Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

Общий итог конференции состоял из трех конвенций – об арбитраже, законах и обычаях сухопутной войны и распространении женевских правил на морскую войну; трех деклараций – о запрещении сбрасывания метательных снарядов с воздушных шаров, использования удушающих газов и пуль, разворачивающихся или сплющивающихся в человеческом теле; шести «пожеланий» на будущее и общей резолюции. В заключительном акте выражалось мнение участников конференции о том, что ограничение военных расходов и использования новых видов вооружений «в высшей степени желательно для морального и материального благосостояния человечества» и данная проблема должна стать предметом «дальнейшего изучения» государствами. Это все, что осталось от первоначального российского предложения, однако делегаты не собирались похоронить гаагскую идею международного сотрудничества. Несмотря на цинизм, многие из них считали, что совершили нечто очень важное в Гааге и основы партнерства, заложенные ими, не должны быть утеряны. Они отметили «пожелание» провести вторую конференцию когда-нибудь в будущем, хотя не всем понравился такой энтузиазм. Граф Мюнстер, уезжая, сказал, что не испытывает ни малейшего желания видеть, как «международные конференции разрастаются подобно огородным сорнякам».

Через три месяца после мирной конференции Британия начала войну в Южной Африке. Внимание общественности отвлекло дело Дрейфуса. Англо-бурская война явно не соответствовала «пожеланиям», высказанным в Гааге. Верх одерживали идеи капитана Мэхэна, о котором Эндрю Уайт сказал: «Когда он говорит, замирает эпоха».

К тому времени, когда в Гааге в 1907 году открылась вторая конференция, в мире произошли значимые события – война, революция, возникли новые альянсы, новые правительства, появились новые лидеры, а самое главное – началось новое столетие. XX век, безусловно, казался обновленным, преобладал материализм, о декадентстве позабыли, меньше стало самоуверенности, зародились сомнения. Производилось много механической энергии и товаров; насколько это повышало благосостояние, сказать трудно. Прогресс, характерная особенность XIX века, не был столь очевиден.

Люди испытывали благоговейный страх в ожидании наступления нового столетия, как будто чувствовали, что Бог собирается перевернуть страницу в судьбе человечества 75. В Берлине в полночь прогремел пушечный залп. Одну впечатлительную даму, слышавшую залп, охватила нервная дрожь при мысли о смене веков и приходе нового столетия, пугавшего неизвестностью: «С прошлым все было ясно, а что принесет новый век?»

А он начинался с насилия: Боксерское восстание в Китае, кровопролитие на Филиппинах, в Южной Африке, хотя пока все это происходило на периферии. Но в 1900 году и Франция была настолько раздражена, что, как писал «Панч», могла объявить войну Англии сразу же после закрытия Всемирной выставки: «они уже давно еле удерживались от прямого столкновения». В 1900 году кайзер отправил германские войска в Пекин покарать ихэтуаней. В процессе Боксерского восстания ему пришлось пережить неприятности, связанные с военным бизнесом. Узнав, что германская канонерка получила семнадцать повреждений во время сражения с китайскими фортами, оснащенными орудиями Круппа новейшего образца, он отправил Фрицу Круппу гневную телеграмму: «Когда я посылаю своих солдат сражаться с желтым зверьем, недостойно извлекать выгоду из такой непростой ситуации»76.

Деньги и амбиции правили балом. Морган в 1900 году перекупил Карнеги и сформировал вместе с Рокфеллером и сотней других компаний гигантскую корпорацию «Ю.С. стил», первый в мире холдинг с миллиардными активами. Леопольд, король Бельгии, европейский «Морган», посчитав свою страну слишком маленькой для бизнеса, создал из Конго прибыльную империю, что вызвало осуждение со стороны британцев и американцев, убивавших в это время буров и филиппинцев. Три сотни человек, «прекрасно знавших друг друга, держали в своих руках экономическую судьбу континента»77.

В 1900 году в Париже умер обрюзгшим 44-летним развалиной Оскар Уайльд, а в Веймаре скончался 45-летний безумец Ницше. «Тогда в 1900 году, – написал Уильям Батлер Йейтс, – никто не хотел идти по его стопам; никто не сошел с ума; никто не покончил жизнь самоубийством; никто не пошел в католическую церковь, а если это и сделали, то я запамятовал. Викторианство кануло в Лету»78. Некоторые приветствовали это, другие сожалели, но в закате Викторианской эпохи никто не сомневался. Как бы подтверждая данный факт, умерла и сама королева.

Казалось, 1900 год придавал миру новые силы и энергию. Генри Адамс обнаружил «закон ускорения» в истории. У него появилось ощущение, что он не сможет проехать по Елисейским Полям без предчувствия несчастного случая или постоять рядом с государственным чиновником без такого же предчувствия взрыва бомбы 79. Он предсказывал: «Если мир будет развиваться такими же темпами, то каждые десять лет мощность и количество бомб будут удваиваться… Энергия источается из каждого атома… Человек больше не в состоянии ее удержать. Неведомые силы хватают его за руки, швыряют, словно он взялся за провод под напряжением или пытается остановить отъехавший автомобиль».

Адамс выбрал удачное сравнение, поскольку автомобиль был одним из двух самых знаменательных факторов будущих социальных перемен; другим фактором оказалось обнаружение бессознательного в поведении человека. Его описал в 1900 году в книге «Толкование сновидений» Зигмунд Фрейд. Хотя книга не вызвала особого интереса и шестьсот экземпляров продавались восемь лет, ее появление свидетельствовало о том, что Викторианская эпоха действительно завершена.

Всемирная выставка 1900 года, занявшая 277 акров в самом центре Парижа, продемонстрировала новые энергии нового столетия пятидесяти миллионам посетителей, побывавших на ней с апреля до ноября 80. Если для предыдущей экспозиции французы соорудили Эйфелеву башню, то на этот раз они с таким же творческим вдохновением построили очередное чудо инженерного и технического искусства – мост Александра III с необычайно низким одним пролетом, перекинувшимся через Сену. Он был признан «бесподобным сооружением» такого типа во всем мире. Эксперты отметили «удобство и великолепие» двух постоянных выставочных зданий на правом берегу – Большого и Малого дворцов. Не очень понравился Porte Monumentale – главный вход на площади Согласия, построенный, как показалось одному знатоку, из дранки, гипса, битого стекла, шпатлевки, старых занавесок и клея. Его верх венчала не традиционная богиня прогресса или просвещения, а гипсовая фигура парижанки в вечернем платье, приветствовавшая весь мир распростертыми руками. Хотя он выглядел нарядным, многие расценили его образцом пошлости и вульгарности нового столетия. Разноцветные электрические лампочки освещали по ночам фонтаны, открылась первая линия метро, на дополнительной площадке в Венсенне был сооружен трек для автомобильных испытаний и гонок. Но из всех чудес публике особенно полюбился trottoir roulant, сдвоенный движущийся тротуар, одна половина которого двигалась вдвое быстрее, чем другая. Во временных зданиях архитекторы постарались произвести сенсации оригинальностью, которая одних приводила в восторг, а других коробила «оргией отделочной гипсовой штукатурки». Во дворцах машин, электричества, гражданского строительства и транспорта, горного дела и металлургии, химической и текстильной промышленности экспонировались экстраординарные достижения последнего десятилетия.

Из национальных экспозиций самым популярным был павильон России, экзотический византийский дворец, где можно было посмотреть Транссибирскую железную дорогу: посидеть в роскошном вагоне и «проехать» через всю Сибирь, разглядывая движущуюся панораму ландшафтов, деревень и городов. Вена представила фантазию из Art Nouveau – лепные балконы в виде извивающихся виноградных лоз и растительные волнистые линии нового стиля в керамике и мебели. Соединенные Штаты выставили самое большое количество экспонатов, однако грандиозностью, качеством и организацией всех превзошли немцы. Они явно стремились затмить других участников выставки. Динамо-машины из Германии были самые большие, шпиль на германском павильоне был самый высокий, прожектор – самый яркий, ресторан – самый дорогой. По слухам, кайзер лично распорядился выделить лучший фарфор и серебро, тончайшую стеклянную посуду, обеспечить сервис самого высокого класса – чтобы все могли прочувствовать, как сказал один посетитель, настоящий стиль «Вильгельма Второго».

Среди отдельных экспонатов выделялись дальнобойное орудие «Шнейдер-Крезо» и скорострельные пулеметы «Виккерс-Максим». Посетители смотрели на них уважительно и задумчиво. Английского корреспондента потянуло на философствование о символическом значении выставки для столетия, пришествию которого она, собственно, и была посвящена. Ему показалось, будто громадное орудие Шнейдера взяло под прицел весь мир, представленный в Париже, демонстрируя, что война стала не только уделом драчунов, но и сферой науки, в которой человечество всю свою искусность и изобретательность направляет на производство вооружений. Если когда-нибудь наступит покой, тогда, возможно, восторжествуют и другие отрасли искусства, но пока парижская выставка убеждает нас в том, что триумф современного мира – чисто машинно-технический.