Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крён

Альруна вздохнула.

— Ты должен довериться мне… Мне нужна твоя помощь.

Гуннора не могла уснуть. Ей не мешало то, что приходилось лежать на паре шкур на твердой земле, не мешал ветер, задувавший в шатер. Не разделяла она и опасений Ричарда, которому тоже, несомненно, не спалось в его шатре. Конечно, восстание язычников в Котантене вызывало тревогу, и нужно было приложить все усилия, чтобы подавить его без особого кровопролития. Но Гуннора была уверена, что Ричард — пока она с ним — сможет завоевать сердца людей в этом городе точно так же, как это удалось ему в Жефоссе. И все же, откуда эта смутная тревога? Откуда беспокойство?

Дело ведь не в том, что она оставила сына в Руане, — там о нем хорошо позаботятся. И не в том, что она впервые надолго рассталась с Дювелиной и Вивеей, — да, она скучала по сестрам, но знала, что Матильда присмотрит за ними.

Нет, ее тревогу вызвало что-то другое. Мысли о Сейнфреде неотступно лезли ей в голову. Она не видела сестру уже несколько месяцев, но до сих пор чувствовала ее близость. Их связь была очень крепка — иногда Гуннора могла бы поклясться, что знает и мысли, и чувства Сейнфреды, хотя та была так далеко. Гунноре было жаль, что у Сейнфреды до сих пор нет детей. Она подозревала, что эта боль останется с ее сестрой на всю жизнь, но та примет свою судьбу, как смирилась со своей участью, когда ей пришлось выйти замуж за Замо. По крайней мере Сейнфреда настойчиво отвергала все уговоры сестры переехать в Руан и жить при дворе. Она говорила, что ее место рядом с Замо, в лесу. Гуннора не знала, откуда в Сейнфреде взялось такое упрямство. Ей казалось странным, что Сейнфреда отказывается от жизни с сестрами ради мужчины, за которого вышла замуж только для того, чтобы этих сестер спасти. Но она больше не пыталась поколебать уверенность Сейнфреды, понимая, что ей это не удастся. Невзирая на кажущуюся хрупкость и мягкость, Сейнфреда была сильной женщиной.

Теперь же, когда Гуннора думала о сестре, та представала перед ней не с привычной нежной улыбкой на губах. Нет, на ее лице читался страх.

Гуннора все ворочалась с боку на бок, но в какой-то момент все-таки уснула, провалившись в пространство кошмаров, и в этих снах у Сейнфреды вместо лица было белое пятно. Может быть, прошло слишком много времени с их последней встречи и теперь Гуннора не может ее вспомнить? Но если черты Сейнфреды во сне и скрывал туман, голос она услышала: «Мне угрожает опасность… Она угрожает нам всем…»

Гуннора вскинулась ото сна, прислушиваясь. И действительно что-то услышала. Голос Сейнфреды отзвучал. Незнакомца в ее шатре не выдало ни дыхание, ни шаги, ни позвякивание доспеха, но когда он склонился к Гунноре, она услышала, как бьется его сердце. Его рука зажала ей рот.

— Тихо! Никто не должен узнать о том, что я здесь!

Фекан

996 год

Герцога похоронили, и уже через пару часов после его смерти появились первые легенды о том, как благосклонен был к нему Господь и какое чудо свершилось в тот миг, когда он испустил последний вздох… С каждым днем историй о герцоге становилось все больше. Слыша такие слова, Агнесса сожалела, что не была у одра умирающего и не видела всех этих чудес, а теперь ей приходилось узнавать все из вторых рук. Как бы то ни было, тело усопшего герцога она видела, а ведь и о нем ходили слухи. Роберт, сын герцога и архиепископ Руана, прибыл в город слишком поздно и не успел попрощаться с отцом. Чтобы наверстать упущенное, он приказал выкопать гроб. Присутствовавшие при этом избранные потом в один голос говорили, что тело источало дивный запах: они словно очутились не в склепе, а в саду, поросшем розами. Восславив Господа и прочитав молитвы, они вновь похоронили герцога — в часовне Святого Фомы, постро енной над гротом, в котором бил источник. Они посчитали это подходящим местом, ведь вода очистит герцога от всех грехов, совершенных им при жизни. Агнесса была уверена, что таких грехов было немного, иначе его тело не источало бы запах роз, но вслух это произносить не решалась.

Прошло уже много дней со смерти герцога. Агнесса вместе с Эммой играла с детьми архиепископа. Как и многие церковники, Роберт был женат. Все считали его жену Эрлеву прекрасной женщиной, но Агнессе она не казалась такой уж прекрасной, а его дети — так и вовсе надоедливыми. Ей хотелось узнать побольше о тайне герцогини, но та все еще носила траур по мужу и ни с кем не общалась.

Мать в эти дни оставалась равнодушной, будто та история с рунами нисколько не ужаснула ее. Да и Вивея не выказывала никаких тревог — разве что молилась чаще. В часовне с ней находились и другие монахи, в том числе и брат Реми, и брат Уэн.

Агнесса не знала, о чем ее мать говорила с герцогиней и попросили ли они о помощи капеллана Дудо, чтобы тот позаботился о молчании монахов. Как бы то ни было, герцогиню предупредили, и она могла уничтожить все свитки, представлявшие опас ность для Нормандии. Когда Агнесса видела тех двух монахов, они казались ей беспомощными и запуганными; они уж точно не пытались вновь проникнуть в комнату герцогини.

Иногда Агнессе казалось, что все это ей только приснилось. Однако она ничего не могла поделать со своим любопытством. Ей мучительно хотелось узнать, что же случилось. Но не только. В ней проснулось не просто любопытство, но и желание обрести власть. Она еще не знала, как понять это желание, не смогла бы озвучить его, но оно поселилось в ее душе. Если девочка чему-то и научилась в эти дни, так это тому, что знание дарит власть, что знанием можно разить врагов больнее, чем мечом. Меч был бы слишком тяжелым для нее, но с любым знанием, в этом Агнесса была уверена, она справится. Вот только никто не хотел взваливать груз знаний на ее хрупкие плечи.

Шел дождь. В тот день все были заняты приготов лениями к возвращению в Руан. Воспользовавшись этой возможностью, Агнесса прокралась в покои герцогини: та, насколько девочка знала, впервые за долгое время покинула свою комнату и отправилась на богослужение.

Агнесса, конечно, не думала, что свиток с рунами, который ее мать отдала герцогине, хранится здесь; едва ли ей удастся наткнуться тут на документ, привлекший внимание монахов, документ, хранивший другую тайну герцогини. Но девочка не могла удержаться. От одного взгляда на пергамент и чернила на столе у нее холодок побежал по коже.