Повседневная жизнь депутатов Государственной думы. 1993—2003 - Светлана Лолаева

От силы двухминутное выступление главы государства было встречено аплодисментами и, главное, верноподданническим голосованием за совершенно безнадежный финансовый план.

И совершенно так же, как в каком-нибудь киносюжете про явление монаршей особы народу, «государственные работники», пользуясь моментом, стали хлопотать перед хозяином «крупного государства». Просили, конечно, не за свои интересы, а за страну: Аграрный вождь Николай Харитонов ходатайствовал о подписании Земельного кодекса. Коммунист Казбек Цику — закона о правительстве.

Ельцин, как рождественский дедушка, осчастливил всех. Думских лидеров позвал через неделю на «круглый стол» по кодексу[416]. Прочим пообещал подписать закон о правительстве[417].

«Учитывая, что я принимаю решения в одном чтении, я согласен», — важно сказал президент, и зал зашелся в аплодисментах.

«Хорошо, что хоть „ура“ не кричали», — ворчал Петя, направляясь с Иваном к вожделенным пирожкам.

22 декабря 1998 года.

Дымов медленно прогуливался в переходе второго этажа между старым и новым зданиями. И проклинал себя за то, что договорился именно здесь, а не у гардероба, встретить и проводить к своему депутату приглашенного им эксперта.

Народу в переходе было, как на Тверской: шла выставка придворного художника ЛДПР, «самородка» из Пскова Игоря Быстрова[418]. Сам Дымов мазню этого самородка видал — и не раз и лицезреть его новые «произведения» не имел ни малейшего желания.

Из всех художественных выставок, которые ему приходилось видеть в Думе, быстровские были самые отвратительные. А ажиотажа всегда вызывали намного больше, чем какие-нибудь незатейливые натюрморты или пейзажи родных лесов-полей — стандартный сюжетный ряд провинциальных живописцев, которым земляки-депутаты регулярно организовывали персональные вернисажи на Охотном Ряду.

Но остальные дымовского отвращения к так называемому «политическому лубку» явно не разделяли.

«Ты глянь, как Гайдар-то похож». — И крашеная блондинка средних лет с восторгом ткнула пухлой рукой в висевшую на стене картину. Подпись под полотном гласила: «Гайдар выходит из сексшопа с надувной куклой, похожей на Эллу Памфилову». — «Ой, и Немцов как настоящий, симпатяга, и остальные тоже. Даже лошади!» — захлебывалась восхищением ее товарка.

«Что-то новое намалевал», — раздраженно подумал Дмитрий Михайлович. Ценительницы прекрасного в это время отчего-то едва не по слогам зачитывали: «Борис Немцов пересаживает бояр с лошадей на ишаков».

«Опытный кормчий Владимир Жириновский требует от капитана Сергея Кириенко взять на борт „Титаника“ пару кочегаров с буксира» — эту подпись читали два знакомых Дымову сотрудника аппарата уже в другом конце выставочной стены, куда поспешно сбежал Дымов, не выдержав художественного экстаза двух дамочек «А что, Дмитрий Михайлович, что-то в этом есть. Если с юмором отнестись. Это ж политическая сатира. И краски яркие, сочные. И похожи ведь все», — обратился к Дымову один из аппаратчиков. «Особенно подписи ему удаются. Наверное, он их на парус Митрофановым сочиняет. Тот известный хохмач», — прошипел Дымов и пошел прочь.

«Одна из первых картин Игоря Быстрова — „Березовский уговаривает Коржакова убить Гусинского“ — имела ошеломляющий успех! Борис Абрамович неоднократно к ней подступался. Но я не продал. Со временем хочу открыть галерею. А что, лет через десять многих нынешних политиков мы только по таким лубкам и сможем вспомнить». — Только что помянутый Дымовым Митрофанов давал интервью какой-то региональной телекомпании. Рядом с упитанным депутатом стоял невзрачный лысый мужичонка, пропитому лицу которого даже очки не придавали хоть сколько-нибудь интеллигентного вида.

«А как возникают идеи этих полотен?» — В голосе теледивы не было и грана иронии. «Это — к художнику», — и Митрофанов показал на своего лысого спутника.

«Полотна! Идеи! Художник! На политиков в шутовском виде посмотреть всем любопытно». — Возмущенный Дымов, позабыв об эксперте, которого он должен был встретить, решительно зашагал в сторону выхода.

5 июня 2000 года.

