Одлян, или Воздух свободы - Леонид Габышев

По залу прошел говорок. Теперь Васин должен сказать о себе.

— Ну, мне два месяца до восемнадцати остается. Я хочу уехать на взрослый.

Активисты загудели и с мест выкрикивали недовольства. А он стоял, не переживая, примут его в коллектив или нет.

Встал режимник со второго этажа и спросил Васина:

— Что ты хочешь на взрослый, это понятно. Вот скажи, как собираешься дальше себя вести? Как будешь работать и учиться.

Васин молчал. Из зала выкрикивали, чтоб отвечал.

— Как буду себя вести? Я считаю, что я нормально себя веду.

Поднялся активист с третьего этажа и громко сказал:

— Он считает, что ведет себя нормально. Он спокоен — через два месяца восемнадцать. Раз ему ни до чего дела нет и работать не обещает хорошо, надо дать ему суток десять, и пусть подумает, как жить дальше.

В президиуме встал Павлуха.

— Я согласен. Васину надо суток десять подумать над своим поведением. Иди, отсидишь и тогда будем принимать в коллектив.

Васин сошел со сцены, и дпнк повел его в дизо.

Двух других новичков и Глаза приняли в коллектив колонии единогласно.

В грязовецкой колонии не били. Нарушителя активисты прорабатывали, и это было унизительно. Тем более — парня посылали докладывать о нарушении воспитателю. Глаз это почувствовал на себе, получив двойку. На перемене к нему подвалил Смолин.

— Ты что, Глаз, — заорал он на него, — к занятиям не готовишься? На самоподготовке мух не считай. Смотри мне, если еще одну получишь, — Смолин замолчал, не договорив, съедая Глаза взглядом.

В корпусе Смолин зашел в шестнадцатую комнату и сказал:

— Глаз, на полусогнутых беги докладывай воспитателю, что получил двойку.

Глаз молча смотрел на Славу.

— Что, не ясно? Пошел! Шустро! Ну!

— Не пойду я докладывать, — спокойно ответил Глаз.

— Что? Не пойдешь? Пойдешь!

Смолин схватил Глаза за ворот и за руку и вытолкал в коридор.

— Пошли! Не пойдешь?!

Глаз сопротивляться не стал. К Смолину на помощь придут активисты. Да и по коридору проходили воспитатели, а возле дверей, у тумбочки, стоял дежурный контролер. А Смолин, толкая в спину, приговаривал:

— Ишь ты. Обшустрился. Не пойдешь!

Смолин отворил дверь воспитательской и втолкнул Глаза. Георгий Николаевич сидел за столом.

— Что такое, Петров?

— Да ничего, — сказал Глаз, застегивая на вороте пуговицы.

Как ему сейчас не хотелось докладывать о двойке. Но говорить надо.

— Я двойку получил.

— Сам пришел в воспитательскую?

— Нет.

— А почему сам не пришел?

Глаз не ответил.

— У нас ребята нарушения сами докладывают. По какому предмету получил двойку?

— По алгебре.

— К следующему занятию подготовься и исправь.

Смолин Глаза невзлюбил. Новичок, а борзеет.

Глаз в школе, на перемене, ругнулся матом. Активист из другого отделения сделал ему замечание и записал.

Смолин в корпусе сказал Глазу:

— Иди в воспитательскую.

Глаз пошел, хотя идти не хотелось, и доложил. На этот раз Георгий Николаевич дал ему наряд вне очереди.

На другой день Глаз вымыл в комнате пол.

Полы в колонии по очереди мыли все воспитанники. За исключением уборщиков территорий. Их в каждом отделении было два.

Шестое отделение закончило работу. Цех подметен, и ящик с мусором стоит возле курилки.

К Глазу подошел кент — Валя Соколов — и сказал:

— Пошли отнесем.

Вытаскивать мусор из цеха очередности не было. Добровольцы всегда находились. Но активисты вытаскивали реже.

Пройдя через двери производственной вахты, парни спустились в кочегарку. Она темная от копоти, и только паровой котел, выкрашенный в коричневый цвет, выделялся.

— Сюда валите, — сказал молодой кочегар, указывая рукой. Ребята перевернули ящик, и кочегар сказал:

— Во, молодцы.

Он достал из кармана пачку «Беломора» и закурил. Глаз, глядя на него, спросил:

— Разрешите закурить?

Кочегар протянул пачку. Глаз, взяв папиросу, сказал: «Благодарю» — и положил в карман.

— Что, недавно у нас? — спросил кочегар.

— Второй месяц.

— Откуда сам?

— Из Волгограда.

— О! Хороший город. Все собираюсь туда в отпуск съездить, Мамаев курган посмотреть, да все как-то не получается. Этим летом постараюсь обязательно.

— Съездите. Город хороший. Не пожалеете.

Кочегар Глазу понравился.

