Любовник - Авраам Иехошуа

Я уже не такой счастливый и не такой веселый. Меня забыли. Что со мной будет? Я брожу в толпе, уже не смотрю на витрины, только на людей, протискиваюсь между ними, изучаю их. Иногда увязываюсь за кем-нибудь, за каким-нибудь мужчиной, или молодым парнем, или за девушкой, слежу за ними некоторое время, изучаю. Иногда пристраиваюсь за кем-нибудь, кто сам идет за кем-то следом. Вот сегодня, например, иду за стройными ногами девушки и лишь через несколько минут сообразил, что это Дафи, которая за кем-то увязалась. Я стал догонять ее и у светофора, только она собралась переходить улицу, слегка коснулся ее. Дикая радость охватила меня. Она сначала даже не почувствовала моего прикосновения. Стоит и ждет зеленого света. Потом испугалась, точно я разбудил ее. Она немного выросла, очень похудела, немножко подурнела, лицо бледное, под глазами черные круги.

– Наим, – она крепко схватила меня за руку, – что ты здесь делаешь?

Мне было неловко сказать, что я просто так, без дела шатаюсь по улицам.

– Иду тут к одному…

– К кому?

– К другу…

– У тебя уже есть здесь друзья?

– Есть…

Зажегся зеленый свет, но она не торопится переходить, поток людей отталкивает нас в сторону.

Вдруг не о чем нам разговаривать, мы оба растерялись, словно и не ездили вместе по ночам, не были друзьями. Зажегся красный свет.

– Ты все время живешь у старухи?

– Твой отец просил меня…

– Влюбились друг в друга…

Смеется надо мной, какая-то неприветливая, глаза ее бегают по моему лицу с каким-то отчужденным выражением. Вокруг нас теснятся люди, ждут, когда погаснет красный свет. Она кажется далекой, гордой. Сердце мое разбито.

Вот снова зажегся зеленый, но она не двигается. Люди с силой отталкивают нас к поручням. Как дикари. Она хмуро рассматривает меня.

– Ты очень изменился.

И не сказала, стал хуже или лучше. Неприветливая, не смеется. Серьезная.

Я закуриваю сигарету, хочу сказать ей многое, но не знаю, с чего начать. Да и стоим мы на неудобном месте, напротив светофора, нас все время толкают. Я не хотел спугнуть ее, еще подумает, что я навязываюсь, а то пригласил бы ее в кафе выпить что-нибудь, посидеть спокойно и поговорить.

Она прижата к поручням, грустная и бледная. Любовь проснулась во мне со страшной силой. Только бы она не ушла.

– И все время ты учишься, – улыбнулся я.

– А что мне еще делать, – отвечает она сердито, словно я обидел ее, – я не могу бродить свободно, как ты, без забот… про тебя забыли, тебе повезло…

Говорит так горько, ее слова бьют меня наотмашь. Что я сделал ей? В чем я виноват? Отчаяние охватило меня.

Около перехода остановилось такси, она схватила меня за руку.

– Сядем, я отвезу тебя к твоему другу.

И, не спрашивая меня, будто я маленький, открывает дверцу такси, толкает меня внутрь, и мне надо срочно придумать этого друга, начинаю нечленораздельно бормотать что-то, объясняю шоферу, куда ехать; никогда в жизни не ездил я в такси. Наконец прошу его остановиться у одного из домов, выхожу, хочу сказать ей что-то нужное, она тоже, я вижу это, хочет сказать мне что-то. Жалеет, что была неприветлива со мной, не хочет расставаться, но такси трогается, ему нельзя здесь стоять, и она хватается за висящую сбоку петлю и кивает мне головой на прощанье. Я остаюсь на тротуаре, совершенно убит. Снова я потерял ее.

Дафи

Я схватила его за руку, будто коснулась самой свободы.

– Наим, что ты здесь делаешь?

