Атлантическая премьера - Леонид Влодавец

9 ноября 1944 года комиссия на борту подводной лодки У-315 прибыла на объект и проводила инвентаризацию, систематизацию, а также укупорку сокровищ и их предварительную оценку. Одновременно исследовались исторические сведения о причинах появления этого хранилища на острове Сан-Фернандо. 28 февраля 1945 года работы были завершены, составлена подробная опись и отчет о работе в трех экземплярах. Первый экземпляр отчета и описи предназначался лично для фюрера, второй — для рейхсфюрера, а третий, страховочный, был

оставлен на острове Сан-Фернандо под мою ответственность. 2 марта 1945 года на подводной лодке У-314 бригаденфюрер Бернгард отбыл в рейх вместе с тремя членами комиссии и увез с собой первый и второй экземпляры отчета и описи. 5 марта на траверзе Санто-Доминго, как мы узнали из радиоперехвата, У-314 была потоплена эсминцами британских ВМС. Об этом нами было доложено по радио рейхсфюреру СС. 7 марта рейхсфюрер приказал ждать прибытия лодки У-315, на которую надлежало погрузить все ценности и эвакуировать их с объекта Х-45. У-315 прибыла на объект Х-45 15 апреля, выдержав три бомбежки самолетами и сторожевиками США, и после осмотра в эллинге была признана нуждающейся в капитальном ремонте. После доклада в Берлин мы получили приказ о немедленной эвакуации и консервации объекта, снятии с него охраны и минировании наиболее важных частей объекта. Мне, как старшему из членов комиссии, было доверено провести проверку ценностей по сохранившемуся экземпляру описи. Однако командир группы саперов обер-лейтенант Винкель, получив приказ заминировать торпедный склад, по ошибке заминировал туннель, ведущий к хранилищу драгоценностей. Таким образом, с 24 апреля 1945 года я оказался отрезан на объекте Х-45.

Ввиду особо секретного характера моей работы, приказом рейхсфюрера мне было запрещено всякое общение с моряками и обслуживающим персоналом Х-45. В хранилище был завезен трехгодичный запас продовольствия, созданы условия для моего постоянного проживания на объекте, оставить который я имел право только после погрузки драгоценностей согласно описи. После того как я был забыт на объекте, я смог растянуть этот запас на шесть с половиной лет. Кроме того, я попытался прорубить туннель в граните и выбраться на поверхность, минуя минированные пути. Всего мне удалось прорубить 28 метров 35 сантиметров с помощью кирки. Однако сегодня, 28 октября 1952 года, после пяти дней абсолютного голода, я полностью потерял силы и вынужден прекратить борьбу. Считая не исключенным вариантом поражение Великой Германии в войне и возможность захвата союзниками объекта Х-45, оставляю эту записку на английском языке для сведения. Извещения о моей смерти прошу направить по адресам: Дармштадт, Акселю и Марии Эрлих, до востребования, Фридрихсхафен, Лорен Таубе, до востребования. Прошу также уведомить данных лиц о месте моего постоянного захоронения.

Если Великая Германия потерпела поражение в войне с союзниками, подвергнута оккупации, разделу на сферы влияния или зоны интересов, а национал-социализм как движение немецкой нации утратил политическое влияние на ее территории, то, соответственно, утратили силу и ее права на ценности, находившиеся под моей охраной и в моем распоряжении. Не обладая, возможно, юридическими правами на распоряжение этими ценностями, я семь с половиной лет являлся их фактическим владельцем при отсутствии собственника, а потому считаю себя вправе завещать эти ценности первому, обнаружившему это письмо и сумевшему его прочитать. Во всяком случае, прошу учесть мою последнюю волю при определении судьбы этих сокровищ.

В случае же, если Великая Германская Империя не прекратила сопротивления и национал-социализм по-прежнему составляет основу духа немецкого народа, прошу считать, что я до последнего вздоха исполнял свой долг национал-социалиста и офицера войск СС.

Хайль Гитлер Гауптштурмфюрер СС Алоиз Эрлих 28 октября 1952 года».

Итак, покойник назначил меня своим наследником.

Мне, конечно, это показалось весьма лестным, хотя законность этого назначения была бы весьма сомнительной. Мне пришлось бы сражаться с Испанией, которая заявила бы, что эти сокровища были незаконно изъяты с испанских кораблей. Наверняка такие же иски могли предъявить Голландия, Франция, Португалия, Бразилия, Мексика, Перу, Колумбия, Венесуэла, Гаити, Тринидад и Тобаго, Аргентина, Уругвай и еще Бог знает кто. Затем пришлось бы выдержать битву с Англией и Штатами, которые потребовали бы признать сокровища своими, так как Эванс наверняка захватил часть добычи во время многочисленных англо-испанских войн на море и числился на это время офицером английского флота. Кроме того, он жил на нынешней территории США, имел там хоть и незаконную, но семью, а следовательно, могли найтись его американские потомки, в частности, Куперы. Наконец, Англия и США были победителями во второй мировой войне и могли считать это законной военной добычей. Тем не менее и немцы из обеих Германий могли потребовать вернуть им сокровища на том основании, что через триста лет они были найдены гражданами Германии, а все прочие уже утратили права. При этом конечно, Восточную зону поддержали бы русские и все их сателлиты. Такого грандиозного процесса: Ричард Браун против ООН — наверняка еще не знала история. Слава Богу, она его и не узнала. Боюсь, что мои финансовые ресурсы — а о своем финансовом положении я имел весьма смутные представления! — не позволили бы мне даже выиграть тяжбу против Хайди и Гран-Кальмаро, которые претендовали на Сан-Фернандо одновременно.

