Убить вампира-завоевателя - Карисса Бродбент

Но моя рука коснулась щеки, мой палец провел по ней так же, как тогда – палец богини. Кожа на щеке была обманчиво привычной и в то же время… совсем непривычной.

Нити спутались и выскальзывали из рук. Я села на постели, пытаясь совладать с нитями и…

И прямо перед собой увидела завоевателя.

Он сидел в кресле, что стояло в углу, положив одну ногу на низкий столик. В такой же позе он был несколько месяцев назад, когда я проснулась в его шатре. В руках Атриус держал кинжал.

Тот самый кинжал.

– Я уж подумал, что ты вообще не проснешься, – сказал он.

Он смотрел не на меня, а на кинжал, который небрежно перебрасывал из одной руки в другую.

Этим кинжалом он оборвет мою жизнь, в чем я не сомневалась.

– Сама удивляюсь, что проснулась, – ответила я.

Понял ли Атриус подтекст моих слов? Может, и понял, но виду не подал.

Вначале он сидел молча, продолжая разглядывать кинжал. Я невольно обратилась к его сущности, ставшей для меня невероятно знакомой. Но почему мне так хорошо и спокойно рядом с тем, кто собирается меня убить? Почему мне так хотелось прижать его нити к своей душе, чтобы запечатлеть их воспоминания с собой, когда я покину этот мир?

Он сидел, склонив голову. Лицо было серьезным. Я скользнула взглядом по локонам его волос и наткнулась на рога. Они никуда не делись, и я прекрасно их видела.

– Проклятие снято, а они остались, – сказала я.

Уголки рта Атриуса дрогнули.

– Ей несвойственна излишняя доброта.

Никто не назвал бы Ниаксию излишне доброй. Но то же можно сказать о любом боге. Единственная причина, почему Аседжа не пожелала принять мою голову в качестве платы за голову Зрящей матери, тоже была весьма корыстной, и никакой особой добротой там не пахло. Я так и не понимала, зачем я ей понадобилась.

Ах да, она назвала меня полезной.

Атриус снова взял кинжал и стал вертеть между пальцами.

– Значит, этот кинжальчик предназначался для моего убийства.

Я стиснула челюсти, напомнив себе, что готова к подобному разговору.

– Да, – коротко ответила я.

Хватит с меня вранья.

– Знакомая штучка. Ты прошла с ним не одну сотню лиг.

– Да.

– С виду – заурядное оружие. Но когда я взял кинжал в руки – сразу понял, что он наполнен магией. – Атриус подбросил кинжал и ловко поймал за эфес. – А сделан надежно. Убивать умеет. И это пригодилось.

Естественно, кинжал умел убивать, если Атриус несколькими ударами отсек голову Зрящей матери. И кинжал ему очень даже пригодился.

– Арахессы серьезно относятся к своим заданиям, – сказала я. – И оружие подбирают соответствующее, чтобы убивало быстро.

– Чтобы быстро убивало вампирского воина.

«Я готова к подобному разговору», – снова напомнила я себе.

Я знала, что будет больно.

– Да, – сказала я и моргнула под наглазной повязкой, не обращая внимания на легкое покалывание.

Я не стану оправдываться. Объяснять тут нечего. Да и что еще я могла бы сказать? Атриус уже все видел сам, и правда ему известна.

С того момента, как я ослушалась приказа Зрящей матери, я была готова умереть за это. Предпочтительнее от его руки.

Атриус встал. Я тоже встала, борясь с головокружением.

Он смерил меня удивленным взглядом.

Я знала, какой вопрос вертится у него на языке, и ответила сама:

– Предпочитаю встретить смерть стоя.

Эти слова были еще одним напоминанием о нашей первой встрече. Только сейчас я произносила их, чувствуя комок в горле.

Атриус усмехнулся и вновь стал вертеть кинжал в руках.

– Ты думаешь, что я тебя убью.

– Да. Так я и думаю.

– А знаешь, сколько ты проспала?

Я покачала головой.

– Два дня. Для меня это были очень хлопотные дни. И пока я разбирался с Соляной крепостью, с замком и укреплял свою власть над королевством, знаешь, о чем я думал?

Атриус умолк, ожидая моего ответа. Не дождавшись, продолжил:

– Я думал о тебе. О твоем вранье. О твоем предательстве.

Его взгляд переместился на кинжал.

– И об этом кинжале.

Глаза Атриуса пронзили меня насквозь, и этот удар был сильнее, чем удар любым магическим оружием.

– Я думал о том, как этим кинжалом ты защищала и свой народ, и мой. Спасала мою жизнь. Если бы там, на крыше, ты не передала мне этот кинжал… дальше, думаю, понятно.

Атриус опустил кинжал, продолжая сжимать эфес до белизны костяшек. Его слова стали жестче, поднимаясь из самых глубин его существа.

– Я подумывал убить тебя за то, что не использовала кинжал по назначению. И понял, что не могу. Я придумывал миллион причин, почему не могу, а настоящая причина всего одна, и в ней я не хотел себе признаваться.

Мне сдавило горло. Стало трудно дышать. Сердце заколотилось. Атриус подошел ко мне. Его взгляд обжигал.

– Виви, я не могу тебя убить, поскольку успел узнать тебя вдоль и поперек. Я знаю, когда ты врешь, поскольку знаю, когда ты говоришь правду. Я знаю твою правду и не могу отмахиваться от нее, хотя было бы куда легче, если бы смог.

Клянусь Прядильщицей, я была готова к смерти. Я хотела умереть. По сравнению с тем, что я испытывала сейчас, когда каждое его слово било по самым беззащитным частям моего сердца, смерть была бы предпочтительнее.

Каждое слово я ощущала нутром. И все они были настолько пугающе правдивыми, что инстинкт самосохранения требовал бежать отсюда.

– Мне нечего сказать в свое оправдание, – прохрипела я.

– А мне и не нужны твои слова.

Атриус стоял так близко, что его дыхание согревало мне лицо. Можно сказать, я кожей чувствовала правдивость его слов.

– Так покажи мне, – тихо произнес он.

Это был приказ. Просьба. Нечто, одновременно дающее и забирающее силы.

– Покажи мне, что я прав.

Это шло вразрез с тем, кем я была все пятнадцать лет. Мне захотелось спрятаться от его просьбы. Но вместо этого, когда рука Атриуса потянулась к моему лицу, я дернула узел на затылке и развязала наглазную повязку.

Полоска шелка неслышно упала на пол.

Я открыла глаза.

Арахессы были обязаны постоянно носить повязки, даже когда спали. Глаза ощутили непривычно холодный воздух. Мое зрение было повреждено еще в детстве, и я никогда не пыталась проверить, остались ли хоть какие-то крохи.

Но я увидела Атриуса.

Правильнее сказать, чуть-чуть увидела. Я увидела его размытый силуэт и смутный намек на его бледную кожу и серебристые волосы.

Почти ничего, и в то же время – самое прекрасное зрелище. Неосязаемо прекрасное, отчего мне вспомнились клочки