Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  Дозвольте мне, кенты, - откашлялся Угорь пересохшим горлом. И, заметив легкий кивок бугра, продолжил: - То вер­няк, ежели не приклеимся к вам - кинут нас в зону. Легавый о том ботал и список в нюх совал. Мол, готово! Не все кайфово склеилось у нас. Помахались малость. У нас двое кентов и нын­че в палатке канают. Ребра им посчитали сапогами иль еще чего, только двигаться не могут. Окалечены до гроба. Даже срам­ное в исподнее делают. Конечно, не мы их так уделали. Есть урон и у вас. Но зачем квитаться говном? Ну, раздухарились малость. Пора и обнюхаться. Мы ж законники, каста. Как врозь дышать станем? Нельзя без пахоты? Лады, согласны пахать. Хоть сами, хоть с вами. Нам без разницы. Не по кайфу нам стало, что закон наш не держали. Ну да то не нам судить...

—  Где закон нарушен? Пахать пришлось? Нынче все закон­ники даже в зонах вкалывают! Тут для тебя работяг нет, чтоб на тебя чертоломить. Все из «малин»! Ты еще в Трудовом знал, что мы яйца не сушим. Чего сфаловался сюда? - не выдержал Ско­морох.

—  Не о том трехал! О бабах! Они тут себя держат с гонором!

—   Захлопнись о бабах. Они не клевые! И ты в их сраки своим шнобелем не лезь! - вспыхнул Кот.

—  Не в них дело! Но к чему ваш Тимоха с легавым ботал? Иль это по закону - фартовому с мусором трандеть? - взвился Угорь.

—    Если бы не тот легавый, а он за вас, мудаков, просил, не было бы схода. Усек, зараза? - вскипел Тимка и добавил: - Этот легавый дышать дает. Не дергает. И нас понимает. Тебя бы к прежнему легашу, ты б давно на Колыме канал...

—  Не темни, все мусора - западло. А ботающий с ними - сука! - подал голос долговязый.

—   Кранты! Кончай треп! Я - сука, ты - фартовый. Но именно тебя я не беру в бригаду. Хиляй этапом в зону. Там качай мозги! В гробу видел всякое говно выручать и греть. На хрену всех видел! - вскочил Тимка, взбешенный.

—  Не горячись, кент! Лишнее вякнул фартовый. Сгоряча.

Забудь, - попросил Угорь. И добавил: - У нас иного нет. Либо всех берете, или все - в зону...

У костра стало тихо. Лишь вскипевший чайник ронял кипя­ток на угли. Угорь снял его, налил в кружку доверху, подал Филину. По обычаю законников - перед всеми, своими и чу­жими, признал главенство, превосходство Филина над собой.

—  Прости, бугор, лйхуя мы с кентами дали. Но и сами еле одыбались. Теперь же не до разборок. Удержаться бы в фуфло. На воле закон держать проще. Нынче б душу не посеять. Клей нас к себе. Не прогадаешь.

—  Как, кенты? - отлегла обида у бугра.

—  Греби их к нашему берегу. Куда от них деваться? - вздох­нул Тимка.

—  Но пахать поровну. Чтоб не чинились, заразы! - крик­нул Кот.

— Давай одной кодлой! А то дожили, нас, законников, мусора мирят. Кому ляпни, сдохнет со смеху.

—  Клянусь парашей, такого не слыхал, - говорил Цыбуля.

— Тащи сюда барахло! В один круг! Поддай огня, Скоморох!

—  Бугор! Хавать кентам надо! Не жравши они. Заморены, как гады!

—  Мечи из нашего! Харчи! - отлегло от сердца Филина.

—  Федя! Феденька! - вошла в круг света Катя, и фартовые мигом утихли.

— Ты как тут нарисовалась? - обомлел бугор от неожидан­ности.

—  Сбежала из больницы. Не могу без тебя! Наши все сегодня собираются в дорогу, а я не могу не простившись, - заплакала Катя.

—  Куда ж мне девать тебя?

—  Вот хорошо, что пришла! Нам тут в аккурат хозяйка нужна. Ну дозарезу! Не погребуй нами, бабонька! Признай! - подошел Угорь.

А за ним и Тимка:

—  Зачем вам прощаться? Вон - хаза отдельная, - указал на палатку, - повариха и впрямь нужна. Не мужичье дело у печки толчись. Нехай остается Катя. Она у нас будет за главного балан- дера!

—  Ну что, Катюха, решаешься?

—  А надолго берете? - дрогнул у нее голос.

—  Навсегда! На всю судьбу! До гроба! Не будь я - Филин. Ввек не отрекусь от тебя, - не оглянулся бугор на кентов.

Те молча ушли подальше от света. Все поняли. Не место им здесь. Не стоит мешать, не надо слушать этот разговор. Он не для них. Он - первый и единственный. На всю жизнь. А она - неиз­вестно, как сложится...

Фартовые бегом носились. Ставили палатки, готовили. Они старательно обходили бугра и Катю. Они помнили свою вину. Знали по себе - враз такое не забывается...

Покуда фартовые ели у огня, притирались друг к другу, присматривались и мирились, Катя огляделась в палатке, при­брала в ней. Без просьбы бугра к костру подходить не решалась.

