Время прощаться - Джоди Пиколт

Мы кормим малышей специально обогащенным молоком, но после пяти месяцев вводим овсяную кашу — совсем как детям вводят прикорм. Добавляем кокос, чтобы обеспечить жирами, которые слонята получили бы с материнским молоком. Оцениваем их рост по щекам, которые — совсем как у младенцев — должны быть пухлыми. В двухлетнем возрасте их переводят в другое место, где живут слонята постарше. Некоторых смотрителей из «садика» тоже переводят на новое место, чтобы вновь прибывшие слонята видели знакомые лица. Там же они узнают бывших товарищей, которые уже окончили «детский сад». Теперь смотрители спят отдельно от слонов, но в непосредственной близости от сарая. Каждый день они выводят слонят в парк Крюгера, чтобы познакомить с дикими стадами. Слонихи постарше борются за место матриарха. Они берут под свое крыло новых детенышей и знакомят с ними своего собственного детеныша. Первыми идут малыши, за ними слонята постарше. В конечном итоге они вливаются в дикое стадо.

Несколько раз случалось так, что слоны, которые теперь уже стали дикими, обращались к нам за помощью: однажды, когда у молодой мамы перегорело молоко и возникла опасность, что детеныш погибнет, и когда у девятилетнего самца нога застряла в капкане.

Они не доверяют всем поголовно, потому что изначально знают, каким жестокими могут быть люди. Но, по всей видимости, и не судят о нас всех по тем нескольким подонкам.

Местные называли меня «мс Эли» — сокращенно от мисс Элис. И в конечном итоге так стали называть наш центр: «Если найдете слоненка, приносите его в Мсэли». Если я все делаю правильно, осиротевшие слонята покидают нас и вливаются в одно из диких стад на территории парка, где и родились. В конце концов, мы же растим своих детей, чтобы однажды они научились жить самостоятельно.

Но когда они уходят от нас слишком рано — тогда все теряет смысл.

Верджил

Помните, как в детстве верили, что облака на ощупь, как вата, а потом узнавали, что на самом деле они состоят из капелек воды? Что если попытаться улечься на облаке поспать, то провалишься сквозь него и ударишься о землю.

Во-первых, я роняю зуб.

Только на самом деле я его не роняю. Потому что уронить — значит до этого ты его держал, а в моем случае рука больше не служит препятствием, и зуб со стуком падает сквозь нее на пол. Я поднимаю голову, испугавшись до чертиков, и хватаюсь за то, что подвернулось под руку, — это оказывается Таллула.

Моя рука проникает сквозь нее, тело ее рассеивается и клубится, как будто состоит из дыма.

То же происходит и с Дженной. Она начинает мерцать, лицо ее перекашивается от страха. Я пытаюсь окликнуть ее по имени, но такое впечатление, что я нахожусь на дне колодца.

Ни с того ни с сего вспоминаю длинную очередь в аэропорту, которая никак не отреагировала, когда я протиснулся вперед, и служащую, которая отодвинула меня в сторону и сказала: «Вам здесь не место».

Вспоминаю человек пять официанток в кафе, которые проходили мимо нас с Дженной, пока кто-то наконец-то нас замечал. А если другие нас просто не видели?

Вспоминаю Абби, свою квартирную хозяйку, одетую так, как будто она явилась из времен «сухого закона», — теперь я понимаю, что, скорее всего, так оно и есть. Думаю о Ральфе из камеры хранения вещдоков, который уже был стариком, когда я только поступил на службу. Таллула, официантка, служащий аэропорта, Абби, Ральф — все они такие, как я. Живут в этом мире, но не являются его частью.

И я вспоминаю аварию. Слезы на глазах и песню Эрика Клептона по радио… Как я надавил на газ, когда вошел в крутой поворот… Как вцепился в баранку, чтобы не струсить и не свернуть в безопасное место… Как в последнюю минуту потянулся и отстегнул ремень безопасности… Момент удара все равно оказался шоком, хотя я его ожидал: осколки лобового стекла дождем посыпались мне на лицо, стойка рулевого колеса вошла в грудь, тело мое разорвало…

На одну изумительную секунду тишины я воспарил.

За время нашего долгого пути из Теннесси домой я спросил Серенити, как она думает: каково это — умереть?

Она на мгновение задумалась.

— А как ты засыпаешь?

— Что ты имеешь в виду? — удивился я. — Просто засыпаю.

