Закон Тайга - Эльмира Нетесова

Мария с Зинкой не дождались Филина в гости. Замотался человек. Возвращался домой ночью. Катя успевала все дела пе­ределать до его возвращения. А Федор, поужинав, тут же валил­ся спать.

Но однажды Катя встретила его хмуро. Он спросил, в чем дело, и баба расплакалась, не выдержав:

—  Зазноба твоя приходила. С дочкой. Попрощаться.

—  Ты это о Марии с Зинкой? - понял фартовый и рассме­ялся. - Так не зазноба она мне! Даже в голове не шевельнулось к ней ничего. Поддержал в лихе. Вот и все. А дочка у нее - файная. Душу она мне от грязи очистила. Светлых минут не­много подарила. Их до встречи с тобой как раз хватило. Может, это и помогло тебя разглядеть и полюбить. Чтоб свое дитё, наше, душой любить больше жизни.

—  А чего ж она говорила, что лучше тебя в свете не видела? Значит, с кем-то сравнивает? Небось и как мужика? - вырва­лось у Кати.

—  Ревнуешь? Дура ты, дура! Да если б я с ней был, о том бы все село гудело. Да и я не кобель. Уж потерпел бы до конца с нею. Не глянул бы на тебя. С одной могу... Вторая - многова­то. Годы не те. И кончай пустое ботать. Себя не роняй.

Ты - жена. Она мне никем не была. Сказал! Завязано!

трехать станешь много, поколочу. Чтоб мозги из задницы в тыкву вернуть снова.

Убедил мужик. И Катя, не желая получать тумаки, повесе­лела, подумав про себя: «Ну, если и был с нею, так это до меня. А она - уезжает. Насовсем. Стало быть, и говорить не о чем. Да и Федя не спрашивает о ней. Значит, и впрямь - не держит ее в душе».

Шли дни. Недели. И Федор все больше врастал в сельскую жизнь. Каждый день, с раннего утра, сдавал он в магазин коп­чености.

Первую партию теши и балыков в трех мешках на своих плечах перенес. А теперь на телеге отвозил. Рыбу эту раскупали тут же.

За нее - золотистую, пахшую дымком березовых опилок, истекающую жиром - даже старухи с Филином стали здоро­ваться.

А вскоре в магазине появилась в продаже лососевая икра. В бочках, проложенных калькой, ее возили с большими предос­торожностями. И селяне признали Катино умение.

— Ты, бугор, совсем приморился в своей коптилке? - спро­сил как-то Филина Угорь, приехавший с лова в баню.

—    А что, по-твоему, лучше - маленькая коптилка или боль­шая Колыма? - прищурился Филин.

После того никто не задавал ему подобных вопросов. А вско­ре Федьку вызвал участковый.

Усадив к столу, напротив стал и, не скрывая радости, отдал мужику документы. Кончилось наказание. Свободен как ветер...

—  Решай сам, как дальше жить. Я - не советчик. Но теперь семья имеется. Да и селу нужен стал. Своим признали, - сел участковый.

Филин промолчал. Не обронил ни слова. Взял документы? Положил во внутренний карман пиджака.

—   Федор! Оставайся! Никто тебя прошлым не попрекнет. Честно говоря, я сам еще недавно был бы рад, чтоб ты уехал поскорее. А теперь увидел - ошибался я...

Филин молча вышел из кабинета.

Свободен... Вот чудно! Годами этого ждал. Торопил каждый день. Сколько планов было на будущее! О них на ледяной шконке мечтал. Их отстаивал кулаками в бараках. Ведь чтобы они осу­ществились, нужно было выжить. За них шел на медведей и выживал в тайге, где не всякий зверь своею смертью помирал.

За свою свободу трамбовался с оравой озверелых кентов. Свобода... Она была дороже жизни. Сколько раз он умирал, чтобы дожить до нее, увидеть и почувствовать себя вольным? Сколько мук, холода и голода вынес? На десяток

жизней с лихвой хватило бы и более молодым мужикам. Ведь многие кенты не дожили до нее. Не пришлось им оторваться от зоны, от звания зэка. И будь ты самым удачливым на воле, признанным, грозным законником, сломившийся в неволе - не человек.

Свобода... Дожил! Даже жарко стало. Этого дня он ждал годы. Сколько зон, сколько бед пережил! Сколько раз обмора­живал тело и сердце. Видно, оттого оно и теперь по ночам ску­лит побитой собакой, забытой хозяином под забором.

Свобода... Для обычного человека она - жизнь. Для фарто­вого свобода - это все. Ведь не зря считают, что воры, не до­жившие до свободы, даже в земле стонут...

Филин пришел домой. Катя еще не вернулась с работы. Ей до вечера дел хватит. В запасе у Федьки три часа. На сборы и полчаса за глаза хватило бы. А через час - поезд в Поронайск.

Он сидел, сдавив руками седые виски. Папиросный дым, горький, едкий, как минувшая жизнь и прежние ошибки, оку­тывал лицо, волосы.

Была жизнь, была молодость. Лихая, бедовая. А что в па­мять от всего осталось? Ничего, кроме кликухи.

