Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Слова, – произнесла Мишель.

– Да. Слова.

– Палки и камни. Я поднимаю их. – Мишель погладила Фриду по руке. – У вас хорошее лицо, поэтому я скажу вам. Его звали Голубь мой. Его звали Милый. Понимаете?

– Спасибо. – Фрида выждала несколько секунд, затем встала. – А теперь мне пора.

– Вы придете еще?

– Не думаю, что это хорошая мысль, – заметил Карлссон.

– Приду, – кивнула Фрида.

Глава 8

Фрида догадалась, что это он, как только человек появился в конце дороги. Он бежал вверх по крутому холму, далеко выбрасывая вперед ноги, и чем ближе он был к ней, тем быстрее бежал. Наконец, тяжело дыша, он остановился, наклонился и уперся руками в колени. Утро было безоблачным, солнечным и холодным, но на мужчине была только старая футболка, кроссовки и спортивные брюки.

– Вы – доктор Эндрю Берримен?

Мужчина вынул из ушей зеленые наушники.

– А вы кто?

– Меня связали с одним человеком, который перепоручил меня вашему боссу, а тот посоветовал мне встретиться с вами. Мне нужно поговорить с кем-то, кто разбирается в резко выраженных нарушениях психики.

– Зачем? – удивился Берримен. – Вы ими страдаете?

– Ими страдает человек, с которым я познакомилась. Меня зовут Фрида Кляйн. Я психотерапевт и провожу работу совместно с полицией. Одна женщина связана с убийством, и я хотела бы поговорить с вами о ней. Можно войти?

– Сегодня пятница, у меня выходной, – возразил Берримен. – Неужели нельзя было позвонить?

– Дело срочное. Это займет всего лишь несколько минут.

Он помолчал, прикидывая «за» и «против».

– Ладно.

Берримен открыл входную дверь, провел Фриду вверх на несколько лестничных маршей и открыл еще одну дверь, на этот раз в квартиру на верхнем этаже. Фрида вошла в большую, светлую комнату. Мебели там почти не было: диван, бледный коврик на некрашеных досках пола, пианино у стены и большое венецианское окно, выходящее на пустошь Хэмпстед-хит.

– Я в душ, – заявил Берримен и вошел в дверь слева.

– Сделать кофе или чай? – спросила Фрида.

– Ничего не трогайте! – крикнул он из ванной.

Фрида услышала звук льющейся воды и медленно обошла комнату. Посмотрела на лежащие на пианино ноты: ноктюрн Шопена. Выглянула в окно. Было настолько холодно, что высунуть нос на улицу рискнули в основном одни собачники. На детской площадке копошилось несколько малышей, укутанных так, что они походили на маленьких мишек, косолапо переваливающихся с ноги на ногу. Снова появился Берримен. Теперь он был одет в клетчатую рубашку и темно-коричневые брюки, ноги у него остались босыми. Он ходил сутулясь, словно извиняясь за свой рост. Он прошел в кухню, включил чайник и вывалил кофейную гущу в кувшин.

– Значит, вы играете Шопена? – спросила Фрида, чтобы завязать разговор. – Приятная музыка.

– Вовсе она не приятная, – возразил Берримен. – Это все равно что неврологический эксперимент. Существует теория, что если в течение десяти тысяч часов практиковаться в каком-то деле, то непременно достигнешь в нем мастерства. Постоянная практика стимулирует миелин, который улучшает передачу сигналов нейронами.

– И как успехи?

– Я практикуюсь уже приблизительно семь тысяч часов, но ничего не получается, – признался Берримен. – Дело в том, что мне непонятно, как именно миелин отличает хорошую игру на пианино от паршивой игры на пианино.

– А когда вы не играете Шопена, вы лечите людей с необычными умственными расстройствами? – полюбопытствовала Фрида.

– Нет, если удается этого избежать.

– Я думала, вы врач.

– Формально да, – кивнул Берримен, – но на самом деле я просто совершил ошибку. Я начал изучать медицину, но вовсе не хотел иметь дело с живыми людьми. Меня всегда интересовало, каким образом функционирует мозг. Неврологические расстройства полезны, потому что сводят на нет все споры о том, каким образом мы воспринимаем мир. Люди и не подозревали о том, что отдельная часть нашего мозга распознает лица, пока пациенты не начинали жаловаться на головную боль и внезапно переставали узнавать собственных детей. Однако мне не особенно интересно лечить их. Я не говорю, что их нельзя лечить. Просто я не хочу быть тем, кто это делает. – Он вручил Фриде чашку кофе и улыбнулся. – Вы ведь психоаналитик. Вы решите, что мое желание превратить медицину в раздел философии является избеганием.