Кроме того, я как-то мало задумывался о судьбе наследства, потому что мне вовсе не улыбалось остаться здесь даже на вдвое меньший срок, чем Эрлих. Во-первых, он уже сожрал все, что у него было — несколько сотен, а может, и тысяч банок из-под консервов были свалены в одном из углов его комнаты. Во-вторых, я не знал бы даже, как вывезти все это добро, а в-третьих, где-то неподалеку расхаживали ребята Лопеса, Хорхе дель Браво и Джонатана Уильяма Хорсфилда, которые скорее всего знали кое-что о здешних местах, в том числе и о сокровищах тоже. Я не был уверен, что у меня хватит сил и времени перестрелять их до последнего человека, но зато был убежден, что для того, чтобы лишить меня жизни, им потребуется всего один удачный выстрел.

Надо было уходить от всего этого золота и камней куда-нибудь подальше, прятаться по этому подземному лабиринту, дожидаясь, пока банда хайдийского диктатора не уберется с острова и не покинет подземную гавань.

Но когда я собрался уходить и подошел к стальной двери, то остолбенел от ужаса…

Дверь, которую я так легко открыл штурвальчиком с внешней стороны, под собственной тяжестью захлопнулась. При этом от удара и сотрясения сработали на запирание какие-то замки, устройства которых я не знал. Скорее всего они уже давно вышли из строя и проржавели, но вполне могли наглухо заклинить

дверь и обречь меня на участь Эрлиха. Меня могло ободрить поначалу лишь одно

— жрать у меня нечего уже сейчас, и я имею полное право, не дожидаясь прошествия семи с половиной лет, пустить себе пулю в лоб, а перед тем составить новое завещание в пользу следующего дурака, который попадется в эту золотую мышеловку. Как я ни крутил штурвальчик — он не хотел открывать дверь.

С минуту я, уже поняв, что влип, все еще мучил штурвальчик, а затем присел на край стеллажа рядом с каким-то полутонным индейским богом, нашел в герметически изолированном кармашке комбинезона пачку сигарет и чиркнул зажигалкой. Хотелось выть, но с другой стороны, не верилось, совершенно не верилось в свою обреченность. Меня вдруг посетила мысль о том, что попасть в руки Хорсфилда и Хорхе дель Браво — это не самая плохая доля.

Я даже думал, что моя противоминная война со взрывами в туннеле наверняка не прошла незамеченной, и Лопес отрядил команду с миноискателями, которая рано или поздно меня найдет, спасет из этого заточения, а затем как-нибудь гуманно и тихо пристрелит.

Впрочем, эта мысль показалась мне приятной лишь на несколько секунд. Сидеть и ждать — самое бессмысленное занятие. Алоиз Эрлих нашел в себе силы прорубить в гранитной скале аж 30 ярдов! Почему бы и мне не попробовать убить время таким способом?

Конечно, кирка на старой сгнившей ручке мне помогла бы мало. Оторвав от одного из ящиков с золотыми слитками несколько досок, которые были пропитаны каким-то консервантом и от того не превратились в труху, я вытесал ножом грубое подобие ручки и насадил на нее кирку.

Гранит — порода весьма и весьма твердая. Когда я, сняв с себя все оружие и снаряжение, начал долбить острием камень, то понял, сколько трудов стоило Эрлиху пробить 30 ярдов за семь с половиной лет. Топча его кости, рассыпавшиеся в желтоватую труху, я представлял себе, как он с раннего утра до позднего вечера по кусочкам откалывает гранит и, отмерив пройденный за день участок, возвращается к своим сокровищам. Надо же! Семь с половиной лет этот несчастный наци был обладателем состояния большего, чем весь бюджет гитлеровской Германии! Он мог мочиться в золотые горшки, расшить свой эсэсовский мундир изумрудами и жемчугом, сделать себе панцирь из серебра или золота… Никто ему бы в этом не помешал. Он был безраздельным владыкой этих сокровищ, но увы — ни одно из них он не мог съесть или продать, чтобы купить лишнюю банку мясных консервов. Если бы кто-то явился и предложил ему ящик с сухарями — он обменял бы его на бочку с изумрудами, а бочку соленой сельди — на бочку с золотым песком. Вот такова цена вещей!