Союз нерушимый... - Михаил Каштанов

Новиков слушал наркома и буквально разрывался от разнонаправленных эмоций. Конечно, было ощущение гордости и удовлетворения от того, что его идеи нашли свое воплощение. Было чувство восторга и гордости своей страной и её народом. И вместе с тем — холодным яростным комом распирала грудь и рвала душу ненависть к тем, кто загубил ЭТУ страну. Страну, для которой не было невозможного — превратили в третьеразрядный сырьевой придаток цивилизованного и сытого Запада. Превратили не в силу каких-либо объективных причин, а для удовлетворения своих личных амбиций. Для того, чтобы никто не мешал сладко жрать и воровать. Разве можно сравнивать эту Россию, которая сейчас носила гордое название СССР и ту, демократически-либералистическую 'Россиянию', в которой даже за то, что ты пытался громко заявить, что ты русский, могли обвинить в шовинизме и фашизме. И ведь не просто обвинить, а и закопать потихоньку.

И как все это могло умещаться в душе и голове одновременно, Новиков и сам не знал. Но умещалось. И помогало ему не просто жить — а делать все, чтобы эта постыдная Россияния не могла возникнуть никогда. Вот и сейчас, он видел, что стал еще на один шаг ближе этой цели.

На само совещание Новикова так и не пригласили. Просидел в приемной почти четыре час. Но это его сейчас не огорчало. Зато появилось время спокойно обдумать все, что сегодня произошло.

Во-первых, он явно прошел какую-то проверку. Какую, непонятно. Но то, что это была проверка, он не сомневался ни секунды.

Во-вторых, за все время даже не вставал вопрос о его возвращении в дивизию. Ни в кадрах, ни при разговоре с наркомом. Следовательно, стоило готовиться к новому назначению. Какому и куда — это вопрос отдельный. Смысла гадать он не видел.

В-третьих, судя по всему, все 'оргвыводы' были сделаны в его отсутствие. И тратить свое время и нервы на это не придётся.

Ну, и, в-четвертых, на такие совещания просто так не приглашают. Не требуешься сейчас, потребуешься позже. И, кажется, он догадывался, кому он мог потребоваться. Вопрос — зачем? Но тут уж следовало быть чуточку фаталистом и просто ждать. Слишком много вариантов и почти все — равновероятны.

Вопросов, напрямую кающихся темы формирования танковой армии, Новиков не опасался. Все давно рассчитано, увязано и разложено по полочкам. Благо, новообретённая память позволяла все это спокойно хранить в голове.

Из-за двойных дверей звуки не доносились, и о ходе совещания Новиков не знал. Тишину приемной нарушали только приглушенные звонки телефонов и тихий голос секретаря. Кстати, совсем даже не Поскребышева, а совершенно незнакомого истории товарища Лебедева. Лишь однажды тишину приемной нарушил выскочивший из кабинета полковник Генштаба Штеменко, на ходу торопливо кивнувший Новикову и умчавшийся в расположенную рядом рабочую комнату, оборудованную, как знал Новиков, всеми необходимыми средствами связи и немалой библиотекой карт и справочников. Через десять минут так же торопливо он прошел в обратном направлении. Вот и все. Сиди и жди.

О том, что совещание закончилось, Новиков догадался по поведению секретаря. Тот засуетился, перекладывая на своем столе какие-то бумаги, и встал. Как он узнал или почувствовал — это дело десятое, но то, что хорошие секретари в таких делах никогда не ошибаются, Новиков знал. Поэтому и сам тоже встал со стула и без лишней спешки оправил свой френч.

Через несколько секунд двери распахнулись, выпуская участников совещания. Скользя взглядом по знакомым и не очень лицам, Новиков буквально физически ощутил, как из открытых дверей пахнуло жаром и напряжением. Что ни говори, а работающие на полную катушку, чуть ли не кипящие от напряжения мозги множества человек, создают такой фон, что только держись.

Наркомы быстро разошлись. Но Фрунзе не выходил. Команды 'отставить ожидание' не было. И Новиков терпеливо остался сидеть на своем прежнем месте. Лебедев тоже вернулся к своей, непонятной непосвященному, но от этого не менее важной, работе. Прошло еще, наверное, минут пятнадцать, когда раздался телефонный звонок. Лебедев поднял трубку, выслушал собеседника, что-то коротко ответил и только сейчас обратил внимание на Новикова.

'Словно только заметил, зараза' — беззлобно, скорее, с уважением подумал Новиков, 'А какой взгляд! Совершенно бесстрастный и просвечивающий. Как тубус рентген аппарата'.

-Товарищ Новиков, пройдите в кабинет.

'Пройдите. Ну, значит пройдем'. Новиков встал и еще раз оправил свой френч. 'И все же, как ни хорохорься, а волнение пробирает до мозга костей. Не к кому-нибудь идете, товарищ Новиков, а к самому товарищу Сталину'.

Но вообще получилось, что волновался напрасно. Или нет? Встретили приветливо. За руку поздоровались. Да и Фрунзе ободряюще в усы улыбался. Вручили толстенную папку и отправили в рабочую комнату изучать. Изучил. В папке были приказы и нормативы по формированию танковой армии, причем почти в том самом виде, в котором и хотел видеть этот документ сам Новиков. Пришел обратно. Доложил, что документы изучил. И вот тут и началось самое интересное.

В кабинете за это время появилась еще пара действующих лиц: Зиньковский и Берия. Сидели себе тихонько за столом для совещаний. Только поблескивали — один лысиной, другой стеклами пенсне. И к чему такое природное явление? Молчат народные приметы. И Зиньковский с Берией молчат.

Все это Новиков отметил краем глаз. Сам же, всё внимание на Иосифа Виссарионовича. И Сталину это понравилось. Улыбнулся. Кивнул головой, словно сам с собой соглашаясь. Взял со стола трубку. Но раскуривать не стал, просто держал в руках, как привычный предмет. Подошел к Новикову. Близко подошел. Посмотрел внимательно прямо в глаза — словно выстрелил, и тут же потушил взгляд. Повернулся в пол-оборота к Фрунзе, словно приглашая его принять участие в разговоре. Чубуком трубки слегка постучал по папке с документами, которую так и держал в руках Новиков.

-Товарищ Фрунзе мне так часто говорил, что создание танковой армии Ваша идея и мечта, что мы сочли необходимым Вас ознакомить с результатом наших трудов.

Сказал и замолчал. Держит паузу. И Новиков молчит. А что говорить? Вопроса нет. Изливаться в благодарностях? Не тот Сталин человек. Вот и молчим.

Сталин разгладил кончиком чубука усы. Снова повернулся к Новикову.

-Я тоже так думаю, что добавить к этому, — жест в сторону папки, — сейчас нечего. Но, мы пригласили товарища Новикова не только затем чтобы сделать ему такой приятный подарок. Хотя и это тоже очень важно. Очень важно, чтобы человек видел, что его труд правильно оценён. А то некоторые товарищи про это забывают.