История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер

В своем развитом виде ремесло предполагает оседлый, городской характер. Но оседлость устанавливается лишь постепенно; подобно земледелию, скотоводству и прочим промыслам, и ремесло, в особенности в зачаточных своих формах, отличается кочевым характером. Там, где мастер работает по заказу потребителя, он сплошь и рядом переходит из одного места в другое, из одного хозяйства в другое, выполняя каждый раз указываемое ему задание. Возникают отхожие промыслы строительные — каменщиков, плотников, маляров, но и отхожие промыслы бочаров, кузнецов, котельников, даже портных. Это все еще зачатки чисто ремесленной деятельности, ибо они еще находятся в тесной связи с хозяйством потребителя-заказчика, как и не отделились вполне от сельского хозяйства и иных производимых для собственных нужд работ.

В пределах собственного хозяйства производится прежде всего в ранние эпохи одежда из льна и шерсти, составляя главным образом занятие женщин. Это подтверждается и данными, сообщаемыми в наших источниках, — в летописях, в житиях святых и т.д. мы встречаем сборы с населения льном и изделиями из него, платками, полотенцами, скатертями, неводами. По грамоте 1150 г., подать в Торопце выражается в полавочнике (большое полотенце), двух скатертях, трех убрусах и т.д. Монастырские крестьяне прядут полученный ими лен: «а лень дает игумен в села и они прядут, сети и дели неводные наряжают». О Февронии Муромской в житии ее читаем: «Юноша вниде в храмину и узре видение чудно, — седяше бо едина девица и ткаше красна, пред нею же заяц скача». «Книягиня Василиса нача жити в монастыре… тружаяся рукодельем». Но выделкой одежды занимались не только в женских, но и в мужских монастырях. Киево-Печерские иноки сами пряли лен, «платна делая», а старец Феодосии ночью «седяше, прядый волну для одежды», а «одежда бе свита власяна остра на теле его». Преподобный Сергий «обувь же и порты крояше и шьяше». В Белозерском монастыре «умеющие рукоделие делающе и в казну отношаху, одеяния и прочая, яже к телесной потребе». По-видимому, об одном из таких «умеющий» идет речь в рассказе, где фигурирует черноризец, приносящий показать настоятелю Феодосию изготовленную им одежду, «иже бе своими руками работая стяжал имения мало, бе бо портной швець».

Была и известная связь монастырей с рынком. С одной стороны, в описании Кирилла Белозерского передается, что он «единого лета посылаше купити, еже к телесной потребе братиям, рекше одежду и обущу, масло же и прочая», следовательно, закупалась одежда, обувь, масло (вероятно, для богослужения). С другой стороны (в XI ст.), иноки Печерского монастыря «копытца (чулки) плетяще и клобуки и ина ручная дела строяща и тако носяще в город продаяти и тем жито купяху» — свои изделия обменивали, следовательно, на хлеб. Но мы не знаем, насколько значительными являлись такие сношения с рынком. Исходя из приведенных случаев выделки одежды в монастырях для собственных надобностей, мы можем скорее предполагать, что приобретение ее извне составляло явление редкое и точно так же лишь избытки изделий иноков поступали в продажу, но постоянной работы на продажу еще не было.

Обуви кожаной население не носило, одевались в лапти: болгары «суть вси в сапозех — пойдеве искать лапотник»{635}. Но кожа нужна была для щитов и колчанов, для сбруи и поясов; богатые люди надевали и кожаные черевики или чоботы. Отсюда выделка кож. О Яне Усмошвеце отец его рассказывает Владимиру: «Единою бо ми и сварящю (варить) и оному мьнющю (мять) усние (кожи) разгневався на мя преторже череви руками». Он занимался, следовательно, дублением кож (усние) и выделкой обуви (череви). В предании о посещении апостостолом Андреем Новгородской земли сообщается, что там обливаются в бане «квасом уснияным», т.е. квасом, в котором отмачиваются кожи и овчины. На существование кожевенного промысла указывают и такие факты, как то, что в битве со шведами в 1240 г. был убит «Дрочило Незбылова сын кожевника», а при взимании податей в качестве единицы обложения наряду с сохой (известным пространством земли) и лавкой фигурирует и кожевный чан, который при обложении приравнивается к сохе: «С сохи по гривне по новой, да писцу с сохи мортка… да тщан кожевничий за соху, лавка за соху».

Но о форме промышленности в этих случаях ничего не знаем. Быть может, выделка кож производилась уже и в качестве промысла, раз кожевенный чан является самостоятельным объектом обложения и оценивается наравне с сохой. Среди мастеров, призываемых князем Даниилом при основании г. Холма (1259 г.), русских и иностранных, встречаются «седелници» и «тулници»{636}, т.е. выделывающие седла и колчаны (кожаные) для стрел, но это могли быть и бродячие люди. О башмачниках речи нет, в монастырях башмаки изготовлялись иноками, их выделывал, например, преподобный Сергий.

Изготовлялись и богатые одежды, шитые золотом и шелками, — этой работой, по-видимому, занимались княгини и монахини. Феврония Муромская скончалась «единого святого раз еще не дошив, лице же нашив, преста, и вотькьне иглу, и приверьте нитью». Сохранились вышивки на шелку дочери Василия Темного Анны. В завещаниях княжеских встречается пояс новгородский, пояс Шишкина дела, пояс Макарова дела; так что были и русские мастера, выделывавшие украшения. Но большая часть золотых и серебряных изделий, дорогих тканей, нарядов и украшений одежд перешли в Россию от иностранцев или обработаны были нерусскими мастерами, как показывают сами названия (пояс фрязьский, пояс царевский-ханский){637}. Известны были шелковые материи — атлас, штоф, тафта, градетур. Все это были иностранные изделия, притом предназначенные не столько для нарядов, сколько для церковных облачений, частью сохранившихся до нашего времени: облачение преподобного Никиты новгородского штофное, пояс гарусный-тканный, шапка градетуровая, опушенная горностаем, мантия архиепископа Иоанна из атласа и бархата; одеяние преподобного Варлаама из атласа, шитое золотом и украшенное жемчугом.

Однако это все роскошь церковная, о большом количестве предметов роскоши у частных лиц она отнюдь не свидетельствует. Напротив, «самые завещания, подробно означающие пояса, бляхи и мелкие украшения наравне с поземельными владениями и городами, дают знать о редкости нарядов и украшений… Точно так же удивление летописцев при описании украшенных одежд и разных мелочных вещей приводит к мысли, что украшения были редки, так что древнему русскому человеку казалось все это подобным чуду, «хитростью измечтаною»«{638}.

Еще более велика была роль иностранцев в постройке и украшении церквей, с той только разницей, что материи шелковые и шитые золотом, как и иные наряды, привозились к нам в готовом виде, тогда как здесь иностранцы появляются сами. В особенности это бродячие греческие мастера, строители, живописцы, выделыватели церковных украшений. Впрочем, последние особенно церковную утварь вывозили из Корсуни; еще Владимир похитил там церковную утварь, книги, кресты, как и «две капищи медяны и четыре кони медяны» (две человеческие статуи и четверню бронзовых коней). И впоследствии предметы, необходимые для киевских храмов, забирали из корсунских церквей. Для построения храма Успения Владимир вызвал византийских мастеров: «Послав привезе мастеры от грек». Примеру Владимира следовали и другие князья. «По свидетельству летописей и других литературных памятников, как Киево-Печерский патерик, жития русских святых, древние церкви были построены греческими мастерами и греческие же художники их расписывали. Так, известны сведения о Десятиной церкви, Софийском соборе в Киеве и церкви Киево-Печерского монастыря, церкви Богоматери в Новгороде, Софийском соборе там же… Киево-Печерский Патерик передает легенду о чудесном прибытии византийских художников в Киев для росписи Печерского монастыря. В 1045 г. князь Владимир Ярославич начал строить каменную церковь св. Софии в Новгороде: «И устроив церковь приведоша иконных писцов из Царяграда… А писали Спасова образа годишнее время и более»{639}.

Вскоре появляются, впрочем, и церкви, построенные русскими мастерами, — церквей ведь строилось огромное количество. Строили наши мастера каменные церкви быстро «Нацяша делати месяца майя в 21, а концяша месяца июля в 31», «создана бысть церкви… единого лета»), но зато и долговечностью они не отличались, многие церкви вскоре рушились. В 1105 г. рухнула церковь св. Андрея, в 1123 г. переяславский Михайловский собор, в конце XII ст. Богородицкая в Ростове и другая Богородицкая в Суздале. То же случилось в 1230 г. с церковью в Переяславле-Русском, в 1380 г. в Коломне{640}.

Других каменных построек долго совсем не было. Какой редкостью являлись как они, так и мастера, их сооружавшие, видно из слов летописца по поводу попытки Рюрика Ростиславовича в 1190 г. заложить каменную стену под церковью св. Михаила у Днепра; до него даже не дерзали помыслить об этом «О ней же мнози не дерзнуша помыслити от древних»). Он же, «имея любовь не сыту о зданьих», раздобыл — это ему ставится в особую заслугу — и сведущего мастера «Изобрете 6о подобна делу и художника во своих си приятелях… и приставника створи богоизволену делу и мастера не простастенны… ни откого же помощи требуя»).