Ноябрьский дождь - Владимир Владимирович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама. Папа. Скоро дочка присоединится к вам.
Расплывающаяся перед умирающими глазами физиономия, на которой отрастали щупальца, померкла. И Канзаки просто закрыла глаза.
Конец.
- Хардкор! - громыхнуло грозовым раскатом на всю крышу. Этот голос. Клоунские интонации надсадного смеха. Густое прокуренное звучание. - БДСМ и прочие гадости на марше!
Ватанабэ.
Пожалуйста.
Помоги.
Грета обернулась почти испуганно. Распустившиеся в предвкушении трапезы маленькие пасти в мгновение ока всосались обратно в кожу.
На пороге стоял, тяжело отдуваясь. Сэм Ватанабэ в белоснежном костюме. Громко выдохнув с лошадиным всхрапом, он присмотрелся. И, увидев творившееся безобразие, скакнул вперед.
- Стоять! - взвизгнула Грета, и было заметно, как она напряжена. - Сердце ей вырву!
- Да ну? - широко и свирепо осклабился Сэм. - Какая ты злобная.
Он стоял посреди крыши, за спиной у обернувшейся блондинки. Один шаг - и ставшая заложницей умиравшая Канзаки будет растерзана. Но Ватанабэ и не собирался делать этот шаг. Напротив, он поднял вверх руки. Как бы демонстрируя покорность. Только почему-то кулаки были сжаты, а пальцы сложены двумя знаками V. Воздев два победных жеста в воздух, Сэм ухмыльнулся. И засветился.
Черно-красный пес боли мгновенно вцепился Грете в глотку. Белоснежная волна чужой силы, как муху веером, смахнула ее с японки. Падая и чувствуя, как усыхает терзавшая податливое тело рука, блондинка раскрыла рот в беззвучном вопле. Каждую клеточку ее тела нестерпимо жгло тысячеградусное пламя, испарявшее дождь и камень. Сомнений быть не могло - на крыше раскинулась волна, генерируемая Наследником.
И Канзаки тоже видела. Впервые с того самого дня в Токио. В канализации девушка сумела разглядеть лишь отсветы, ощутить лишь дуновение этой невероятной мощи. Но сейчас внезапно прояснившимся взглядом Мегуми воочию узрела пылающий белоснежный столб, выросший на месте Ватанабэ. Шириной в несколько метров, он устремился в небеса, пронзая тучи.
- Супер овердрайв! - заорал Сэм, и столб ярко вспыхнул. Грета взвыла, как раненое животное, и на корточках попыталась отползти в сторону. Но сияние не отпускало. Оно схватило ее пылающими лапами и, удерживая на земле, принялось щупать голову. Чужая воля бесцеремонно проникала в разум трикстера. Как много раз Грета сама проделывала подобное с людьми. Но то с людьми. Сейчас же сама хищница выступала в роли овечки.
Вылет в четырнадцать часов. Номер в гостинице, контакты...
Анонимно. Нельзя рисковать раскрытием...
Люблю...
Люблю. Не знаю, почему. Он похож на дьявола. Наверное, поэтому.
Доставить бомбу в указанное место...
Власть. Богатство. Порядок.
Он сможет навести нужный порядок. Каждый недочеловек будет знать свое место. И старая карга Лилит получит заслуженное.
Люблю.
Он мой. Только мой. Маленькая стерва Анна. Поскорее бы он сделал то, что собирается.
Боги. Мы боги.
Он бог. Он дьявол.
Доставить бомбу и проконтролировать подготовку. Выйти на контакт с Люцифером. Кто он? Октавиан так и не сказал...
Грета чувствовала, как копаются в голове белоснежные щупальца. Чужая воля забралась в память. Память о том, кто должен был оставаться тайной. Память о сокровенном.
С трудом передвигая сведенными судорогой руками и ногами, Грета поползла в сторону. Плечо уткнулось в отгораживающий край крыши бордюрчик. Это выход. Даже если придет смерть... Напрягшись, она навалилась на край. Перегнулась на другую сторону. И упала в дождливую черноту.
Полет не прошел безболезненно. С той стороны, куда она бросилась, были балконы. И на один такой Грета как раз налетела. Терзаемое болью тело тяжелым грузом упало на перила и, снося их, соскользнуло вниз. Как ни странно, именно это болезненное столкновение позволило Грете не расшибиться совсем уж в лепешку, когда, сопровождаемая вереницей обломков, она приземлилась.
Кажется, вокруг был парк. Или какой-то сад. Вроде бы в гостинице был с одной стороны такой дворик. С деревьями. Грета не могла вспомнить. Голова почти не чувствовалась. Как и все остальное тело. Руки ощущались двумя совершенно чужими объектами, деревянными палками, сломанными пару раз и засунутыми в рукава плаща. Тело ниже пояса словно отсутствовало. По тому, что от нее оставалось, волнами прокатывалась боль.
