Ты моя одержимость - Валерия Ангелос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя нет. Ни черта не легче. Нельзя ничем такое дерьмо оправдать. Никаким варевом, пусть самым забористым и токсичным.
Кулаки сжимаются, зубы скрежещут. Пора провести финальный раунд.
- Вы куда? Подождите, туда нельзя...
Меня напрасно пытаются остановить. Я расталкиваю всех и врываюсь внутрь, распахиваю нужную дверь, желаю скорее увидеть рожу врага. Столько лет. Столько сражений. Море крови пролито. И вот. Каждый прошедший день вел меня именно сюда, в эту конкретную точку.
- Ну здравствуй, дядя.
Я подхожу к ублюдку вплотную и застываю, вглядываюсь в черные глаза. Я предвкушал нашу встречу давно, прокручивал в голове множество раз, прорисовывал до мельчайших деталей, разбивал на фрагменты. Как только узнал свою историю, как только понял, кто отнял жизнь моей матери, так и начал осуществлять казнь. Мысленно разрывал гада в клочья. Я его разделывал на куски, раздирал на ошметки. Медленно. Методично. С удовольствием настоящего садиста. Я жаждал забрать его жизнь. Это желание долгие годы горело под ребрами, толкало меня вперед. Я просто знал, что должен восстановить справедливость. Наказать урода. Расставить все по местам. Я добивался возмездия. Я должен был щедро воздать за грехи. За невинные души. Должен был пролить родную кровь, закрыть счет за чудовищное преступление, отплатить по полной.
И вот я здесь. Оказываюсь лицом к лицу с главным врагом. Достаточно протянуть руку, и я сверну его гребаную глотку.
Где радость? Где ликование? Где торжество?
Внутри меня пустота. Огонь исчезает. Остается лишь пепел. Прах. Едкое разочарование пробирает до костей. Так и тянет пробормотать - это все? Финал. Конец. Такой?!
Я от расправы над Королевым и Шараевым испытал больше эмоций. Поймал кайф. Горький. Болезненный. А тут я как будто наталкиваюсь на тень.
- Вы его родственник? - женский голос врывается в сознание. - Простите, я сразу не поняла. Господин Ахметов предупреждал нас, что вы можете приехать.
- Чего? - оборачиваюсь.
- Господин Ахметов, - откашливается дама в белом халате. - Он главный спонсор нашей клиники. Вообще, семья Ахметовых давно нас поддерживает. Сначала отец, потом сын.
- А этот? - хмурюсь и киваю в сторону койки. - Этот давно здесь?
- Почти двадцать лет, - следует ровный ответ. - Я передам вам историю болезни. Там собрана вся информация. Еще покойный господин Ахметов распорядился перевезти пациента сюда.
- Имя, - сглатываю. - Как его зовут?
- Нам не сообщили. В целях безопасности это не разглашалось. Мужчину пытались убить, причем очень жестоко. Ему чудом удалось выжить. Его нашли в горах. Покалеченный, он едва дышал. Понадобилось множество операций и годы реабилитации, чтобы довести его до нынешнего состояния.
- И что? - кривлюсь. - Теперь он типа в порядке?
- Да, - кивает женщина. - С учетом его травм невозможно добиться лучшего результата. Покойный господин Ахметов чтил традиции и не поскупился на оплату лечения, сказал, этот человек происходит из достойной семьи, он единственный оставшийся наследник великого рода.
Я опять смотрю на своего дядю. Передо мной неподвижно застывшее тело. Хилое. Тощее. Усохшее. Больше на труп смахивает, чем на живого человека. Лицо как восковая маска. На нем только глаза и живут. Блеклые. Выцветшие. Потухшие.
- Он соображает? - спрашиваю глухо. - Хоть что-то понимает?
- Разумеется. Мозговая активность в норме. Мы общаемся с ним, проводим различные тесты.
Я сильно сомневаюсь в правдивости ее слов.
- Он валяется лет двадцать, - чеканю. - Без движения.
- Верно, - соглашается она. - Несчастный заперт в собственном теле как в клетке, но мы обеспечиваем ему отличный уход. Его вывозят на прогулку. Вы можете не сомневаться, что медицинское обслуживание предоставляется по высшему разряду.
Дьявол разберет, зачем Ахметову-старшему понадобилось поддерживать жизнь в этом ублюдке. Может, хотел использовать его для клановых разборок? Держал на всякий случай? Как марионетку. Как куклу.
Теперь это уже не имеет никакого значения.
Я смотрю на своего проклятого дядю и думаю о другом. Двадцать лет тюремного заточения. Неплохо для начала. Особенно, если срок отбываешь вот так. Прикован намертво, заперт в изувеченном мешке из плоти и костей.
Врач продолжает болтать, посвящает меня в абсолютно не нужные подробности. Я пропускаю слова мимо ушей. Нависаю над своим кровным врагом. Над кровным родственником.
Вглядываюсь в его пустые глаза.
Черт раздери. Ублюдок как будто оживляется. Он не двигается, не дергается, на его застывшем лице не сокращается ни единый мускул. Зато в черноте взгляда вдруг вспыхивает пламя. Искры загораются одна за другой.
Узнает меня? Видно, я на отца похож. Или вообще, на Асадовых. Урод видит знакомые черты. Сходство цепляет точно крюк изнутри.
Я оскаливаюсь.
- Оставьте нас, - бросаю коротко.
- Конечно, - соглашается женщина и покидает палату.
Дверь захлопывается. Мы остаемся наедине. Мои бесы знают, как долго я воображал этот знаковый момент. Как жил им. Как дышал. Как стремился и приближал. Как выращивал ненависть, распалял ярость, впадал в одержимую злобу.
- За родного брата меня принял? - ухмыляюсь. - Ты ошибся. Я его сын. Тот самый сын, которого ты не успел убить. Расправился только с другими детьми. С моей матерью.
Я оглядываю капельницу. Осматриваю аппараты вокруг. Куча трубок. Мудреные схемы. По ходу, если выдернуть все это из сети, передо мной быстро окажется мертвец.
А вообще проще подонка придушить. Прихлопнуть кулаком. Немощный. Слабый. Жизнь в нем едва теплится.
- Твой взгляд был первым, что я увидел, когда появился на свет, - заявляю отрывисто, слежу за тем, как все ярче разгорается пламя в черных глазах. - Пора вернуть долг. Я долгое время считал, ты мой отец. Наказал мать за измену. За побег. Следовал всяким бредовым родовым правилам и учинил расправу. Я ошибся. Ты оказался моим дядей. Однако кое-что не поменялось. Я до сих пор хочу, чтобы мой взгляд стал последним зрелищем в твоей ублюдской жизни.
Ха. Вот