Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

– Вот ты не рад мне, – с обидой в голосе сказал, наконец, пьяница, – а я ведь в себе новый талант открыл!

– Какой еще талант? – недоверчиво поморщился Вадим.

– А вот какой! – и пьяница немедленно приблизив лицо почти вплотную к Вадиму, совершенно по-собачьи обнюхал его куртку, а обнюхав, сообщил, – Ты пил сегодня сто граммов водки, а закусывал соленым огурцом.

Вадим остановился, и медленно наливаясь злобой, весь затрясся от гнева:

– Брешешь, сволочь! Положим я, каждый день с утра сто граммов водки выпиваю, и ты это знаешь и знаешь также, что я закусываю непременно соленым огурцом! Так зачем же мне голову морочишь, ведь знаешь, что могу и по шее тебе дать!

Пьяница что-то пролепетал в свое оправдание, но Вадим уже окончательно рассвирепел и, схватив пьяницу за шиворот, поволок за собой. Пьяница не сопротивлялся. Тем более, что через несколько шагов гостеприимно распахнув двери для всякого входящего, стояла закусочная.

Они вошли. Вадим, особенно не церемонясь, подтащил пьяницу к столикам, где заседали завсегдатаи этого заведения, весьма пьяные граждане.

– Вот он, – заревел безо всяких предисловий и потряс пьяницей, – говорит, что открыл в себе талант и может, обнюхав каждого из вас, с точностью до грамма определить, что вы пили и чем закусывали!

– Ну, да? – нестройно ответили ему граждане из-за столов.

– Я не верю! – категорично заявил Вадим.

– А я верю! – поднялся какой-то и протянул Вадиму руку. – Спорим?

– Спорим! – решил Вадим.

Спор тут же проиграл и принужденно улыбаясь, отдал проспоренную деньгу, а в следующее мгновение все также горячо ругаясь, спорил уже с другим, и опять проиграл деньгу, итак, пока не остался совсем без денег.

Пьяница, впечатлив всех своим талантом и точным диагностированием выпитого и закусываемого поделился, впрочем, с Вадимом бутылкой вина. Его талант вызвал в закусочной бурю восторгов и как следствие щедрых подношений в виде горячительных напитков и бутербродов с колбасой.

Покидая закусочную и дожевывая не свежий бутерброд, Вадим задумчиво пробормотал, оглядываясь на пьяницу, с увлечением обнюхивавшего новых, только что прибывших:

– Талант! Не верю я этому таланту, – и процедил презрительно, – пьяница и врет все, просто угадывает, а они пентюхи и верят!

Дальше он продолжил путь в одиночестве.

Через самое короткое время он уже стучался в двери квартиры одной пятиэтажки.

Ему долго не открывали и он, начиная сердиться, принялся колотить в дверь кулаками.

И тут позади крикнули:

– Ну, ежели не открывают, стало быть, дома никого нету!

Буян сразу же поджался, втянул голову в плечи, как бы страшась удара, медленно оглянулся.

На лестничной площадке, стояла, подбоченившись, женщина лет сорока пяти, из таких, про которых принято говорить «бой-баба». Крепкая, полная, но полная не жиром, а мускульной силой и энергией. Она встряхнула кудрявой, в неправдоподобных завитушках искусственной химии, головой и надвинулась на Вадима:

– Чего пришел? Чего надо?

Вадим заметно струсив, немного попятился, впрочем, не сводя глаз с ее упругой, большой груди прямо-таки выпирающей из-под цветастой кофты:

– Свататься я к тебе пришел, – и запнулся, растерялся окончательно, – замуж тебя хочу позвать!

– Замуж? – недоверчиво прищурилась бой-баба и кивнула, решительно оттесняя Вадима плечом, открыла дверь. – А тогда пошли, обсудим!

Вадим покорно последовал за ней.

А войдя, тут же окинул предприимчивым взглядом торговца решившегося сделать выгодную покупку гостевую комнату. Он оценивающе оглядел стены комнаты, оклеенные белыми, будто морозом, подернутым, обоями с рисунком зимних цветов как бы замерзших на оконном стекле. Рассмотрел электрокамин, сотворенный под настоящий и настолько успешно имитировавший огонь и потрескивающие в огне дрова, что хотелось протянуть к нему руки погреться, впрочем, от камина, действительно, шло упругой волной искусственное тепло.

Вадим придирчиво оглядел два мягких кресла, покрытые шерстяными клетчатыми пледами; узорчатый ковер, разостланный на полу; чистенький журнальный столик с раскрытой книгой. Он взял в руки книгу, ожидая увидеть слащавенький женский роман, но удивленно заморгал, прочитав автора, довольно серьезного для женщины – Викентий Вересаев.

Его хищное лицо омрачилось, можно ли сладить с умницей? В глазах мелькнула некая тайная мысль, скрытое желание. В мозгах привычно щелкнула счетная машинка.

Знакомясь с очередной одинокой женщиной, Вадим сразу же отвергал ее, даже если она и была потрясающе красива, а выбирал только ту, у которой имелась квартира и прописка. Здесь, он исподволь выяснял, кто еще прописан на ее жилплощади. Безжалостно, сразу же разрывал все отношения с одинокими мамочками, рассуждая так, что дети же потом вырастут, начнут его грызть за свои квадратные метры. Также рвал он все нити с теми, у кого прописались родители или сестры, братья, то есть получалось, он рвал отношения со всеми.

Но он искал, искал и наконец, нашел.

Вадим внимательно изучал ее лицо, отметил про себя высокий умный лоб, упрямо сжатые губы, твердый подбородок и вольную шевелюру волнистых волос.

– Заценил? – и она неторопливо повернулась вокруг себя.

– Заценил, – кивнул он, заметно волнуясь и не скрывая похоти, протянул к ней свои пухлые пальцы.

– Тоже мне, жених! – фыркнула она и шлепнула его по рукам. – С чего ты взял, что я горю желанием упасть тебе в объятия?

– Так ведь ты одинокая? – выразил вслух свою надежду, Вадим. – Тебе же хочется!

Женщина насмешливо расхохоталась.

– Это вам, кобелям-мужикам хочется! А тебе, я советую, – враз сменив тон, сухо заметила она, – сходи-ка в гинекологическую больницу и посмотри, сколько женщин там лечиться от того, что некоторым хочется и вообще, я бы для таких как ты, туда экскурсии организовывала.

Вадим разочарованно вздохнул, он все понял, ему приходилось уже сталкиваться с парой-тройкой таких же озлобленных женщин, настоящих феминисток.

– Ну, мы с тобой каши не сварим, – обронил он и побрел к двери.

Она его проводила и напоследок посоветовала, говоря ему в спину:

– Ты дурочку ищи, дурочку! Дурочка она куда как радая будет выскочить за такого-то.

– Какого это такого? – оскорблено оглянулся он.

– А старого, толстого, едва живого, да еще и пьяницу! – весело крикнула она и захлопнула за ним двери.

По дороге к закусочной он несколько раз останавливался, и сокрушенно качая головой, говорил вслух, сильно переживая неудачу на любовном фронте.

В закусочной, знакомый пьяница составил ему компанию, угостил Вадима стаканчиком вина. Они повели неспешный разговор о том, о сем, но в конце концов свели все к мечтам и несбыточным надеждам, которые так любезны любому выпивохе.

Пьяница говорил, прикрывая глаза, сладко улыбаясь:

– Ах, если бы жена приходила с утра, прибиралась, стирала, готовила и без единого слова упрека уходила куда-нибудь до следующего утра, вот было бы счастье!

– Счастье-то? – подхватывал сильно опьяневший Вадим и тоже прикрывал глаза, сладко улыбаясь, – счастье – это мгновенное осуществление твоего желания. Вот, представь, ты хочешь недоступную женщину и она безо всякого кокетства, сама отдается тебе, да еще и говорит, что любит! Разве это не счастье? Только представь себе это!

В тот же вечер он притащился обратно, к женщине своей мечты и, не смея больше постучать в двери, улегся, тяжело охая и вздыхая, ночевать на коврике возле ее квартиры.

Что ему снилось? Он и сам не знал, а проснулся от струи холодной воды, вылившейся ему за шиворот. Проснулся, сел, ошалевший и поежился от страха. На него, не мигая, глядела тощая злая старуха. В руках у старухи был чайник, но уже без воды.

Вадим тяжело поднялся и попятился к лестнице.

А старуха, внезапно, подобрев, предложила:

– А ты на мне женись, касатик! Я одинокая и кроме меня на квартире никто не прописан.

– Ведьма, – прошептал Вадим, – откуда знаешь?

– А я все знаю! – захихикала старая ведьма. – Ты жених видный, всех баб в округе уже обошел!

И подмигнув ему, старуха скрылась в соседней квартире.

– А от того я ищу, – потерянно простонал Вадим. – Может, я жизнь свою устроить хочу!

Под светом одинокого фонаря он брел одинокий и бесприютный, и самому себе объяснял:

– От чего пью? От тоски, тоска меня грызет, вовсе всего изгрызла. А выпьешь и потише слышна грызня-то ее…

И остановившись посреди пустынной ночной улицы сказал, с укоризной глядя в темное небо:

– Нельзя оставлять человека одного со своими мыслями. Он, вот, возьмет, затоскует да и выброситься из окна.

Так, за рассуждениями не заметил, как добрел до другого района, вошел в подъезд приличного многоквартирного дома, поднялся на бесшумном лифте на известный ему самому этаж, а подойдя к деревянной двери некоей квартиры, прильнул губами к замочной скважине, робко прошептал: