Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

Анна легла в постель, совершенно обессиленная, она почти не могла теперь ни о чем думать и в голове ее была только одна радостная мысль, что Чарльз был спасен и имя его очистилось от всяких нареканий. Ее сильно мучила боль, но все-таки она проспала несколько часов. Первый ее вопрос, когда она проснулась, был о Перегрине; ей сообщили, что хирурги несколько часов старались вынуть пули, но одна из них, попавшая в грудь, не поддавалась их усилиям, так что надежды не оставалось никакой. Совершенно обессиливший, он все время находился в забытьи. На следующее утро, несмотря на все убеждения ее хозяйки. Анна, хотя еще очень слабая, встала с постели и оделась; в это время пришли от Перегрина, который просил посетить его.

Бледный как смерть, с сизоватым оттенком на лице, он полулежал, высоко подпертый подушками, чтобы успокоить боль его раздробленного плеча; он улыбнулся, когда она вошла, и его лицо выражало небывалое спокойствие. Он протянул ей свою неповрежденную руку, и первым его словом был вопрос о ее ране.

– Это пустяки; она скоро заживет; хорошо если б и у вас обошлось так легко.

– Нет, я предпочитаю обмануть ожидания палача. Я еще вчера сказал докторам, что они только понапрасну мучают и себя и меня. Негодяи не поверили, что мы сохраним их тайну, и решили прикончить нас всех. Пожалуй, все вышло к лучшему. Моему бедному, верному Гансу предстояла бы горькая жизнь.

– Но чувствуете ли вы себя лучше, Перегрин – ей показалось, что его голос, хотя и слабый, звучал спокойнее и ровнее.

– С этим трудно прожить, – сказал он, положив руку на грудь, – прошлую ночь я видел во сне вашу мать. – При этих словах лицо его осветилось блаженною улыбкою.

– Теперь злой демон навсегда покинул вас.

– Мне нужна ваша молитва, чтобы он опять не овладел мною. – Потом он прибавил в то время, как она сложила руки перед молитвой; – Только вам одной я могу это сказать… Если только они не поступят с моим телом, как с останками изменника, то пусть меня похоронят в ее ногах. Не тревожьте из-за меня громадного шотландца, но положите меня около нее. Потом передайте Робину, что если я не оставил ему в наследство Пильпиньон, то не потому, что не любил его; но что бы он сделал с французским имением, населенным папистами? Между тем, я знаю в Париже одного верного королю человека, – бедняга, католик, к тому же совсем разорился и у него на руках семья. Это будет ему большою помощью.

– Я хотела спросить – может, нужно послать за католическим патером? Конечно, майор Дедли дозволит.

– Не знаю. За последнее время я не особенно жаловал их. Я бы хотел так умереть, чтобы во всем быть ближе к вашей матери.

– Мисс Вудфорд, – послышался чей-то голос за дверями, и через момент Анна была в объятиях своего дяди. Она подвела его к кровати умирающего, и его первые слова были:

– Бог благословит тебя, Перегрин, за доброе дело!

При этом лицо Перегрина вторично осветилось; но в это же время его огорчили известием, что приехал хирург из Портсмута, и он высказал при этом, с своею прежнею ироническою улыбкою, что ему представлялось странным милосердием все эти попытки вылечить его для того, чтобы он попал потом в руки палача, но что они обманутся в своих ожиданиях.

– Не думайте об этом, – сказал д-р Вудфорд; – вы так понравились лорду Кутсу, что он сделает все возможное, чтобы облегчить вашу участь.

– Большая мне будет от этого польза, – сказал сквозь зубы Перегрин, в то время как в комнату вошли его мучители.

В гостиной м-рис Дедли Анна и ее дядя успели обменяться известиями. М-р Феллоус вернулся пешком около полудня в сопровождении своего слуги; они только через два часа были освобождены каким-то проезжим; он дал знать о похищении по окрестным деревням, сам же не мог продолжать путешествие, так как лошади и деньги были у него отобраны. Нападение это возбудило большое волнение в окрестности, и везде производились усиленные поиски, но пока это держали в тайне от бедного Чарльза Арчфильда в его тюрьме. М-р Феллоус уехал вторично в Лондон при первой возможности, и д-р Вудфорд только что возвратился после безуспешных поисков своей племянницы, когда сэр Эдмонд Нотли и лорд Кутс привезли радостное известие.

По словам д-ра Вудфорда, Чарльз Арчфильд был совершенно оправдан. Перегрин подробно показал, что молодой человек только защищал Анну Вудфорд от его преследований, что он первый напал на него и что его противник вынужден был обнажить свое оружие ради самообороны. Лорд Кутс не только дал прочесть его показание сэру Филиппу, но сам посетил полковника Арчфильда в тюрьме, причем высказал ему много лестного о его заслугах в императорской армии, сожалея только, что ими не могла воспользоваться его родина; при этом он сказал, что Чарльз может рассчитывать быть зачисленным тем же чином, а то и выше, в Британскую армию немедленно после его освобождения, которое должно состояться через несколько дней.

– Как тебе удалось подействовать на этого несчастного молодого человека, чтобы произвести в нем такую перемену? – спросил доктор Вудфорд.

– О, сэр, я не приписываю этого себе. Милосердие Божие, прежде всего, а затем воспоминания о моей матери пои встрече со мной, – вот что подействовало на него. Я не в силах описать, как он был добр, вежлив и внимателен со мною, хотя эти ужасные люди и насмехались над ним по поводу этого. Известно вам, знает ли об этом его отец?

– Роберт Окшот поехал за ним. Добрый старик отправился собирать подписи к прошению о помиловании осужденного, и Роберт надеялся застать его у м-ра Шюта в Бальне.

В похвалу этого молодого человека я должен упомянуть, племянница, что ему очень хотелось ехать со мною, чтобы скорее увидеть своего брата; но, опасаясь сильного потрясения старика, он решил первым сообщить ему известие, и как ты думаешь, чем занята его добрая жена? Ты, вероятно, не знаешь, что Седли Арчфильд схватил тюремную горячку во время своего заключения, и м-рис Окшот, считая себя виновною в этом, благодаря своим необдуманным действиям, наняла для него комнату в Винчестере и ходит за ним как сестра. Нет, тебе нечего бояться за своего героя, моя дорогая девочка. Седли схватил горячку из-за того, что не был уединен от прочих арестантов, да и не желал этого, так как многие из них были для него подходящей компанией. Но теперь расскажи мне историю твоего освобождения, которая мне кажется почти чудом.

Посещение портсмутского хирурга только подтвердило мнение самого Перегрина, что он не может остаться в живых и что он до сих пор только держался благодаря чрезвычайной жизненности своей натуры, облеченной в это маленькое, подвижное тело. Выслушав рассказ Анны, д-р Вудфорд решился спросить его, не предпочтет ли он, чтобы ему напутствовал католический священник; но Перегрин, по-видимому, убедился, что эта церковь оказалась бессильна освободить его от тех преследований злого духа, под влиянием которых он был введен в такие проступки, в которых даже не решился признаться Анне. Из своего разговора с ним д-р Вудфорд убедился, что хотя он был хорошо знаком со всеми сторонами тогдашних богословских споров, но что первоначальное протестантское воспитание сохранило на него все влияние. На него производили сильное действие примеры истинного благочестия и добродетели, но под влиянием искушений и невыдержанности характера он часто был совращаем. Но тут опять его возмущали уступки, делаемые народному суеверию, и безнравственность развращенного общества. Истинное религиозное чувство было рождено в нем покойной м-рис Вудфорд, и в последние минуты он держался той веры, с которою оно было связано.

Д-р Вудфорд был обрадован этим не только ради его самого, но и ради его отца, которому все же было бы тяжело увидеть католического монаха у смертного одра своего хотя бы и раскаявшегося сына.

К вечеру приехали его отец и брат. Майор был уже стариком, хотя и бодрым, и он поражал тою особой старческой красотой, которая иногда встречается у людей строгой и воздержанной жизни. Он был сильно потрясен, когда вошел в комнату, его длинные седые волосы спускались по плечам, и на глазах были слезы. Взгляд, которым они обменялись с сыном, был проникнут духом той притчи, которая никогда не устареет.