Танковые асы вермахта - Ганс Шойфлер

Непомерность перенесенных физических и эмоциональных нагрузок и напряжение борьбы не на жизнь, а на смерть, продолжавшейся в течение двух дней и ночей, пожалуй, лучше всего иллюстрирует тот факт, что обер-лейтенант Герлах заснул на совещании командиров на командном пункте пехотной дивизии.

Для того чтобы в полной мере оценить успех трехдневного боя – 21 тяжелый вражеский танк был уничтожен без потерь с нашей стороны, – необходимо учесть, что уничтоженные вражеские танки превосходили «Пантеры» вооружением, бронированием и дальностью стрельбы. Качествами, принесшими победу в этом бою, помимо однозначной одаренности боевого командира и безупречного взаимодействия танковых экипажей, был дух старых танкистов, сделавших все это.

Вот и конец этой статьи! Мы намеренно не упоминаем о всех медалях и знаках, не только идя навстречу пожеланиям награжденных, но также стремясь воздать должное всем другим товарищам. Поэтому приводим имена всех товарищей, которые участвовали в этой операции с обер-лейтенантом Герлахом:

наводчик: унтер-офицер Танг;

заряжающий: старший стрелок Генрих;

механик-водитель: обер-ефрейтор Бауэр;

радист: унтер-офицер Купер.

Охота на танки в пойме Вислы

Германн Бикс, обер-фельдфебель 1-й роты 35-го танкового полка

Мы недавно пересели на «Ягдпантеры». Они имели на вооружении чудесное 88-мм главное орудие, обладавшее удивительной пробивной мощью и убийственной точностью. Следовало лишь привыкнуть к тому, что главное орудие имело очень малый угол горизонтального обстрела.

На холме Тотер-Копф близ Клешкау

Рота Тауторуса, куда я был назначен, получила боевую задачу на некоторое время задержать русских в районе Клешкау. Командирами моих танков были Игель и Швафферт. Наша боевая задача была несложной, поскольку местность подходила для действий бронетехники. Мы были знакомы с несколькими маршрутами, по которым должны были идти русские, так как мы шли по ним сами, когда отступали. Время от времени мы подбивали передовые машины подразделений вражеской бронетехники.

В тот день была запланирована контратака. Ее целью было вернуть Клешкау, чтобы дать частям, находившимся позади нас, передышку для закрепления на своих позициях. Майор мотопехотинцев запросил небольшую поддержку, чтобы быстрее доставить своих солдат к деревне. Но я предполагал защищать дорогу, чтобы не пропустить русские танки. Тем не менее я обещал помочь мотопехоте добраться до деревни. Атака развивалась быстро. Однако в самой деревне русские оказали упорное сопротивление. Мотопехота понесла большие потери. Я попытался уничтожить несколько пулеметных гнезд противника, но попал под крайне неприятный обстрел из противотанкового орудия. Несмотря на это, я дошел до середины деревни. К сожалению, там я получил специальное боевое задание. Я попросил Тауторуса еще немного подождать, потому что в противном случае пехотинцам пришлось бы отступить. А мне командир роты сообщил, что 20 вражеских танков движутся по магистрали в направлении Данцига, а на дороге нет противотанковых орудий.

С тяжелым сердцем я отошел назад. Пехотинцы, решив, что я бегу от какой-то одному мне ведомой опасности, тоже начали отступать. Я попытался объяснить им обстановку, но они мне не поверили. Они гроздьями висли на моих истребителях танков и несли тяжелые потери от минометного огня[145]. Я был в отчаянии. У меня не было выбора, кроме как стряхнуть их, чтобы они, по крайней мере, могли бы где-то укрыться.

На обратном пути – было уже темно – я получил задачу двигаться к усадьбе, расположенной у подножия Тотер-Копффа. Тотер-Копф был безошибочно узнаваемой пулевидной формы холмом, иначе говоря, господствующей в том районе высотой. Батальон фольксштурма (ополчения) был окружен в подвале спиртзавода. Вражеские танки должны были находиться в усадьбе. Мы подошли к имению. Я наблюдал за местностью в бинокль. Внезапно я увидел большие белые номера на башнях вражеских танков. Первый танк тотчас загорелся. С этого момента в парке стало светло как днем. Русские не знали, что там происходит. Они двигались как безумные. Мы могли слышать их голоса с нашей позиции. Я не мог поверить своим глазам: второй танк загорелся прежде, чем я успел произвести еще один выстрел.