Белый лист бумаги дрожал в руках. Забыл, когда ручку в руки брал. Буквы все враскорячку получались. Даже тошно. Но теперь уж не переучиться. Поздно. Не все в жизни можно на­верстать.

Филин писал, обдумывая каждое слово. Не торопился. По лицу, как по сердцу, морщины перекатывались. Спотыкалось перо. Устали руки. А всего-то несколько строк. Вот Катька уди­вится, когда их прочтет. Горькими слезами зальется. Не враз поверит.

Филин порылся в рубахах. Катька позаботилась. Дюжину накупила, всяких. Теперь попробуй сыщи нужную. Руки уста­нут, глаза заблудятся. Кажется, вот эта подойдет. Хотя, черт, какая разница! Скинул рубаху Филин и, путаясь в рукавах, на­дел новую.

Накрахмаленный воротник сдавил шею. Непривычно в та­ком панцире. Но второго момента в жизни не бывает. Судьба - не кент, не стремачит подолгу.

Федор натянул брюки. Побрился перед зеркалом на кухне.

Вот и его время пришло...

Тихо хлопнула входная дверь.

«Катя... Отчего это она с работы слиняла раньше? Рыбу не подвезли вовремя иль дед за мной послал?»

Филин увидел в зеркало, как баба подошла к столу, взяла исписанный им лист бумаги. Онемело на него уставилась. Словно дар речи потеряла. Губы задрожали. Смотрела на мужи­ка, будто только увидела.

—  Это правда? - дрогнула бумага в ее руках.

—    Собирайся, - коротко ответил Филин.

В сельсовете никто не удивился. Да и что тут особенного? Дело привычное. Зарегистрировали брак. Значит, семья всерьез. Не молодые. Пора по правилам жить. Как все.

Когда-то Горилла, первым из фартовых, нарушил закон, ушел в откол и расписался с Ольгой. А через год ее детей на свою фамилию перевел. Теперь и свой у него родился. Мальчонка. Уже бегает по улицам села. От фени одно слово знает. А потому всякую дворнягу кентом зовет.

Пример бугра, как зараза, на других подействовал. И рабо­тяги, и фартовые, кому с бабой тут повезло, а ехать некуда, поволокли подруг в сельсовет.

Федор с Катей шли по улице. Баба впервые робко просуну­ла ладонь под руку. Оперлась. Зашагала рядом. Прижавшись к боку мужа. Шаг в шаг.

Поначалу робела взять под руку. Знала, не нравятся Феде телячьи нежности. А теперь вот молчал. Руку не убирал. Да что там руку? Сердце он ей отдал. Навсегда. Насовсем. Без огляд­ки. Словно в омут ухнул.

А может, все это ей только снится? Но нет. Вот их дом. Филин открыл дверь. И Катя, себе не веря от радости, спросила:

—  Чего ж выходного не дождался, почему сегодня решил? Даже не предупредил заранее. Ничего не сказал. Ведь отметить надо...

—  Свободным я стал, Катюша! Сегодня. Потому раньше - не мог. А затягивать не стал. Ни к чему. Еще там, на рыбалке, когда ты в больницу попала, решил я это, сегодняшнее. Чтоб не переживала больше. И не боялась никого и ничего. Моя ты... От судьбы. За все пережитое - в радость. Ничего и никого, кроме тебя, нет. Ни жизни, ни свободы - без тебя. Ты для меня все. За то фортуне благодарен. Солнышко ты мое губо- шлепое, - прижал Филин к себе жену.

С того дня все в доме пошло на лад. Словно всю жизнь, не разлучаясь, жили под одной крышей одним дыханием, не зная стужи, горя, слез...

Г лава 5

Фартовые вернулись с лова глубокой осенью. У троих кен­тов Угря закончились сроки. И они, спешно получив расчет, брались на материк. Двоих кентов, покалеченных с трамбовки, отправили в Поронайск, и они не вернулись в село. Ходили слухи, что выпустили их досрочно по состоя­нию здоровья.

С Угрем остался лишь Любимчик, которому до конца срока оставалось три зимы. Уговорил участковый Тимофея взять их двоих в бригаду охотников в притыкинские угодья. Но до от­правки на заимку еще было время. Немного. Недели две. За неиспользованные выходные им дали отгулять эти дни.

Полудурок, Скоморох, Кот и Цыбуля сразу поехали в По­ронайск к бабам. Да и пора было изменить обстановку, разве­яться. За зиму, лето и осень вымотались на работе. И решили условники отдохнуть с шиком.

На следующее утро все четверо укатили из села поездом, взяв с собой часть заработанного.

Угорь с Любимчиком купили в складчину ящик водки и пили в своем бараке до одури.

Тимка их не навещал. Он заготавливал в тайге дрова на зиму. Для себя и Филина. Ему помогал Горилла.

Две недели. Затихло Трудовое. Лишь условники - работя­ги, те, кто по старости иль болезни не мог работать на делянах, заканчивали строить в селе контору госпромхоза.

Два десятка фартовых, прибывших в село в прошлом году, жили на дальних делянах, и в село их не привозили. Этих за­конников в Трудовом видели всего один день.