В следующий раз, когда выносили мусор, Глаз поздоровался с кочегаром.

— Ну как, хорошо в кочегарке работать?

— Неплохо. Время свободное есть.

— Давно работаете?

— С лета.

Глаз достал пачку дешевых сигарет и протянул.

— Закуривайте!

— Спасибо. Я только «Беломор». Хоть моих?

— Давайте.

Глаз взял папиросу.

— До конца много?

— Много, — ответил Глаз, — шесть лет. А вас как зовут.

— Анатолий.

— А меня Глаз. Кличка это. Слушай, Анатолий, — стал тихонько говорить Глаз, чтоб парень и женщина-кочегар с парового котла не слышали, — вы смогли бы принести бутылку водки, если я вам дам деньги?

— Смог бы. Только не попадись.

— Не попадусь. Когда надо будет — сделаете?

— Сделаю. Только об этом — никому.

В школе и после отбоя Глаз думал, как достать денег. «А если попросить у Анатолия адрес и написать матери, чтоб она деньги на него выслала. Получит и принесет водяры. Но где пить? В цехе до съема минут двадцать остается. За это время выпить можно. Но где? В туалете. Но ведь активисты могут зайти. Да-а. Надо с Денисом посоветоваться», — думал Глаз, ворочаясь с боку на бок.

После школы Глаз с Денисом курили в туалете.

— Я могу водяры достать. Я знаю одного вольнонаемного. Если будут деньги, он сделает, — сказал Глаз.

— А пить где будешь?

— Я на работе вмажу. В туалете, конечно. Но там, правда, опасно.

— В том-то и дело. Водяры достать трудно, а вмазать незаметно — еще труднее. Смолин сегодня пил. Ты знаешь?

— Нет.

— А-а, их несколько человек пило. Они еще, падлы, в туалет никого не пускали. Будто разговор вели. А ты что, не заметил?

— Не-е.

— Они могут пить. Они все могут.

— Я думал — он кайфанул.

— Кайфует он часто, — Денис помолчал. — Так что, Глаз, не советую тебе водяры доставать. Спалимся и вольнонаемного подведем. В этой зоне тяжко крутиться. О водке забудь. Ацетончиком кайфануть можно. И анархию не поднять. Да и мало она кому нужна. Драку, только драку можно крепкую устроить. Но ее готовить тоже нет смысла. Та, когда ты пришел, вспыхнула стихийно. Смолиным да и всеми активистами многие недовольны. Но молчат. Но если терпенье кончится, Смолину роги свернут. Главное, чтоб не сконили. А то несколько человек ввяжутся в драку, а остальные будут стоять. На актив надо всем кинуться. Иначе одолеют. Лично мне этого не хочется. До конца срока немного остается. Вот так: сопи в две дырки и молчи. У нас на той зоне актив вообще оборзел. Водяру глушили по-черному. Положняков прижимать стали. Кулак страшный был. Потом, когда анархия поднялась, за щеку многим дали и опетушили. Но здесь такого не будет. По комнатам закроют, и все. Подожди, Смолин скоро вообще оборзеет. Но ему досрочно не освободиться. Сковырнут свои же. Или на взросляк спулят. Старайся, Глаз, не приносить нарушений, а то они тебя закнокают.

В шестнадцатой комнате жил Семен. До конца срока — меньше месяца. Работал на расконвойке. В Грязовце воспитанников, работающих за зоной, называли хозяйственниками. Как-то Семен подошел к Глазу.

— Базар есть, Глаз, пошли покурим.

Они зашли в туалет.

— Глаз, я слыхал, ты умеешь вставлять бобуши.

— Бобуши? — переспросил Глаз. — Сам-то я никогда не вставлял, но знаю. Ты что, хочешь вставить?

— Хочу. Надо побыстрей. Двадцать восьмого я откидываюсь.

Глаз рассказал, как их надо вставлять, и Семен выточил из зубной щетки бобуши. Найдя на улице узкую стальную пластину, заточил конец. Чтоб кожу пробить.

Через несколько дней Семен с Глазом пошли курить.

— Не получилось у меня, — с горечью сказал Семен. — Одному вставлять неловко. И времени было мало. Торопился. И молотка в комнате нет. Я коцем стукал. Ну, и Бог с ними, с бобушами. Я стрептоцидом засыпал.

4

После ужина Глаза вызвал воспитатель Владимир Николаевич Дружинин. В институте сдал сессию и вышел на работу. Он походил на ограбленного и избитого учителя. С Глазом несколько раз беседовал.

Зайдя в воспитательскую, Глаз увидел начальника режима Беспалова. Он сидел на стуле около окна и разговаривал с воспитателем второго отделения. Поздоровавшись, Глаз подошел к столу Владимира Николаевича.

— Тебе письмо, — сказал он и протянул Глазу открытый конверт. — Здесь еще вырезка из газеты. Статья о вас. О вашем преступлении.