– Спасибо, – сказала Фрида, беря чашку. – Я вообще об этом не думала. Я знаю много врачей, которые считают, что все было бы прекрасно, если бы не пациенты.

– Так вы расскажете мне о своем пациенте?

Фрида покачала головой.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели на нее.

– О чем это вы? – удивился он. – Когда?

– Сейчас.

– Сейчас? А где она?

– В больнице в Луишеме.

– С какой стати я туда поеду?

Фрида залпом выпила кофе.

– Я думаю, что вы найдете ее интересной с философской точки зрения.

– А нас туда пустят? – уточнил Берримен.

– Меня там знают, – заверила его Фрида. – И как бы там ни было, мы с вами врачи. А врачи могут войти куда угодно.

Когда Берримен увидел Мишель Дойс, то, похоже, испытал определенное разочарование. Она сидела и сосредоточенно читала светский еженедельник «Хелло!». Она казалась совершенно нормальной. Берримен и Фрида подставили к кровати два стула и сели. Эндрю снял коричневый пиджак из замши и аккуратно повесил его на спинку стула. За маленьким окном стояла серая стена: с низкого хмурого неба лил дождь.

– Помните меня? – спросила Фрида.

– Да, – ответила Мишель. – Помню.

– Это Эндрю. Мы хотели бы поболтать с вами.

Берримен озадаченно посмотрел на Фриду. Она почти ничего не говорила, пока он вез ее по Лондону, и ничего не сообщила ему о деле. Теперь она наклонилась к Мишель.

– Не могли бы вы рассказать Эндрю о мужчине, который жил у вас?

Мишель, похоже, тоже была озадачена, словно ее заставляли говорить об очевидных вещах.

– Он просто жил у меня, – сказала она.

– Как вы познакомились? – спросила Фрида.

– Дрейкс и… и…

– Что? Что вы говорите?

– И… и… лодки.

Фрида посмотрела на Эндрю и продолжила опрос:

– И что вы делали для него?

– Заботилась о нем, – ответила Мишель.

– Поскольку он был в плохом состоянии, – подсказала Фрида.

– Да, – согласилась Мишель. – В плохом.

– Он нуждался в заботе.

– Я угостила его чаем, – продолжала Мишель. – Его нужно было почистить. Он был грязный. – Она помолчала. – Где он? Куда он пропал?

– Ему пришлось уйти, – ответила Фрида и посмотрела на Эндрю.

Он откашлялся и встал.

– Что ж, – сказал он, – приятно было познакомиться с вами, дамы, но боюсь…

– Подождите, – остановила его Фрида и повернулась к Мишель. – Ничего, если мы на минутку отойдем?

Она взяла Берримена за руку и отвела в сторону.

– Что вы о ней скажете?

Он пожал плечами.

– Как по мне, она достаточно адекватна. Умеренное диссоциативное расстройство.

– Тот мужчина, о котором она говорила… – начала Фрида.

– А что с ним?

– Когда к ней пришла социальный работник, мужчина сидел на диване. Он был голый, мертвый и уже начал разлагаться. Все это время она жила в одном помещении с ним. Итак?

Берримен помолчал. Потом по его лицу медленно расплылась улыбка.

– Ладно, – сказал он. – Ладно.

– Мой первый вопрос, – продолжила Фрида, – состоит в следующем: все это настолько безумно, настолько неслыханно, что, возможно, она просто притворяется? Может, она действительно убила этого человека? Даже не так: весьма вероятно, что она его убила. А теперь симулирует безумие.

– Она не симулирует. – В голосе Берримена отчетливо слышались эмоции, близкие к восхищению. – Никто не может так блестяще симулировать.

– Мы не можем опознать покойного, не знаем, был ли он ее другом или родственником или даже были ли они вообще знакомы.

– А какая разница?

Берримен прошел по палате туда, где сидели несколько человек и смотрели телевизор. Фрида заметила, как он наклонился к кровати. Когда он вернулся, в руке у него был маленький коричневый медвежонок.

– Вы спросили разрешения взять его?

Берримен покачал головой.

– Та женщина спит. Я потом верну его.

Он подошел к кровати Мишель и сел перед ней. Положил игрушку себе на колени.

– Это медведь, – заявил он, и Мишель удивленно посмотрела на него. – Как вы думаете, где он живет?

– Я не знаю, – ответила больная. – Я о них ничего не знаю.

– Тогда попробуйте угадать, – предложил он. – Как вы считаете, где он скорее будет обитать: в лесу или пустыне?

– Какие глупости! – заявила она. – Он живет здесь.

– А угадайте-ка, что он ест? Мелких животных? Рыбу?

– Я не знаю. Думаю, то, что ему дают люди.