Он позвал ее, когда законники, обговорив все, наевшись до отвала, расходились по палаткам кемарить.

—  Катюш, иди похавай, - всунулся Филин в палатку лох­матым медведем.

Женщина послушалась. Поев рыбы, убрала со столов, у печ­ки, возле костра и пошла на реку умыться на ночь.

Ей было непривычно и жутковато одной среди мужиков, которых она до икоты боялась. Но именно этот страх нельзя было выдать. Ведь ее муж - главный средь всех. Его слушаются и боятся все. Значит, ей пугаться нечего.

«Федя при всех нынче меня женой признал. На всю судьбу. Даже не мечтала о таком. Дома, в деревне, все смирились с тем, что останусь я в вековухах. Не одной мне эта доля светила. И вдруг повезло. Вот удивятся в деревне, что я вышла замуж. Зна­чит, не такая уж я и страшненькая, - улыбнулась Катя. - Мама­ня небось перед Спасителем на коленях не одну ночь простоит, прося для меня светлой доли, благодаря Господа за подаренное счастье. А папаня выпьет стакан сивухи, пожелав дочке тепла на северах да кучу ребятишек в утеху старости. Могла б уехать. И надо бы. Да мимо судьбы, обронившей улыбку, кто пройдет?» - вздохнула баба.

Из партии сезонниц, приехавших на путину для обработки рыбы, не каждой повезло. Многие так и уедут на материк оди­ночками. Иных даже ни разу не провожали в общежитие. Хоть были пригожими собой, моложе Катьки. Не повезло им в этот сезон. Придется приехать на будущий год. Может, тогда улыб­нется судьба...

«А где я буду жить с Федей? Кем и где работать?» - вздра­гивали плечи женщины от холодной воды.

—  Катерина! - послышался голос Филина. В нем тревога за нее. Бабе приятно. К палатке бегом вернулась. - Одна не шас­тай! Усекла? - сказал Филин коротко и прижал бабу к волоса­той груди.

—  Нешто любишь? - спросила тихо.

—  А почему бы и нет? Без того как назвал бы своею?

—  А жить где станем? - дрогнула всем телом.

—  Все в ажуре, краля моя. Без хазы не останешься.

—  Да мне с тобой ничего не страшно, - призналась Катя.

Филин прижался к ней всем телом.

—  И почему ты мне сбереглась, меня выбрала? Неужель глянулся тебе?

— Сразу приметила. С неделю вокруг тебя ходила. Ты в мою сторону даже не глянул, я и робела. Не знала, как подступить­ся. А уж потом насмелилась - была не была.

—  Другие, помоложе, небось подкалывались? - спросил на ухо.

—  Мало что. Ты мне в душу запал, - соврала Катька.

Все обходили ее стороной. Никто даже на секунду рядом не задержался. Искали помоложе. Она не раз слезами давилась. Но теперь о том зачем вспоминать? Есть муж. Чего еще желать?

Утром, чуть свет, помня вчерашнее Тимохино слово о хо­зяйке, развела костер. Примостила над огнем ведро, чайник. На печку - кастрюли.

От гречневой каши сытный дух пошел. Баба в нее масла не пожалела. Чай приготовила. На вымытом столе тарелки расста­вила, разложила ложки. Нарезанный хлеб в миски положила.

Условники, увидев такое, радовались. Хозяйственная баба попалась. Такая голодом морить не будет.

Поев, спасибо говорили. А Федя в щеку чмокнул. Значит, доволен.

Мужики принесли ей дров и воды. Показали все продукты. И, принеся бак с рыбой, ушли на лов.

Катя долго думала, что приготовить. Рыбу? Но она уже на­доела. Хотя... И принялась баба за готовку. Без подсказок и советов.

Хорошо - тушенка нашлась. С нею гороховый суп сварила. Из рыбы - котлеты. Икру, благо на рыбокомбинате научилась, сде­лала. Компот из кишмиша - к счастью, кусты его росли рядом.

Условники глазам не поверили. Думали, что икру кеты только на комбинате можно сделать. А тут - своя. Ешь, сколько хочешь.

—  Эх! Склянку б под такую закусь! - вырвалось невольное.

А баба, походив вокруг палаток, на ужин грибы нажарила.

Накормила всех досыта.

—  Слушай, Катюха, где ж ты раньше была? Да мы с тобой от казенной жратвы совсем отвыкнем, - смеялись условники.

Женщина признала всех, кроме долговязого лысого мужи­ка, которого все звали Любимчик.

Катя его никак не звала. Ненавидела люто. Знала: не смо­жет признать его и простить. Он это почувствовал сразу и ста­рался обходить бабу стороной.

Она боялась его. Чувствуя, что открыто не способен спод­личать, но втихаря, исподтишка готов на любую мерзость.

Катя внутренне сжималась в пружину, проходя мимо него. Любимчик делал вид, что не замечает бабу.

К вечеру следующего дня, когда условники были на лове, к палаткам подъехала машина из Трудового. Из нее вы­шли Дарья и участковый.

Катя готовила шашлыки из кеты на ужин и не сразу замети­ла приехавших. А те, увидев женщину, остановились удивлен­но. Переглянулись друг с другом: