Эоловы арфы - Владимир Бушин

- Сколько ты платишь за свою новую квартиру?

- Тридцать шесть фунтов в год. Вчера как раз исполнился год, как мы переехали.

Энгельс остановился, помолчал немного, видимо что-то прикидывая, и медленно, веско проговорил:

- Впредь ты можешь рассчитывать на пять фунтов стерлингов ежемесячно с моей стороны.

- Фридрих, спасибо, ты очень добр, - тихо ответил Маркс, - но я же прекрасно знаю, что ты сам далеко не богач. Где ты возьмешь такие деньги? Ведь если не ошибаюсь, пять фунтов - твое жалованье за неделю. А такие деньги, как те, что отвалил тебе твой старик, - это же случайность, старик, кажется, никогда не был щедр.

- Все это тебя не касается, - Энгельс взглянул в сторону исчезавших огоньков Брайтона. - Даже если я взвалю себе на шею кучу долгов к новому балансовому году - не важно. И вот что еще: эти ежемесячные пять фунтов не должны мешать тебе обращаться ко мне во всех трудных случаях особо. Договорились? Обещаешь?

- Обещаю, обещаю, - торопливо ответил Маркс и, словно опасаясь, как бы Энгельс, стоя на месте, не придумал чего-нибудь еще, в свою очередь, взял его под руку и легким толчком пригласил шагать дальше.

- Эти господа из "Tribune", должно быть, думают, - все еще негодовал Энгельс, - что они выжали тебя, как лимон, и могут приняться теперь за выжимание следующего.

- Нет, они так не думают, - усмехнулся Маркс, - какие основания у них так думать? Ведь они, не подозревая об этом, выжимали сразу два лимона тебя и меня - и должны были бы удивляться и радоваться обилию сока в своем лимоне. Они и радуются, иначе тот же Дана не предложил бы мне писать для "Новой американской энциклопедии". Сейчас эта энциклопедия - моя единственная надежда.

- Работа не очень интересная в большей своей части, - поморщился Энгельс. - Но это может быть для тебя хорошим подспорьем, и я рад. Разделение труда остается у нас прежним?

- Да, ты продолжай писать на военную тему, а я беру на себя философию, экономику, право, биографии и тому подобные вещи.

- А как они намерены платить?

- По два доллара за страницу.

- Грабители! - Энгельс даже топнул ногой.

- Но это не главное, - с ухмылкой в голосе продолжал Маркс. - Они требуют, чтобы статьи были написаны основательно и кратко, так кратко, что, например, для статьи "Эстетика" Дана отводит мне одну страницу.

Энгельс расхохотался:

- Да он, верно, с ума спятил!.. Вся эстетика на одной странице? И за два доллара?

- Но самое худшее, Фридрих, что они продолжают требовать отсутствия в статьях какой бы то ни было партийной тенденции.

Энгельс опять засмеялся:

- Ну, мое положение здесь легче. Надеюсь, в уже полученных тобою статьях "Адъютант", "Аркебуз", "Атака", "Блиндаж", "Бивуак", "Бомба" мне удалось избежать партийной тенденции?

- В этих статьях, пожалуй, удалось. - И Маркс опять улыбнулся. - Но вот о статье "Армия" я то же самое утверждать не стану. Статья эта великолепна. Но ведь ты в ней занимаешься, в сущности, тем, что на весьма специфическом материале подтверждаешь правильность нашего воззрения на связь производительных сил и общественных отношений.

- Неужели? - приостановился Энгельс. - Право, не заметил. И уж во всяком случае, понимая, для кого пишу, не стремился к этому сознательно.

- Да, твоя статья великолепна, - сожалеюще сказал Маркс, - но прогрессивность Дана, Рипли и других редакторов энциклопедии - это всего лишь весьма непоследовательная прогрессивность американских буржуа. Они от нас ждут статей иного рода. Мне кажется, - в его голосе послышался оттенок легкого довольства и столь же легкого упрека, - в моих статьях глубже скрыты, лучше упрятаны подлинные чувства и пристрастия.

Энгельс ничего не ответил, а только искоса взглянул на друга. Они прошли несколько шагов молча, с наслаждением вдыхая прохладный морской воздух. Ночную тишину нарушал лишь ровный, спокойный гул машины.

- Как велико должно быть все издание? - спросил Энгельс.

- Помнится, Дана писал, что пятнадцать томов.

Энгельс еще помолчал, и вдруг ему стало весело.

- На твоем месте, - сказал он озорно, - я предложил бы Дана поручить нам одним составить весь энциклопедический словарь. Мы бы с этим справились!

- И недурно бы еще, - в том же тоне подхватил Маркс, - предоставить нам полную свободу в выражении своих взглядов.

- О-о-о! - мечтательно воскликнул Энгельс. - Это была бы энциклопедия! Дидро и Даламбер от зависти перевернулись бы в гробах...

- Им было легче, - вздохнул Маркс.