Русские вынуждены были оставить свои скрытые позиции; в противном случае оставшиеся танки тоже загорелись бы. Они рассыпались по открытой местности и торчали на всеобщем обозрении, в то время как нас скрывала темнота. Мы выпускали снаряд за снарядом в скопище танков; почти никому не удалось избежать попадания. Последний оставшийся русский танк пытался скрыться за склоном холма, когда и он получил попадание. Но загорелся не сразу. Несколько минут спустя из-за склона вверх взмыл столб пламени.

Швафферт и Игель доложили, что подбили по 4 танка на дороге, по которой пытались прорваться русские.

Что-то зашевелилось за рядом оконных проемов сгоревшего сарая. По антенне я предположил, что это, скорее всего, танк. Мы взяли его в прицел, наведя орудие на соседний оконный проем. Когда антенна появилась в нем, мой наводчик выстрелил. Еще один танк охватило пламенем.

К нам прибежал обезумевший фольксштурмовец из подвала.

Они не могли понять, что это был за фейерверк. Они пережили смертельный страх.

Ситуация в районе Данцига

Генерал танковых войск Дитрих фон Заукен, командующий 2-й армией

4-я танковая дивизия и с ней 35-й танковый полк занимали позиции примерно в 10 километрах юго-западнее плацдарма Данциг – Готенхафен (Гданьск – Гдыня).

19 марта их оборонительные линии отодвинулись примерно на 2 километра в пригород в результате непрекращающегося огня неприятеля из всех видов вооружений, в первую очередь артиллерийского и ракетного. Именно там находилась дивизия, когда я, ее бывший командир, приехал к генералу Бетцелю, чтобы сформировать мнение о ситуации и проверить моральный дух своей старой дивизии.

Наши позиции за все время войны еще никогда не были под столь интенсивным неприятельским огнем. В ходе завершающей стадии войны неприятель в изобилии располагал боеприпасами, стволами и живой силой. Несмотря на все это, последний командир дивизии, докладывая мне, говорил, что нет и малейших признаков падения морального духа среди военнослужащих. Каждый исполнял свой долг. Боевые товарищи держались сплоченно. Дивизия сохраняла свой боевой дух до самого конца.

В то время бойцы на передовой не могли знать, почему так важно было упорно держаться за каждый клочок земли, несмотря на высокие потери.

Во-первых, сохранение порта Хель, базы командования военно-морских сил на Балтийском море, имело чрезвычайную важность для снабжения всей группы армий «Курляндия».

Во-вторых, только благодаря чрезвычайно упорной обороне могло быть выиграно время – и это было тем, что все в дивизии могли понять.

Выиграть время было необходимо для наших соотечественников, скопившихся в районе Данцига. Выиграть время для того, чтобы многие тысячи беженцев можно было постепенно эвакуировать.

То, в какой мере удержание двух плацдармов – Данцига и Хеля – влияло на общую ситуацию и операции русских в целом, мы, вероятно, никогда не узнаем. Но в то же время, однако, всплывает довод, что, если бы у русских не существовало угрозы глубокого фланга, они, возможно, продвинулись гораздо дальше на запад, по крайней мере до Рейна[146].

Граница между фронтами Рокоссовского и Василевского проходила через наши полевые армии, в основном вдоль Вислы. Оба они задействовали против плацдарма крупные силы, отвлекая их от участия в главном ударе. Как мы обнаружили после капитуляции, русские также задействовали против нас три тактические воздушные армии, знак того, что у них были важные причины, чтобы уничтожить плацдарм.

В любом случае мы стали щитом для всех тех, кто выбирался на запад из Данцига, Пиллау[147] и Хеля. Более миллиона немцев – дети, женщины, старики, раненые и больные – скрывались за этим щитом. Как командующий, ответственность за все, отказавшись подчиняться местному гауляйтеру, взял на себя я.

Беженцы, разделенные на группы, должны были ждать посадки на борт судов. Они жили в лесистых дюнах в непосредственной близости от русла Вислы, а затем на Хельской косе, разбив лагеря под открытым небом, вырыв землянки в песке. Питанием их обеспечивали специальные военные подразделения. Храбрость и неустанность усилий команд саперных десантных лодок и военно-морских паромов невозможно переоценить. Экипажи постоянно обеспечивали связь между материком и городом Хель, курсируя под неприятельским огнем и непрерывными налетами русских ВВС. Именно в Хеле беженцев пересаживали с малых на крупные суда. Трудно себе представить, сколько времени и труда стоило движение вдоль морского побережья. Многочисленность тех трудностей, с которыми приходилось сталкиваться, ярко иллюстрирует один пример: 25 апреля через песчаные отмели у Путцига (ныне Пуцк) на косу Хель было перевезено 5 тысяч человек; 28 апреля – 8 тысяч. 27 апреля 7 кораблей приняли на борт 24 тысячи человек и отправились в Киль и Копенгаген.