Коридоры памяти - Владимир Алексеевич Кропотин

Говорили сочувственно.

Отдышавшись, взвод собрался, а Брежнев пошел к судейскому столику. Узнав время, которое они показали, он подошел к Чуткому и группе офицеров. Там смотрели, как финишировал второй взвод. Прибежавшие заполнили всю поляну. К ним вышел Пупок и тоже стал ходить.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — говорил он.

Следившая за ходившими медицинская сестра вдруг заспешила к кому-то остановившемуся и согнувшемуся.

— Что, устал? — увидев Брежнева, спросил полковник Ботвин.

Все офицеры тоже посмотрели на Брежнева.

— Было дело, — сказал Брежнев и улыбнулся, оставаясь серьезным.

— Молодцы, хорошо бежали! — одобрил Ботвин. — Никто не отстал.

— Все старались, — подтвердил Брежнев.

Он был доволен, что преодолел эти семь километров и теперь мог стоять и смотреть, как бежали другие. Минуты, когда было тяжело, сейчас не вспоминались ему. Он чувствовал себя как бы соединенным с офицерами, особенно с полковником Ботвиным, смотрел на финишировавший почти следом за вторым третий взвод и одобрял каждого, кто, как и он, проявив мужество и характер, успешно завершил марш-бросок.

А еще несколько минут назад в третьем взводе было так.

— Пройдем немного, — предложил Годовалов, когда они сбегали с шоссе к лесу.

Левский и Тихвин перешли было на шаг. Перешел на шаг и почти остановился Зигзагов.

— Бежать! — крикнул Уткин.

— Бежать! — крикнул Руднев.

— Не останавливаться! — крикнул Высотин. — Теперь нельзя.

— Бежать! — закричало сразу несколько голосов.

— Давай скатку, — сказал Покорил Годовалову.

На лесной дороге стало тесно и трудно. Впереди мелькнуло и пропало красное полотнище финиша. На последних метрах произошел надлом. Встречавший их Голубев кричал:

— Не растягиваться! Направляющие, не бегите так!

Направляющими теперь были Руднев и Рубашкин, подхватившие под руки Тихвина. Не бежал, не шел, а спотыкался Левский. Его подхватили Высотин и Попенченко. Плечом к плечу бежали с карабинами и в скатках Ястребков и Витус, два лица рядом, одно худое и алое, другое посиневшее, с большими глазами, отдававшими необычной голубизной. На последних метрах подхватили под плечи остолбеневшего Годовалова и втроем последними же пересекли финиш Блажко и Матийцев. Время засчитывалось по ним.

Высотин и Попенченко велели Левскому ходить. Тот было остановился, но Высотин всполошенно закричал на него. Как больного водили Тихвина Руднев и Рубашкин. Потом он пошел сам. Стошнило под дерево Годовалова. К нему заспешила медицинская сестра. Сердце Покорина стучало, лицо горело, воздух как марево будто отделился от глаз.

— Мы лучше всех, — сообщил Хватов, сходив к судейскому столику.

— Еще четвертый взвод, — сказал Уткин.

— Лучше не пройдут, — сказал Высотин.

Он дышал, высоко поднимая плечи и грудь.

— Отойдите, — освобождал финиш преподаватель в синем спортивном костюме.

Бежал четвертый взвод. Первый с жарким огненным лицом приближался обвешанный карабинами Бушин. Синими тенями покрылось розовощекое лицо приятеля Блажко и Матийцева. Кто-то споткнулся и упал. Остальные расходились по поляне.

Глядя на перемогавших себя и уже занятых друг другом довольных ребят, Дима вдруг понял, что бывал несправедлив к ним. Как выдержали они, какого уважения заслуживали, если даже выносливые Руднев и Высотин, Попенченко и Уткин устали по-настоящему! Насколько же большего напряжения потребовал марш-бросок от более слабых и не очень выносливых ребят, если даже он, Дима, на последних метрах готов был куда-нибудь провалиться и забыть все!

