Повседневная жизнь депутатов Государственной думы. 1993—2003 - Светлана Лолаева

Колонна двинулась дальше, а Никита Петрович пел «Союз нерушимый» и чувствовал себя совершенно счастливым.

17 ноября 2003 года.

Огоньков с возмущением читал проект парламентского запроса к генпрокурору, подготовленный членом фракции «Единство — Единая Россия» Олегом Уткиным и первым зампредом фракции «Отечество — Единая Россия»[436] Константином Косачевым. Депутаты обращались к Устинову с требованием разобраться в действиях Ашота Бениаминова, помощника депутата Госдумы Владимира Никитина. Бениаминов, водрузивший 7 ноября над зданием Госдумы красный флаг и снявший государственный российский, по мнению единороссов, надругался над госсимволом и нарушил статью 329-ю Уголовного кодекса.

В подготовленной бумаге Никиту Петровича больше всего возмутило не стукачество кремлевских[437] — что от них ждать, они и своих-то закладывают, — а вранье. Уверялось, что красный флаг развевался над Думой всего четыре минуты — с 12.15 до 12.19.

Какие четыре минуты! Сколько народу его видело! Пело и радовалось! Не меньше часа висело красное знамя.

«Но ничего, скоро выборы. Народ вам покажет! Скоро совсем флаг вернем! Снова Дума будет нашей — красной!» — И Огоньков открыл календарь, чтобы посмотреть, сколько дней осталось до победы[438].

Вместо послесловия

Когда в 1993 году авторы новой российской Конституции решили назвать одну из палат нового парламента «Государственной думой», они не просто прельстились красивым и ласкающим ухо сочетанием слов, а сделали вполне отчетливый политический выбор. В начале девяностых апелляция к русской истории была не модой, но инструментом, с помощью которого пытались построить новую, посткоммунистическую страну. То, что на смену Советам пришла именно Государственная дума, выглядело торжеством исторической справедливости, возвращением на торную дорогу мировой истории, с которой в 1917 году свернула Россия. И, по наивности тех лет, очень многим казалось, что достаточно только вернуть забытые или запрещенные имена, припасть к корням, как тут же жизнь станет такой же, как и во всем цивилизованном мире.

В этом смысле выбор имени для нового парламента мало чем отличался от повсеместного учреждения обществ потомков дворян и купцов, добросовестных и карикатурных попыток возрождения казачества, активного использования отмененных Октябрьской революцией букв русского алфавита.

Однако очень быстро стало ясно: простой реставрацией терминов другой эпохи преемственность обеспечить невозможно. Так же, как нельзя построить полноценное государство, основываясь на ценностях давно ушедшего в историю общества. Уже к середине девяностых годов реставрационная логика и риторика ушли на второй, если не на третий план.

Но в определенном смысле ельцинская Государственная дума все-таки стала наследницей Думы времен Николая II.

Кто являлся и является главным объектом иронии и насмешек со стороны модных юмористов? Депутат Государственной думы, хоть в 1908-м, хоть в 1998-м. О работе какого органа власти в газетах пишут самые едкие и критические репортажи? О заседаниях Государственной думы, будь то в 1909-м или в 1999 году. Кого принято ругать за чашкой чая или кружкой пива за то, что жизнь не так хороша, как хотелось бы? Думцев. Ни одному другому органу власти так не доставалось на орехи, как Государственной думе, хоть в начале, хоть в конце XX века.

Видимо, от царской Думы Думе постсоветской России досталось «теплое местечко» в эпицентре всеобщей и безоглядной критики со стороны людей самых разных политических убеждений. Депутатов били за все: за то, как говорят и как молчат, как занимаются ерундой и делают что-то важное, не по разуму и не по чину, за то, что законы принимаются слишком быстро, и за то, что важнейшие законы годами лежат без движения. Далеко не всегда критика была объективной и справедливой. Зачастую Дума выполняла роль громоотвода, а депутаты отдувались не только за себя, но и за министров. Последние, впрочем, лучше от этого к депутатам относиться не стали.

На самом деле, споры о том, какой должна быть Государственная дума, — это споры о том, какой должна и может быть власть в России. И вообще, Государственная дума — это настоящая власть или нет?