— Верно. Ты бодрствуешь, на мгновение забываешься, а потом выключаешься, как свет. Расслабляешься физически. Уголки рта опускаются. Сердцебиение замедляется. Ты отделяешься от третьего измерения. Какой-то уровень сознания присутствует, но чаще всего кажется, что попадаешь в другое измерение. Временное прекращение жизненных функций…

Теперь и я могу кое-что добавить. Когда человек спит, то ощущает, что есть другой мир, который кажется совершенно реальным.

Серенити!

Я пытаюсь повернуться, чтобы увидеть ее. И неожиданно становлюсь таким легким, невесомым, что мне даже не нужно двигаться — стоит подумать, и ты уже там, где нужно. На секунду прикрываю глаза, открываю и вижу ее.

В отличие от меня, Таллулы и Дженны, ее тело не мерцает, не рассеивается. Она твердая, как скала.

— Серенити! — мысленно окликаю я.

Она поворачивает голову.

— Верджил?

Последнее, о чем я думаю, прежде чем окончательно исчезнуть: несмотря на то, что говорила Серенити, несмотря на то, что я сам в это верил, — она не вшивый экстрасенс. А чертовски хороший!

Элис

Знаете, я потеряла двоих детей. Одного, которого знала и любила, а второго, которого никогда не видела. Еще до того, как я сбежала из больницы, я знала, что у меня случится выкидыш.

Теперь у меня сотни детей, которые занимают каждую свободную минутку моей жизни. Я превратилась в одну из тех хрупких, занятых женщин, которые избавлялись от страданий подобно торнадо — мы так быстро вращаемся, что даже не понимаем, какие саморазрушения вызываем.

Самое ужасное время дня — когда он заканчивается. Если бы я могла, работала бы смотрителем, спала бы со слонятами. Но кто-то должен быть публичным лицом «Мсэли».

Здешние жители знают, что раньше я проводила исследования в Тули-Блок. Что какое-то время (недолго) жила в Штатах. Но большинство не связывают ученого, которым я была раньше, с активисткой, которой являюсь сейчас. Уже давным-давно я не Элис Меткаф.

И для меня Элис Меткаф умерла.

Просыпаюсь я от собственного крика.

Я не люблю спать, но, если приходится, мечтаю, чтобы сон был глубоким, без сновидений. Поэтому обычно я тружусь до изнеможения и просто выключаюсь на два-три часа ночью. Каждый день, каждую минутку я думаю о Дженне, но Томаса с Гидеоном уже давно не вспоминала. Насколько я знаю, Томас до сих пор лежит в психлечебнице. А однажды во время сезона дождей я по пьяни залезла в Интернет и обнаружила, что Гидеон ушел в армию, погиб в Ираке, когда в людном месте, на площади, взорвалось самодельное устройство. Я распечатала газетную статью, в которой говорилась, что посмертно его наградили почетной медалью. Похоронен он в Арлингтоне. Если я когда-нибудь вернусь в Америку, схожу на его могилу.

Я лежу, уставившись в потолок, и медленно возвращаюсь в этот мир. Действительность — как ледяная вода: приходится поочередно опускать каждый палец, привыкать, прежде чем идти дальше.

Взгляд падает на осколок моей прошлой жизни, который я привезла с собой в Южную Африку. Это дубинка длиной где-то с метр и шириной сантиметров двадцать. Из молодого дерева, кора содрана причудливыми полосами и спиралями. Очень красивая вещь, похожа на местный тотем, но если всматриваться достаточно долго, можно поклясться, что там зашифровано какое-то послание.

У заповедника в Теннесси, ставшего домом для наших слонов, есть свой веб-сайт, поэтому я могу следить за их судьбой, а также оценивать работу, которую они проводят со слонами, пострадавшими в неволе. Лет пять назад на Рождество они проводили аукцион, чтобы собрать деньги. Слониха, которая недавно умерла, любила проводить время, обдирая кору с деревьев, создавая невероятные, изысканные узоры. На аукционе выставлялись ее «творения».

Я тут же поняла, что это Мора. Десятки раз наблюдала, как она проделывала подобное, прижимала бревна, которыми мы давали ей поиграть, к решетке стойла в сарае и бивнями обдирала белую березу или шершавую сосну.

Не было ничего удивительного в том, что слоновий приют «Мсэли» в Южной Африке решил поддержать акцию заповедника. Никто не узнал, кто выслал чек, никто не знал, что я получила лот с фотографией слонихи, с которой была так хорошо знакома. Сверху на снимке аккуратно написано «Да упокоится с миром. Мора». Я целый час проплакала.

И вот уже пять лет этот деревянный цилиндр висит на стене напротив моей кровати. Но сейчас я вижу, как он падает, ударяется об пол и распадается на две половинки.