- Во всяком случае, - вернувшись с небес на землю, деловито сказал Энгельс, - возьми на нас столько статей, сколько сможешь заполучить. Если мы будем иметь в каждом томе от ста до двухсот страниц, то это не слишком много. Столько полноценной науки, - он усмехнулся на слове "полноценной", - мы этим господам легко поставим. Лишь было бы в обмен полноценное калифорнийское золото! - И, вскинув голову, он громко засмеялся в темное звездное небо.

...Брайтон уже давно скрылся из виду. Во всех каютах погасли огни. Пароход окружали море, небо и тьма.

- Пошли спать?

- Пора.

В каюте, пока Энгельс зажигал и оправлял свечу, Маркс открыл свой чемодан и достал оттуда книгу.

- Я обещал тебе привезти "Историю Флоренции" Макиавелли. Вот она, сказал он, кладя книгу на столик. - Поразительное дело: написано почти три с половиной столетия тому назад, а читается - не оторвешься. Шедевр. Я никогда не устаю изумляться этому... Книга тебе пригодится. Тут очень интересное описание того, как в четырнадцатом - пятнадцатом веках сражались кондотьеры.

- А это что у тебя? - спросил Энгельс, увидев в чемодане какую-то рукопись.

- Это несколько моих статей для энциклопедии, которые я хочу предварительно показать тебе.

Энгельс взял рукопись и не спеша пропустил ее через большой палец. Мелькнули заглавия статей: "Армада"... "Барклай де Толли"... "Беннигсен"... "Боливар"... "Бернадот"...

Когда уже легли, он вынул из-под самого низа последнюю статью: своими советами в письмах и кое-какими сведениями он помогал писать ее.

- Хочешь прочитать? - спросил Маркс. - Отложи до завтра, вот уж приедем, тогда почитаешь.

- Я только посмотрю, - ответил Энгельс и стал читать: - "Бернадот, Жан Батист Жюль - маршал Французской империи, князь Понтекорво... родился 26 января 1764 года в По, департаменте Нижних Пиренеев, умер 8 марта 1844 года в королевском дворце в Стокгольме..."

Статья была большая, обстоятельная, и читать ее, конечно, надо на свежую голову, завтра. Но Энгельс все же открыл последнюю страницу и выхватил взглядом несколько фраз: "Когда 5 февраля 1818 года Карл XIII умер, Бернадот, под именем Карла XIV Иоанна, был признан Европой королем Швеции и Норвегии... Его политика в Швеции отличалась посягательствами на свободу печати, преследованиями за преступления, состоящие в оскорблении величества, и сопротивлением прогрессивным мерам..."

"Ничего себе энциклопедическая бесстрастность!" - усмехнулся Энгельс и прочитал самую последнюю фразу статьи: "Если во время царствования Карла XIV Швеция отчасти оправилась от полуторастолетия бедствий и неудач, то этим она обязана не Бернадоту, но исключительно врожденной энергии самого народа и влиянию длительного мира".

Энгельс не выдержал и хмыкнул.

- Ты что? - встрепенулся уже засыпавший Маркс.

- О Бернадоте... Ты тут даешь великолепный образец энциклопедически-беспартийного стиля.

- Что, думаешь, это им не подойдет? Не примут?

- Но ведь иначе ты писать не захочешь да и не станешь, даже не сможешь... Ладно. Спи. Покойной ночи.

И Энгельс задул свечу. Минуты через две, уже в темноте, он сказал:

- Между прочим, мы с тобой сейчас сами в положении Бернадота. Служа Бонапарту, он преследовал свои собственные цели. И мы делаем то же самое, служа "Американской энциклопедии" и Дана.

- Пожалуй, - сонно отозвался Маркс.

- Бонапарт чуял, что у Бернадота есть свой план, и вел себя по отношению к нему, как ко всем, у кого подозревал собственные цели, весьма гнусно. Этот урок истории нам надо учесть.

- Ну, Дана не Бонапарт, - зевнул Маркс, - хотя и не лишен проницательности.

- И все же... Ну, спать, спать...

Утром после завтрака они сидели на палубе под тентом. И в воздухе, и на море было тихо. Часа через полтора-два справа должен показаться английский остров Олдерни, а слева - берега Франции.

На коленях у Маркса лежали три толстые зеленые тетради.

- Здесь, - сказал он, передавая их Энгельсу, - я регистрирую все факты и события, связанные с кризисом. Вот английская тетрадь, вот немецкая, вот французская... Сведения, которые я получаю из твоих писем, тоже здесь. Полистай эти записи - и ты увидишь, что дело приняло такие размеры, как никогда раньше. Это первый в истории мировой кризис. И я не думаю, чтобы мы с тобой долго оставались зрителями.

Энгельс слегка подбросил в руке увесистые тетради:

- Ты много сейчас сидишь над своими экономическими исследованиями?

- Я работаю над их подытоживанием как бешеный, - Маркс стиснул кулаки и потряс ими у груди, - ночи напролет. Мы должны до потопа иметь ясность по крайней мере в основных вопросах.