Тайны Второй мировой - Борис Соколов

За время войны много немецких сельскохозяйственных рабочих ушло на фронт. Их заменили военнопленные и завербованные работники из освобожденных областей». Далее в статье говорилось о хорошей жизни «восточных рабочих», будто бы получающих 70 марок в месяц и бесплатно — сытную пищу и хорошую одежду.

Нарисованная Д. Зуевым картина весьма реалистична и явно не придумана, несмотря на вероятную идеализацию положения «остарбайтеров» и ложность утверждения, будто в годы войны в Германии выросло сельскохозяйственное производство. В действительности к 43-му году производство зерна упало с 104 пунктов в 1939 году до 92 (в 42-м — 86), а картофеля — с 105 до75 (в 42-м — 101){496}. Но на советских крестьян, одетых в военную форму, даже германское сельское хозяйство военного времени производило совершенно потрясающее впечатление. Ведь их отцы и деды в подавляющем большинстве до 1917 года никогда не владели участками земли больше 4 га, а после 1929 года лишились и их. Те надои, которые в Германии считались средними, для Советского Союза были трудно достижимыми рекордами.

Аналогичная экскурсия казаков, только не в деревню, а в Берлин, описана в статье Ф. Кудинова «Экскурсия в Германию», появившейся в журнале «На казачьем посту» 15 января 1944 года. Там подчеркивались многие детали немецкой жизни, поражавшие воображение советских граждан. Например, фруктовые деревья, стоявшие вдоль дорог и ломившиеся от плодов. Выяснилось, что «по установившейся традиции путник пользуется только упавшими фруктами», поскольку деревья находятся в частной собственности. В Советском Союзе никому из колхозников и в голову бы не пришло, что нельзя лакомиться плодами с придорожного дерева, если рядом нет милиции или сторожа.

Большое впечатление на казаков произвело посещение лазарета, где вместе с немецкими солдатами лечились и военнослужащие «восточных войск». Кудинов особо подчеркивал: «Инвалиды из этого лазарета выписываются только тогда, когда хорошо подготовлена культя, получен протез и обучен какому-либо ремеслу. Так что инвалиды войны в Германии не являются обузой для семьи и государства. На лицах у них вы не встретите ни печали, ни тревоги за будущую жизнь».

Здесь перед нами отнюдь не пропагандистская зарисовка. И в сегодняшней Германии можно наблюдать вполне благоустроенных инвалидов, к которым окружающие относятся как к нормальным гражданам, без той характерной смеси страха, презрения и жалости, что характерна для российского обывателя. В России же после окончания Великой Отечественной войны наиболее изувеченных инвалидов согнали в колонию на Соловках, чтобы своим видом они не портили улицы больших городов.

Перед отъездом из Берлина казаки посетили квартиру частнопрактикующего врача: «Квартира состоит: из комнаты ожидания, приемного кабинета, процедурной, рабочих кабинетов членов семьи, столовой, кухни, нескольких спальных комнат, библиотеки, всего — 12 комнат». Далее перечислялось самое современное оборудование процедурной и кабинета, которое все находится в личной собственности врача. Кудинов отмечал, что чистый годовой доход врача, за вычетом налогов и коммунальных платежей, превышает 10 тыс. марок. При этом «все взрослые члены семьи имеют велосипеды, для посещения больных на дому имеется автомашина. Жизнь среднего врача в Германии нельзя сравнить даже с жизнью крупного специалиста — профессора Советского Союза».

С этим утверждением согласятся читатели фантастической повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» (1925). Вспомним, что ее главный герой, профессор Преображенский, будучи мировой знаменитостью, располагал только 7-комнатной квартирой, но и за это подвергался постоянным нападкам со стороны домового комитета. К началу же Великой Отечественной войны такая 7-комнатная квартира и для известного врача в СССР была невиданной роскошью, а современного оборудования не хватало даже в крупных клиниках. Также и велосипеды для большинства советских граждан были предметами роскоши. Поэтому в Германии велосипеды стали одним из основных предметов реквизиции со стороны бойцов Красной армии.

Кудинов зафиксировал впечатление казаков от посещения немецких мануфактурных и обувных магазинов: «Большой ассортимент товаров позволяет в любое время без очереди купить по карточкам необходимый товар. Вследствие этого население Германии настолько хорошо одето, что по костюму нельзя судить, кто перед вами: рабочий или инженер, сельский учитель или профессор». Как известно, до 1943 года гражданское производство в Германии почти не сокращалось, и изобилие товаров на полках германских магазинов военного времени было недостижимым идеалом даже для довоенного Советского Союза. Единственным пропагандистским преувеличением в очерке кажется рассказ о преуспевающих «восточных рабочих», некоторые из которых будто бы «приняли уже европейский вид: модная прическа, хороший костюм, и только значок «ОСТ» указывает на происхождение». Заканчивался же очерк агитационным пассажем совершенно в советском стиле: «Политика национал-социалистической партии Германии направлена на поднятие материального уровня всех слоев населения. Поэтому немецкий народ так любит свою родину, дорожит ею и предан своему правительству».