Красоткин незаметно снял наушники. Как, похоже, и большинство присутствовавших в зале, выступление ни в переводе, ни в оригинале его совершенно не занимало. Да и что интересного российским депутатам и чиновникам может сообщить эта lame duck?[419], так, кажется, называют в США уходящих президентов?

Клинтон говорит уже почти полчаса и всё — банальности: ситуацию в Чечне надо решать политическими методами; России следует вступать в ВТО, а для этого — дальше корректировать национальное законодательство; США думают о развертывании ПРО и т. д. и т. п.

Заранее ясно, что скажут после этого депутаты: нечего нас учить и пугать. И правы будут.

Хотя где они, депутаты? От силы их человек 150 сидит, остальные — чиновники из администрации и МИДа, да из МГИМО вроде кого-то подогнали. Хорошо ума хватило регистрацию не проводить. А то вышел бы конфуз: по рядам при иностранном госте с чужими карточками бегать не станешь.

Ну, международникам-то, возможно, и интересно. А думцам куда любопытнее свои президенты. Вон как Ельцина в 1997-м встречали. Да и Лукашенко несколько месяцев назад[420]. Кроме «яблоков» да Юшенкова с Ковалевым и Рыбаковым[421], все были в полнейшем восторге.

А дисциплина и в этой Думе хромает. На обычной-то пленарке народу маловато. И ради Клинтона в понедельник, к десяти утра, тем более, кто потащится?

Красоткин поискал глазами, на месте хотя бы лидеры фракций, и вновь перевел взгляд на выступающего. Обычный мужик Немолодой уже. Седой. А какого шороху на весь мир со своими любовными интрижками навел! И что в нем такого особенного? Только что президент.

Наверное, заканчивает. Надо послушать, что скажет в конце. «Америка и Россия не обречены быть противниками, но мы не обречены быть и союзниками. Наши отношения будут зависеть от нашей дальнейшей совместной работы». — Голос в наушниках был точным и бесстрастным. Клинтон же явно должен был сделать особое ударение на этой фразе.

Раздались аплодисменты. Мидовская клака хлопала заученно отчетливо, не слишком громко, но и не тихо.

Увидев, что Клинтон покидает трибуну, Красоткин поспешил выйти из ложи: высокий гость должен быть сопровожден подобающей свитой.

Но ни свита, ни охрана не предупредили конфуза. Когда американский президент проходил мимо телекамер и журналистов (те, заранее предупрежденные Черемухиным[422] о бессмысленности попыток и жесткости американских секьюрити, не лезли и вопросов не задавали), раздался крик «Билл, сними штаны и покажи, какой ты сексуальный босс!» Думская охрана немедленно стащила со стола кричавшую — вполне приличную с виду женщину.

Когда ее уводили для выяснения личности, Красоткин смотрел ей-вслед даже с сочувствием: в конце концов, только она одна рискнула задать Клинтону единственный вопрос, ответ на который с интересом послушали бы если не все, то многие из участников этого скучного протокольного мероприятия.

6 июня 2001 года.

Уже вынырнув из подземного перехода на Охотный Ряд, тетя Люба поняла, что в Думе сегодня будут какие-то споры. Второй подъезд осаждало человек сто с плакатами «Ядерному ввозу — нет!», «Штатам — доходы, а России — отходы!», «Депутат, одумайся!».

«Хорошо хоть в этот раз наручниками себя не приковывают к дверям», — сочувственно подумала буфетчица, протискиваясь через пикетчиков к входу. Как и большинство обычных российских граждан, она была категорически против ввоза ОЯТ, но, в отличие от прочих, она хорошо знала то меньшинство, от которого зависело решение.

«Ох, ребята, да хоть все лето тут митингуйте, все бесполезно», — сказала она пареньку, протянувшему ей листовку с открытым письмом академиков президенту[423]. «Лучше быть активным, чем радиоактивным, тетя!» — Парень со значком «Яблока» на рубашке продекламировал лозунг с плаката, который держали двое других ребят с такими же значками.

С сомнением качая головой, тетя Люба вошла в здание. Улучив первую же свободную минутку, она подошла к телевизору, по которому шла внутренняя трансляция заседания. СПС и «Яблоко» настаивали на переносе рассмотрения законов об ОЯТ.

«Уважаемые депутаты, вы ездили по своим округам и видели, что народ в буквальном смысле отторгает такой закон. Ну, не хотят наши люди превращать Россию в отхожее место для иностранного ядерного дерьма. Ну, нельзя же так относиться к своему народу». — «Яблочный» депутат Митрохин, говоря, немного наклонял голову так, что казалось, сейчас боднет любого из своих оппонентов.