Веки еще подчинялись. Открыв глаза, она моргнула. Набегала кровь, газон перед лицом расплывался в мокрое зеленое пятно. Сверху капала с барабанным стуком вода. Дождь. Слева темный ствол дерева.
Она жива.
Из-за дерева кто-то показался. Человек. Мужчина. Одетый в темно-серый мешковатый костюм, вымокший под дождем. С лохмой черных неухоженных волос. С тонкими чертами лица и кривой усмешкой. Но где же усы-стрелочки, собиравшиеся под носом, когда он вот так ухмылялся?
- Ф... - попыталась что-то сказать Грета, но разрушенная челюсть не позволила выговорить ни единого внятного слова. - Ф... Ы...
Фрэнки подступил вплотную к разбитому телу.
- Какая же ты жалкая, - сказал он, засовывая руку под пиджак. Грета, чувствуя, как по лицу течет кровь и дождевая вода, едва заметно шелохнулось. Таков был весь результат ее попытки броситься прочь. - Я принес тебе привет от него.
Откинув полу, Франклин продемонстрировал висящий в ножнах мачете. Взявшись за удобно легшую в ладонь рукоятку, убийца потянул страшный нож наружу. Лишенное усов лицо расплылось в по-детски счастливой улыбке.
Грета видела одним глазом, как поднимается заносимая рука, как наклоняется к ней верный пес того, кого она любила. Того, кто прислал это чудовище добить ее. Он знал. С самого начала он знал, что Грета не вернется. Все-таки обманывал.
Сволочь.
Когда широкое лезвие понеслось вниз, Грета сделала единственное, на что была способна. Закрыла глаза.
Ослепительный столб света ушел в небо, разогнав пару особенно тяжелых туч. На заливаемой чуть притихшим дождем крыше остался лишь темный обугленный круг. В нем весьма вольготно раскинулся упавший навзничь Сэм Ватанабэ. Внушительный силуэт толстяка был черен. Костюм обрел прежний цвет, от белизны не осталось и следа. Остававшаяся сухой прежде, сейчас потемневшая ткань мгновенно начала пропитываться влагой. Крупные дождевые капли стукались о стекла черных очков. Борода-эспаньолка потяжелела.
Канзаки лежала на прежнем месте, моргая слезящимися глазами и морщась от дождя. Жизнь улетучивалась из избитого тела с каждым вздохом. Глубокая рана под грудью истекала кровью, разрисовывавшей одежду красным. Дышать становилось все тяжелее. Темное небо пред глазами сгущалось в красках и грозило обернуться одной сплошной черной вуалью. Финальным занавесом.
Как обидно. Все-таки конец. После такого-то выхода неожиданного спасителя.
Рядом с суровым пыхтением кто-то шлепал по лужам. Сэм Ватанабэ умудрился сесть и, судорожно икнув, уставился на девушку. После чего, не говоря ни слова, принялся перемещаться к ней на четвереньках. Мегуми услышала, как нечто большое зашуршало сбоку.
- Ну, как мы себя сегодня чувствуем? - надтреснутым голосом спросил толстяк.
Канзаки не ответила. Стекленеющий взгляд остановился на набухшей водой бородке Сэма. Господи боже, неужели она умрет, сопровождаемая его плоскими остротами? Ну просто чудесно!
А Ватанабэ тем временем поднялся на колени и размял плечи. После чего пару раз сжал свои могучие кулаки, разжал их и растопырил пальцы. Мощные лопатообразные ладони легли девушке на живот, все еще оголенный. Сэм вновь нагнулся, склоняясь над лицом Мегуми. Широкий выпуклый лоб коснулся ее лба.
Вдруг, как будто кто-то вынул пробку из памяти, вспомнился Токио. Вспомнилось ее раненое плечо. И то, как Ватанабэ справился с болью. И, конечно, то, что после боя раны не было. Мегуми ведь совершенно забыла. А сейчас от мужских ладоней по организму разливалось тепло. Уютное такое мягкое тепло. Оно обволакивало сломанные ребра и утихомиривало их стенания, ласково подталкивало ушибы и разгоняло гематомы. От живота теплая волна докатилась и до груди. Почти сразу исчезло ощущение проникающего в рану холода. А тепло все поднималось и поднималось. Шли секунды, смерть отступала. Лоб Сэма, касавшийся ее, нагрелся и тяжело давил.
- Канзаки, - неожиданно сказал Ватанабэ. - Сразу меня не убивай.
И мужчина, к вящему удивлению девушки, отстранился. Только для того, чтобы вновь придвинуться и прикоснуться своими губами к ее губам. Глаза Канзаки распахнулись, а тепло внутри сразу же обратилось в палящий жар. Свирепое пламя прорывалось от самых губ куда-то в далекие глубины, сметая все, от кровоточащей раны до малейших синяков. Теперь уже и сама Мегуми нагрелась до такой степени, что пара дождевых капель, упавших на кожу, тут же испарились.