На лице загадочная улыбка, самоуверенный такой. Другой Наим. Высокий, в новой одежде, в начищенных ботинках. Красавец, разгуливающий по тротуарам. Доволен собой, никаких забот. Уже не тот растерянный деревенский мальчишка. Другой человек. Прямо не верится. Стоит себе у перехода, руки в карманах, торопится, идет к другу. Уже завел себе здесь друзей. Не знаю почему, напала на меня грусть.

Ни черта не делает, живет у старухи, нашел себе пансион. Какая-то сомнительная работа для здорового парня. Целыми днями шатается по городу. Хорошо ему. О нем забыли. Нет у него никаких проблем. Из школы его не исключат. Мне стало жаль себя. Оперся о железный поручень, смотрит на меня сверху вниз. Я для него уже ребенок. Где тот насквозь промокший мальчишка, который пришел к нам домой однажды вечером накануне субботы, который стоял и плакал около ванны? А я-то была уверена, что он влюбился в меня. Бедняжка Дафи…

– А ты изменился… – помимо воли вырвалось у меня.

А он не ответил. Знает, что изменился, конечно. Задрал нос. Ему уже не о чем разговаривать с такой девчонкой, как я, воображает. Многому научился за последний месяц. Бродит по всяким заведениям, курит с важным видом. Все выходят в жизнь, полную свободы, и только я плетусь в хвосте.

И что за дурацкое место подвернулось нам для встречи, как вообще можно разговаривать тут, около этого мигающего светофора, среди толкающих нас людей. Я хотела сказать: «Возьми меня с собой к твоему другу», но вовремя прикусила язык, чтобы он не подумал, что я навязываюсь. А он уже хочет отделаться от меня, ему нечего мне сказать, спрашивает холодно, насмешливым тоном:

– А ты все учишься?

Разозлил меня ужасно. Попал в самую точку. У меня вырвалось с горечью:

– А что мне делать? Я не могу шататься свободно, как ты… о тебе забыли… тебе повезло.

Он и сам знает, что ему повезло. Опускает голову, не терпится ему расстаться. А мне стало вдруг жаль, что все так глупо получилось. Ну почему он такой гордый и напыщенный! Я бы взяла его с собой, если бы он согласился отложить свою встречу с другом. Эта его совершеннейшая свобода притягивала меня. Около перехода остановилось такси, и я сразу схватила его за руку: «Пойдем, я тебя довезу» – и втолкнула его внутрь. Сначала он был ошарашен, но сразу же опомнился, сидит с краю насупленный, объясняет шоферу, куда ехать. Не друг, а подруга, наверно, нашел себе какую-нибудь арабскую девчонку. Мы проехали несколько улиц, и он попросил остановиться, смотрит на меня, весь красный. Что-то скрывает. Но в глазах нежность. Хочет сказать что-то, уже не гордый и не загадочный. Но такси нельзя было там стоять, он сошел, застыл на тротуаре, не отрывает от меня взгляда, наверно, жалеет, что вышел, но такси уже набирает скорость. Я снова потеряла его.

Ведуча

Забыл его у меня. И меня забыл тоже. Я здесь одна с арабским мальчишкой, так я и кончу. Странно. Нет семьи, нет родных, нет никого, и это единственный, кого я увижу перед смертью. Ведь смерть уже приближается. Я знаю. Такая тяжесть во всем теле, какой я никогда не ощущала. Тяжело вставать, тяжело ходить. Почти не ем, но все время меня раздувает. Только мозг чист и ясен. Тело – тряпка.

Наим хороший мальчик. Мне просто повезло. Моет пол, посуду, выносит мусор, ходит за покупками, помогает готовить. Истинное призвание арабов – домашнее хозяйство. И мужчины справляются с этим лучше женщин. Все делают без шума, тихо и не мусоря. Во времена турок у нас дома был слуга, старый шейх, настоящий шейх из Силуана. Весь дом, десять душ, держался на нем. Но вот газеты на иврите он не читал, ха, ха, – чего нет, того нет.