Коридоры памяти - Владимир Алексеевич Кропотин

А Хватов сразу понял, что Идеальный готов составить ему компанию. Он даже уменьшился ростом, ровно настолько уменьшился, чтобы не выглядеть слишком заметным, и это устроило Хватова. Они побывали в сапожной и столярной мастерских, заглянули во все двери и углы. Хватов уже не приглашал, а только взглядывал на приятеля, и тот сам шел за ним. Постепенно Хватов стал замечать, что нигде не мог остаться один.

«Почему он все время ходит за мной?» — подумал он.

Дружеская улыбка Идеального раздражала. Незаметно уйти от навязчивого приятеля не удавалось, тот не отставал и только спрашивал:

— Куда мы сейчас идем?

— Ты что ко мне пристал? — не выдержал Хватов. — Что стоишь над душой?! Иди в другое место. Вон сколько мест везде.

Идеальный понял, чего хотели от него, но не понял, почему хотели. И тогда полетели кулаки Хватова. Они еще не успели долететь до ненавистного лица, как точно такие же кулаки полетели и долетели до ожесточившегося лица Хватова. Потом оба остановились. Хватов стоял взъерошенный как воробей и злой. Идеальный, напротив, совсем не обиделся.

Пожалуй, больше всех Идеальный пришелся по душе Высотину. С новым товарищем можно было обо всем поговорить. Он знал и знаменитых людей, и все, о чем писалось в газетах. И кроме того, он являлся по-настоящему образцовым суворовцем. Быть с ним означало находиться у всех на виду. Но кого предпочесть? Попенченко или Идеального? Как ни превосходно выглядел Идеальный, Попенченко не собирался смиряться. Идеального или Руднева? Как ни любил Руднева Высотин, он не мог не видеть, что среди побежденных тем соперников некоторые на вид не уступали Идеальному. Высотин решил не предпочитать. Воздержался он и потому, что разнообразные способности Идеального вызывали недоверие. В самом деле, что за человек Идеальный? Кем считал себя? Боксером? Пловцом? Отличником? Просто образцовым суворовцем?

Противоборство Руднева и Попенченко с Идеальным было очевидно не только Высотину. Со всеми державшийся запанибрата, зачастивший ходить смотреть на тренировки боксеров Зудов, ерничая, говорил Попенченко:

— Что, он тебе опять поддал?

— Он быстрее тебя плавает, — говорил Зудов и Рудневу. — И пляшет лучше.

Но сам Зудов невзлюбил Идеального как никто другой.

— Может, темную ему устроим? — предложил он.

Предложил в шутку, но все знали, поддержи его ребята, он первым стал бы ее исполнителем.

— За что? — спросил Уткин.

— Чтоб не лез во все дырки, — сказал Ястребков.

— Да вы что, ребята?! — завращал выпуклыми глазами Гривнев. — Он хороший парень.

Другие тоже возражали.

— А почему его нельзя? — не согласился Млотковский.

Хотел бы он посмотреть, как этот Идеальный стал отбиваться от десятка неожиданно насевших ребят. Млотковский не забыл, как обеспокоило его появление необычного новичка. Тогда, встретившись с ним взглядом, Млотковский откровенно струхнул. А что, если этот тип начнет перевоспитывать его? Но оказалось, что Идеальный не только не имел таких намерений, а готов был подружиться с ним. Еще не однажды Млотковский заставал на себе уважительные взгляды новичка. Однажды он даже почувствовал, что начинает жить странно возвышенно и рассеянно, ему стало нехорошо, будто его хотели провести как какого-нибудь октябренка. Он обрадовался, что оказался хитрее и умнее. Когда же ему стало не на чем писать, он ни минуты не сомневался, у кого взять новые тетради. Идеальный на него не подумал, а подумал на кого-то неизвестного. Нет, Млотковский не считал, что ворует. У Идеального оставалось много чистых тетрадей, а новые тетради могли выдать не скоро. Конечно, можно попросить, но раз попросишь, два попросишь, не просить же все время. Да и тетради эти принадлежали государству. Нет, никаких угрызений Млотковский не испытывал. Он даже равнялся на Идеального, когда шагал на параде перед правительственной трибуной. Совсем неплохо шагал.

И все же при Идеальном взвод не стал лучше. Два случая запомнились Диме. Первый лишь удивил. На спарринг с Идеальным тренер выставил Дорогина. Сначала они работали вяло, слишком большой была разница в весе, но потом разошлись. Идеального не узнавали. Преимущество оставалось за ним, но такое же незначительное, как если бы против него выступал Попенченко. Второй случай показался уже странным. Дима встретил Идеального в городе с Левским. Странно было не то, что они держались как друзья, а то, что рядом с преобразившимся Левским Идеальный едва ли выигрывал. С этой встречи Дима стал замечать: чем менее видные ребята находились с Идеальным, тем менее видным становился и тот. Странно оказалось еще одно. Все зная и понимая, Идеальный, казалось, ни о чем не думал.

«Да это не человек», — подумал вдруг Дима.

Он еще раз взглянул туда, где только что видел Идеального, видел почему-то в четвертом взводе и сразу в разных местах. Но тот пропал. Странно пропал. Все время чудилось, что он находится где-то рядом.

Глава вторая

Взглянув на Диму, Винокуров покраснел одними глазами.

— Ты извини, — сказал Дима. — Но ты тоже…

— Ничего, — сказал Винокуров.

Он все еще смотрел виновато, стоял и мучился.

Дима помнил его еще по первой роте. Винокуров и после, когда уже не был помощником командира взвода, переживал за порядок и дисциплину больше других. За четыре с лишним года он изменился. Его длинное лицо стало мускулистым, губы потолстели. Теперь он уже ничем не напоминал столбик, но глаза оставались те же и по-прежнему первые замечали появление начальства.

— Знаешь, Роман говорит, что Винокуров стал лучше тебя работать, — сообщил Годовалов. — Роман собирается вместо тебя поставить в команду его.

Этого Дима не ожидал. Он вдруг понял, почему последнее время тренер нахваливал Винокурова, а тот старался. Но одно дело стараться, а другое выступать за команду. Там наскоки Винокурова не пройдут. Неужели Роман не видел этого? Конечно, у тренера были основания. Дима и сам чувствовал, что стал вял и инертен, не желал напрягаться. Он и на тренировки ходил будто против воли. С последней тренировки он вообще ушел.

— Пойду я, — сказал он, сняв перчатки.

— Поработайте с мешком, — сказал тренер.

— Пойду, — сказал он. — Не могу.

Такого с ним еще не бывало. Собственное тело казалось обузой. Все время приходилось выполнять одну и ту же кем-то навязанную роль. Даже сообщение Годовалова лишь на миг вызвало в нем знакомый прилив энергии.

Зал был в движении. Звуки ударов по мешку, груше, лапам и телам разносились по помещению. Как всегда, старался Шота. Старался Попенченко. Старался Руднев. Но больше всех активничал явно довольный собой Винокуров. Видимо, он в самом деле думал, что будет выступать за училище. Но и на этот раз Дима так и не мог собраться.

— Смирно! — неожиданно