи, как обычно, стал говорливее соседний водопад, а потом все явственнее иной нарастает вой и даже запах — знакомый, сладкий запах детства, когда дед Нажа его сажал на колени и медом кормил. Ваха вскочил, зная, что иного нет, подошел к инструменту: в нем несчастные, покинутые людьми пчелы оборудовали жилье!

Удивительное дело, да пчелы словно узнали его. Конечно, когда Ваха вторгся в их пределы, то есть открыл крышку фортепьяно, пчелки изрядно пожалили его, но то было ровно столько, сколько необходимо было яду для борьбы с недугом. А меду так много, прямо растекся по днищу. И Ваха весь день только этот цветочный нектар потребляет. А по ночам, как учил дед, вдыхает аромат улья. И все это так целебно, так натурально и гармонично с природой, что какая-то кристально чистая мелодия, словно фортепьяно Марии звучит, заиграла весело в его душе. И он расцветал, он чувствовал, как оживает, и, как бы боясь это сглазить, только изредка мельком смотрелся в осколок большого зеркала. И не надо было иного видеть, лишь глаза: они уже неким озорством светились, и майским солнцем на щеках румянец, а на душе — сладость, даже в войну. Вот что может сделать мед, природа, мирная жизнь!

Готовясь к весне, к праведной, трудолюбивой жизни, как живут пчелки, и Мастаев из разбитых ящиков всю зиму собирал новые улья, большую готовил пасеку, чтобы с солнцем вместе с пчелками воспрянуть над альпийскими горами, да в небе опять летают драконы-варвары, что считают себя людьми. И эту жалкую идиллию они разбомбили. Небось, она мешала, не вписывалась в их развитый, высокоиндустриальный интеллект.

Позже, гораздо позже, Мастаев будет даже где-то рад, что именно так произошло. Получив два серьезных ранения и контузию во время авианалета, он, как потом выяснилось, был спасен от смерти тем же родственником — командиром Башламом, который как-то умудрился перевезти Мастаева через многие блокпосты в Грозный, в какой-то частный домик на окраине, куда почти каждый день поначалу наведывался местный врач, а для консультаций пару раз приглашали и русского военного врача. Под таким неусыпным вниманием Ваха быстро пошел на поправку. И тогда что делать больному? Либо телевизор смотреть, либо читать. Экран старенького телевизора прострелен — следы мародера. А вот читать мародер не приучен — ну иначе не стал бы он этим заниматься. А ведь библиотека в этом доме — на зависть.

Да, как положено, ПСС Ленина, Маркса-Энгельса-Сталина-Хрущёва — на месте. Как везде, почти не тронуты, будто мертворожденное дите или вовсе выкидыш. Так Мастаев взял Ленина: теория — смердящий дух! А какие лозунги, заботы о трудящихся, новая религия — миссия, цель которой — власть! деньги! власть! А реальность, то есть практика этой теории, наглядна за окном.

В стенку с силой швырнул Ваха томик Ленина, и остальные бы так, да вот только руки марать не хочется. И хозяин этого дома руки о ПСС не марал: по всему видно, его интересовала классика — от Гомера и Данте до Михаила Шолохова и Халида Ошаева,[154] а особая страсть, точнее любовь, к мифам и сказкам. На этих полках, на удивление, много кавказского — чеченского и ингушского фольклора: илли, узмаш.

Вначале Ваха ничего не понял; какая-то детскость, наивность, простота. Однако именно эти качества былинно-народной литературы, эти вроде незатейливые аллегорические тексты заставляли его вновь и вновь возвращаться к мифам, и он вскоре понял, как становится легко на душе, словно эти добрые, простодушные сказания, как божественный эликсир, выгоняют из его измученного, раненого тела всю мерзость, зависть, ненависть и коварство, которые впитал он вместе с чтением ПСС Ленина.

У Ленина — призыв к борьбе, к вражде, и никакого компромисса, даже соглашательства, в итоге зло, зло, зло — бесчеловечность!

А мифы — сколько в них добра! И даже явные злодеи, драконы и ведьмы от хорошего слова героя превращаются в добрых волшебников, друзей, фей. И как бы там ни было, через какие только инициации, противоборства и препятствия не проходил главный герой, — главное одно — не предаваться жизненным порокам, а оставаться всегда благородным человеком, и тогда успех, прекрасный конец, как в сказке! А ты, герой! И все твое завоевание в одном — свобода жить! Свобода вечно жить!

И, может быть, Ваха многого еще не понимает, да иного нет, ведь миф гласит:

Мое тело — достояние Земли.Мою душу примет небо!..

Тут истина одна — его тело, его израненное, пораженное вирусом и ленинизмом тело бренно, зато вечна душа! И эта душа — божественный дар человеку. А сама жизнь на Земле — это испытания, проходя которые, ты закладываешь некий алгоритм своего дальнейшего, вечного, внеземного существования. И, безусловно, Бог видит все, Бог знает все, Бог всемогущ, везде и милосерден. А вот и на земле есть такие, что мнят себя богами, словно они знают все, управляют всем, и они всюду, всесильны, всемогущи, и они везде. И когда в одно прекрасное, апрельское утро Мастаев неожиданно у изголовья обнаружил очередное знакомое послание, он, как прежде, не стал злиться и поражаться. Наоборот, он с ироничной улыбкой, где-то уже жалея советника президента России, вскрыл конверт: большая вырезка-передовица центральной российской газеты. Оказывается, надвигаются выборы президента России, и, словно в преддверии этого сенсационного сообщения, — в ночь с 21 на 22 апреля в районе села Гехи-чу при взрыве самонаводящейся ракеты был убит президент-генерал Чеченской Республики Ичкерия. В момент взрыва президент говорил по спутниковому телефону с депутатом Госдумы России, одним из богатейших людей страны, либералом-олигархом. По версии газеты, якобы этот телефонный звонок навел ракету.