Сила, которая защищает - Стивен Дональдсон

Она не собиралась трогать его руки, ноги, лицо. Не в них было дело. Безумие же его было слишком странным, и потому вначале следовало убедиться, что он достаточно окреп физически. Пристальный взгляд ее обратился на раненую лодыжку.

Когда она сосредоточилась на этой ране, пламя стало темнее, выше, сильнее и чище; казалось, ее глаза сами излучали свет, и он был направлен на раненую лодыжку. Все остальное утонуло во мраке – остался лишь этот, объединивший их свет. Жар и благоухание пламени превратило их словно в одно целое, безраздельно и совершенно.

Несмело, точно больше не принадлежала себе самой, она положила руки на раненую лодыжку, ощупывая ее до тех пор, пока в подсознании не зафиксировалось, как та раздроблена. Потом встала.

Сила полностью подчинила ее себе – она была всего лишь сосудом, источником уз, связывающих ее воедино с болью Кавенанта.

Почувствовав, что эта связь достаточно окрепла, она отошла от него. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, она подняла с пола тяжелый гладкий камень, который обычно использовала вместо пестика. И все так же словно во сне, она, глядя на Кавенанта и держа камень обеими руками, подняла его высоко над головой.

На мгновение она закрыла глаза, и коричневый луч, связывающий ее с Кавенантом, дрогнул.

Со всей силой она с размаху опустила камень, ударив себя по лодыжке.

Кости хрустнули, как сухое дерево.

Боль пронзила ее – боль, объединившая их души. Она вскрикнула и без сознания рухнула на пол.

Дальше долгое время она не чувствовала ничего, кроме ужасной боли. Пока Целительница лежала на полу, огонь медленно умер, превратившись в тлеющие угли. Волшебный аромат весны, разлитый в воздухе, сменился запахом пыли, а корни на потолке и стенах перестали светиться. Не существовало ничего, кроме их боли, которую она полностью взяла на себя. Прошла ночь и наступила снова; она все еще лежала без сил. Сердце билось едва заметно, дыхание с хрипом вырывалось из безвольно раскрытых губ. Если бы сейчас она пришла в сознание, то с радостью предпочла бы умереть. Однако боль не отпускала ее ни на мгновение, и, в конце концов, в сознании не осталось ни одной мысли – ни о жизни, ни о смерти.

И все же наступил момент, когда она начала думать, что в молодости ей никогда не бывало так плохо. Никогда еще она не испытывала таких страданий. Ее истерзали жажда и голод – ив этом смысле тоже прежде она никогда так не мучилась. Куда все подевались? Почему никто не принесет ей хотя бы воды? Или они хотят, чтобы она умерла от жажды? Где родные и друзья, чью боль она не раз брала на себя и кто раньше бывал счастлив хоть чем-то помочь ей?

Когда сознание прояснилось, она вспомнила, что осталась одна и что некому позаботиться ни о ней, ни о больном. Он тоже не ел и не пил все время, пока длилось ее испытание, и ему еще труднее было выносить такие лишения. Может быть, он даже умер, и все, что она пережила ради него – напрасно.

С усилием, от которого затрепетало все ее дряхлое, измученное тело, она приподнялась с пола и передохнула, опираясь на руки, колени и тяжело дыша. Ей нужно было собрать все свои последние силы, прежде чем подойти к больному. Если он умер, ей предстоит сделать многое. Ей придется вернуть кольцо Белого Золота Лордам в Ревелстоун, борясь по дороге с ужасной зимой Презирающего. Такая ответственность ее пугала.

Понимая, что даже небольшая задержка может для Кавенанта оказаться роковой, она со стоном попыталась встать.

Однако, прежде чем это ей удалось, больной зашевелился. Не успела она и глазом моргнуть, как он вскочил, протопал мимо, задев ее ногой, от чего она снова упала, и выскочил из пещеры, в то время как она продолжала беспомощно лежать на земляном полу.

Удивление от того, что он оказался способен свалить ее, было сильнее боли; собственно говоря, никакого вреда он ей не причинил, для этого он был слишком слаб. Наоборот, неистовство, владевшее им, даже вернуло ей часть энергии. Тяжело дыша и ворча себе под нос проклятия в его адрес, она поднялась и хромая выползла следом за ним из пещеры.

Она догнала его совсем неподалеку – мерцающее свечение деревьев не пропустило его дальше. Он стоял, покачиваясь, и что-то бормотал, испуганно глядя на деревья, как будто были дикие звери, которые притаились, поджидая, когда можно будет на него напасть.

– Ты болен, – устало произнесла Целительница. – Пойми это, если ты вообще еще способен что-то понимать. Вернись в постель.

– Ты хочешь убить меня.

– Я – Целительница. Я не убиваю.

– Ты ненавидишь всех прокаженных и хочешь убить меня. – Он с безумным выражением вытаращил глаза, глядя в ее измученное лицо. – Тебя вообще не существует.

Она чувствовала, что неразбериха в его голове объясняется не только действием аманибхавама, но и его непонятной болезнью. И она была слишком слаба, чтобы утихомиривать его, говоря всякие нежные слова, которые не доходили до его сознания. Поэтому она просто доковыляла до него и жесткими, негнущимися пальцами хорошенько ткнула его в живот. Замолчав наконец, он упал в траву, а она отправилась на поиски алианты.

Она нашла ее совсем неподалеку, но усталость была настолько велика, что она снова потеряла сознание. Очнувшись, она разжевала и проглотила несколько ягод, и их волшебная сила тут же помогла ей подняться на ноги. Теперь она двигалась гораздо увереннее и набрала побольше ягод.

Съев половину, с остальными она вернулась к Кавенанту. Он попытался уползти от нее, но она прижала его к земле и заставила поесть. Потом она доковыляла до полянки мха, легла и ртом собрала обильную зеленую влагу. Это ее освежило, и теперь ей хватило сил заставить больного вернуться в пещеру и лечь в постель. Здесь она вновь напоила его отваром из своего таинственного порошка.

Она видела, как он испуган своей беспомощностью, но у нее не было сил, чтобы утешать его. Когда он впал наконец в беспокойный сон, она лишь пробормотала, склонившись над ним:

– Будь милостив, Господи.

Ей ужасно хотелось спать, но она была одна и позаботиться о ней было некому. Кряхтя и вздыхая, она снова разожгла огонь и принялась готовить еду для себя и больного. Пока еда варилась, она осмотрела его лодыжку и убедилась, что нога зажила, так же как и ее собственная. Незаметно было даже бледных шрамов в тех местах, где прежде была разорвана кожа. Она знала, что очень скоро его кости станут такими же крепкими, как прежде. Глядя на это свидетельство своей силы, она хотела обрадоваться, но не могла. Десятилетия прошли с тех пор, когда она обладала способностью радоваться, глядя на результаты своих стараний. Теперь она не колеблясь могла бы сказать, что если бы в юности понимала, какую цену ей придется платить, то никогда не стала бы Целительницей, не уступила бы тайной силе, томившейся внутри и жаждавшей освобождения.