— Становись! — негромко и уважительно скомандовал Голубев.

В лесу было просторно и солнечно. Воздух прогрелся и колыхался. Все четыре взвода, неслышно ступая по сухой стелющейся траве, направились к машинам.

Глава одиннадцатая

Был финал командного первенства республики но боксу среди юношей. Впервые соревнования проводились в цирке. Все четыре товарища, выступавшие первыми, проиграли. А команда рассчитывала на победу. Они не сомневались в ней. Когда тренер соперников успел подготовить таких ребят?!

Еще не видел Покорин своего тренера Романа таким несправедливым. Чего только не наговорил он на тех, кто проиграл! Всегда все знавший Годовалов, помогавший тренеру в его боксерском хозяйстве, был прав, когда доверительно передавал им отзывы Романа о ком-нибудь из них. Сейчас Покорин сам убедился в этом.

— Трус! — говорил тренер об одном.

— Несерьезный человек, — говорил он о другом.

— Нытик, — говорил он о третьем.

— От тебя все зависит, — говорил он Покорину. — Чаще бей левой. Соблюдай дистанцию. Следи за защитой. Не увлекайся.

Не поднимая глаз от перчаток Покорина и машинально поправляя их, он говорил почти шепотом и избегал смотреть в противоположный угол ринга на тренера соперников.

По бледности красивого черноватого лица Романа, по вопрошающим и сочувственным взглядам притихших и явно разочарованных суворовцев, которых Покорин успел заметить среди зрителей, он видел, что неудача оказалась неожиданной для всех. Могли и должны были победить Попенченко и Руднев. Кто еще? С остальными было неясно.

При взвешивании, оглядев своих вероятных противников, Покорин успокоился. Никто не показался ему опасным. Он даже пожалел одного: симпатичный парень, по-видимому, не догадывался, что ожидало его. Оказалось, не Попенченко, а он, Покорин, должен был выступать против этого парня. Будь Покорин внимательнее, он сразу бы понял, что это был его Пятнадцатый. Теперь Покорину показалось, что Пятнадцатый чем-то даже походил на него: такое же округлое лицо, такой же обманчиво спокойный взгляд, но красивее фигура, шея, в меру покатые плечи, крепкие белые ноги. Даже короткая прическа была такой же. Сходство стало вдруг так очевидно Покорину, что получалось, будто ему предстояло мериться силами с своим двойником, с самим собой.

Оп готовился к поединку при свете электрической лампы в отведенной для команды маленькой комнате без окон. С помощью молчаливо сочувствовавшего ему Годовалова он натянул на обвязанные эластичным бинтом кисти рук боксерские перчатки, завязал их и спрятал концы шнурков.

— Ты завтра против кого выступаешь? У него второй или третий разряд? Не волнуешься? — спросил вчера Годовалов.

Ему всегда было интересно, как чувствовали себя те, кому предстояло трудное испытание.

— Роман говорит, что противник у тебя будет сильный. Он у них давно за команду выступает, — сказал Годовалов. — Я пойду смотреть.

Сегодня сочувственный взгляд Годовалова стал еще более сочувственным.

— На, побей, — предложил он, выставляя открытые ладони.

Покорин ударил по ним раз, другой, третий…

— Не хочу, — сказал он. — Такое ощущение, что заболел. Голова, щеки горят. И внутри, в руках, в ногах, все пусто.

Он не понял, зачем вдруг пожаловался. Но он в самом деле ощущал себя больным. Будто была температура.

— Пойду, — неуверенно сказал Годовалов.

Когда он ушел, Покорину показалось, что в комнате только что находился очень здоровый человек. Сейчас узкогрудый слабый Годовалов был сильнее его. Сейчас все были сильнее его.

Цирк гудел. Роман еще раз машинально пощупал его перчатки, подтянул ему трусы, ноги оголились неприятно выше, чем он привык. Подошел