Справедливости ради необходимо отметить, что жизнь основной массы немцев была не столь безоблачна, как она виделась участникам пропагандистских экскурсий. Вот, например, показания об условиях жизни в Германии бывшего рабочего, а потом техника завода «Ганномах» в Ганновере Вольдемара Зоммера, оказавшегося в советском плену в октябре 1942 года: «Денег в настоящее время подавляющему большинству хватает, так как купить на них все равно нечего. Я получал рабочим-токарем 200 марок в месяц, а техником 280 марок. Расходовал 27 марок на квартиру и 100 марок на питание, выдаваемое по карточкам. Большую поддержку в смысле питания давал мне мой личный огород. Остальные деньги тратить было некуда. Можно было бы, конечно, покупать товары по спекулятивным ценам, но они так высоки, что рука не поднимается что-либо купить». По точному замечанию Зоммера, «в Германии тихо не потому, что население живет в довольстве и благополучии, а потому, что гестапо «хорошо» работает»{497}.

Стереотип Германии и у власовцев, и у казаков был практически одинаковым. Подобное сходство вряд ли можно объяснить общностью установок германского министерства пропаганды, контролировавшего все коллаборационистские издания. Скорее, дело было в общности условий жизни в СССР как казачьего, так и собственно русского населения, в сравнении с которыми условия жизни немецкого населения создавали разительный контраст.

В отличие от русских коллаборационистов, у большинства участников германского движения Сопротивления изначально существовал негативный стереотип России и русских, отчасти под воздействием нацистской пропаганды, отчасти из-за бросавшегося в глаза сходства национал-социализма с большевизмом. Участники антигитлеровского движения, не исключая и членов Национального Комитета «Свободная Германия», не имели почти никакого адекватного представления о советской жизни. В отличие от русских коллаборационистов, немецкие коллаборационисты из числа пленных практически не покидали территории лагерей, а организованные для них экскурсии носили характер «потемкинских деревень» и не давали представления о советской действительности. Подавляющее же большинство участников заговора 20 июля никогда не бывало на оккупированной советской территории, и их представления о России и русских носили в основном умозрительный характер, хотя и менялись по ходу войны в связи с изменением общей ситуации. Как отмечает Г. Юбершер, «тема России и германо-советских отношений не выделялась в качестве принципиально важного пункта в программных документах консервативно-национальных кругов Сопротивления, а многие их представители находились под воздействием антибольшевистского «образа врага»»{498}. Однако германский историк вряд ли прав, когда считает текст приказа, отданного накануне нападения на СССР одним из участников Сопротивления командующим танковой группой генералом Геппнером, адекватным отражением его взглядов на Россию. В этом приказе со ссылкой на Гитлера говорилось о «беспощадной борьбе» с Советским Союзом, а предстоящее вторжение характеризовалось как продолжение «векового противоборства германцев и славян, защиты европейской культуры от московско-азиатского потопа и еврейского большевизма». При этом Геппнер, вслед за фюрером, требовал «не давать пощады сторонникам русско-большевистской системы»{499}. Однако подобные приказы, подчас с использованием тех же самых словесных оборотов, издавали и командующие другими немецкими армиями, например Рейхенау и Манштейн{500}. Скорее, эти приказы можно считать отражением инструкций и распоряжений вышестоящих инстанций, ОКВ, ОКХ и командующих группами армий, чем личной инициативой генералов. Приказ Геппнера от 2 мая отражал установки, данные Гитлером в большой речи перед генералами 30 марта 1941 года, где он заявил, что задачей вермахта в отношении России является уничтожение не только ее вооруженных сил, но и государства как такового{501}. Поэтому вопрос о том, соответствовали ли такого рода приказы подлинным взглядам Геппнера или Манштейна на Россию и русских, остается открытым. Точно так же по приказам, которые отдавали в свою бытность в Красной армии Власов и другие генералы-коллаборационисты, нельзя судить об их подлинных чувствах по отношению к Германии и немцам, поскольку они просто транслировали пропагандистские формулы из приказов вышестоящих инстанций и выступлений Сталина. Следует подчеркнуть, однако, что подобные негативные оценки Германии и немцев повторялись и в личных письмах Власова 1941–1942 годов. Вероятно, в тот момент он действительно находился под влиянием «образа врага».