«Государственная дума — это произведение народной мудрости и народного юмора, деленное на произведение его же глупости и его же пофигизма». Безымянный автор этого афоризма сумел лучше многих объяснить причины скептического отношения граждан к своему парламенту. В любой стране мира парламент — это слепок общества, его зеркало. Особенность российской ситуации в том, что граждане упорно не желали признавать отражение своим.

Можно сколько угодно иронизировать над тем, что некоторые депутаты неправильно произносят слова, значение которых они сами не до конца понимают. Но разве в девяностые годы в русский язык не пришло превеликое множество терминов, которыми все мы учились пользоваться буквально на ходу?

Можно ругать депутатов за то, что они слишком увлечены решением собственных бытовых проблем и не уделяют должного внимания задачам государственной важности. Все это верно, но также верно и то, что граждане в массе своей, после кратковременного всплеска общественной активности конца 80-х — начала 90-х также оставили политические проблемы тем, кто был готов ими заниматься. В этом смысле депутаты не хуже и не лучше избравшего их населения.

Дума училась вместе с обществом, в том числе и на его ошибках. Ляпы в законах и безответственные решения сказывались на жизни каждого человека, но и Дума зачастую страдала от того, что граждане присылали в нее далеко не тех, кто мог бы принести пользу в думской работе. Нам не нравилось смотреть в думское зеркало, потому что нам не нравилось выражение лица. А потом мы стали равнодушны к тому, какой будет Дума, уделяя парламентским выборам все меньше внимания и участия.

Еще в 1995 году в среде политологов и политических журналистов широкое распространение получило мнение, согласно которому парламентские выборы, проходящие всего за полгода до президентских, являются своего рода «праймериз», пробой пера перед выборами главы государства. То есть тренировкой перед схваткой за настоящую власть. Термин «праймериз» употреблялся и в 1999 году. А вот в 2003-м о «праймериз» и говорить было как-то неловко.

В начале октября 2003 года, за несколько месяцев до выборов нижней палаты Федерального собрания четвертого созыва, председатель Государственной думы Геннадий Селезнев сказал в интервью журналу «Политбюро», что «если Дума окажется под контролем только одной партии, то надо будет снова вводить в Конституцию шестую статью».

Спикер оказался прав по сути и не прав по форме. Оказывается, можно было обойтись и без изменений Основного закона.

На парламентских выборах, которые прошли 7 декабря 2003 года, партия «Единая Россия» набрала 37 процентов голосов и, сформировав фракцию численностью более 300 человек, взяла под полный контроль Государственную думу четвертого созыва. Одна партия получила возможность принимать любые решения, не считаясь ни с другими политическими силами, представленными в Государственной думе, ни с общественным мнением. До декабря 2003 года невозможно было себе представить, что все руководящие посты в парламенте могут быть замещены представителями одной из фракций. Подобная практика полностью противоречила принципам, утверждавшимся в годы работы Думы предшествующих созывов. Их опыт был отброшен в сторону — и это, наверное, самое печальное.

Нет, безусловно, в ситуации, когда парламент работает рука об руку с администрацией президента и правительством, можно найти и свои положительные моменты. Законы принимаются быстро, политических скандалов почти нет, равно как и самой политики. И снова можно говорить о зеркальном совпадении: ставшая частью вертикали власти Дума отражает общественную поддержку вертикали, а вернее, моральную неготовность против нее протестовать. Тишина в Думе — тишина в стране. Или наоборот. Как кому больше нравится. Усталость от бурных перестроечных и постперестроечных лет и потеря веры в собственные силы вызвали к жизни патерналистские настроения у самых широких слоев населения, в том числе и тех, кто требовал перемен в начале девяностых. Выборы в Думу 2003 года проходили будто под девизом строк Бориса Гребенщикова: «И все, что у нас есть, — это радость и страх, страх от того, что мы хуже, чем можем, и радость от того, что все в надежных руках». Большинство граждан сочли руки «Единой России» надежными и отдали ей и себя, и свой парламент.

Поэтому той Думы, которая существовала десять лет, с 1993 по 2003 год, Думы, над которой чаще смеялись и ругали и которую гораздо реже — одобряли, больше нет, поскольку нет и страны, которая, пусть и голосуя сердцем, а не разумом, пусть разочаровываясь и заблуждаясь, но реально кого-то выбирала. А не дежурно и обреченно ставила галочку в подсказанном свыше месте.