Наполеоновские войны - Виктор Безотосный

Раздражающим фактором долгое время оставался лишь Л. Л. Беннигсен, единственный из высшего командного состава, кто обжаловал поведение главного вождя армий в письмах к императору. Он же оставался притягательным звеном для всех недовольных Кутузовым, особенно в среде штабной молодежи. По словам В. И. Левенштерна: «Центром злословий была квартира генерала Беннигсена. Там сходились, чтобы посмеяться над князем–главнокомандующим даже те люди, коим он наиболее покровительствовал. Они видели в генерале Беннигсене преемника Кутузова и преклонялись перед восходящим солнцем»[370]. Но после допущенных Беннигсеном тактических промахов во внутригенеральских разборках царь дал Кутузову карт–бланш на решение его участи, и главнокомандующий эффектно выслал из армии своего главного конкурента, причем смог отомстить Беннигсену с «изысканной жестокостью». Александр I вместе с наградами за Тарутинское сражение прислал в армию и письма Беннигсена с критикой главнокомандующего. Кутузов вызвал Беннигсена, заставил адъютанта читать свое собственное представление на Беннигсена за Тарутинское дело, затем вручил ему золотую шпагу с алмазами и 100 тыс. рублей, пожалованных царем. После чего велел также громко читать донесение Беннигсена императору. Во время этого действия его начальник штаба «стоял, как будто гром разразил его, бледнел и краснел»[371]. Не случайно Н. Н. Раевский еще в 1810 г. писал о нем: «С Кутузовым же и никому служить не безопасно, хотя по моему мнению он более других имеет способов командовать»[372]. Но в разыгравшемся противодействии «Кутузов – Беннигсен» нельзя найти национальной подоплеки. Несмотря на то, что у Беннигсена в армии имелось много личных недоброжелателей, вокруг него постоянно группировалась часть военной элиты с русскими титулованными фамилиями.

П. Х. Витгенштейн. Портрет 1820–х гг.

В рядах кутузовской оппозиции имелись и фигуры второго ряда. Среди них следует особо выделить А. П. Ермолова. Активный участник «русской» партии в тарутинский период несколько присмирел, поскольку оказался отодвинутым с первого плана и был фактически подмят штабным окружением Кутузова. В письме к А. А. Закревскому в начале октября он писал в своей обычной ироничной манере: «Я не бываю в главной квартире, не хожу к князю, не бывши зван, но сколько редко бываю, успел заметить, что Коновницын – великая баба в его должности. Бестолочь, страшная во всех частях, а канцелярия разделена на 555 частей или отделений, департаментов и прочее». Мало того, начальник штаба 1-й армии явно сожалел об убытии своего бывшего начальника Барклая: «Правда, что мы заместили Михаила Богдановича лучшим генералом, то есть богом, ибо, кажется, один уже он мешается в дела наши, а прочие ни о чем не заботятся»[373]. Сам же главнокомандующий относился к нему крайне настороженно и старался действовать осмотрительно. И не только из–за знания черт его независимого характера. У Ермолова продолжали существовать свои, впрочем, непростые отношения с великим князем Константином и А. А. Аракчеевым, он мог в любой момент по своей должности напрямую написать письмо Александру I. Поэтому Кутузов старался «лишний раз не дразнить гусей» и даже закрывал глаза на вполне очевидные упущения и небрежное исполнение обязанностей с его стороны. Адъютант Кутузова В. И. Левенштерн следующим образом оценивал отношение главнокомандующего Кутузова к Ермолову: «Фельдмаршал, умевший расстраивать интриги, знал двоедушие генерала Ермолова и ловко умел держать его в должных границах». Далее он пояснял: «Высокое мнение, которое все имели о способностях этого генерала, начинало уже пугать самых влиятельных людей. Таким образом, Кутузов, не желая разделять своей славы с кем бы то ни было, удалил Барклая, оттеснил Беннигсена и обрек Ермолова на полнейшее бездействие. Генерал Коновницын, полковник Толь и зять Кутузова, князь Кудашев, были единственными поверенными его тайн»[374].

В Тарутинском лагере были и другие мелкие интриги и демарши генеральского неудовольствия. Как вспоминал А. И. Михайловский–Данилевский: «…в это время три предмета возбуждали всеобщее негодование: мародерство, поведение московского дворянства и поступки атамана Платова». Адъютант М. И. Кутузова оценивал происходящее глазами своего шефа и считал, что атаман «всех восстановил против себя и против казаков». Весьма интересно и другое откровение этого маститого историографа и мемуариста: «Платова и Барклая де Толли почитали в армии тогда главными виновниками бедствий России. Последствия доказали сколь подозрения на второго из них были несправедливы…»[375] Из смысла сказанного А. И. Михайловским–Данилевским следует, что как раз подозрения в отношении первого были правильными. Такая резкая оценка мемуариста и известного историка была обусловлена в первую очередь антикутузовской позицией Платова в этот период. Донской атаман также причислялся к оппозиции, правда, не к числу ее главных действующих лиц, а всего лишь ко второму ряду. Его разногласия не носили принципиального характера, а диктовались личностным фактором – неприязнью и мщением за прошлое со стороны самого высшего начальника. Предводитель казачьих полков оказался одним из немногих высших генералов, не награжденных за Бородино, затем был отрешен от командования арьергардом, а в Тарутинском лагере находился уже без всякой должности. Скорее всего, Платова, оставайся он в бездействии, ждала судьба Беннигсена. Об этом свидетельствовали не только нападки со стороны кутузовского окружения, но и циркулировавшие вдали от армии слухи, а в России они чаще всего являлись отзвуками истинного положения дел. Атаман предпринял в этот период ряд эффектных акций, включая массовое заболевание командиров казачьих полков – рапортование о болезни являлось тогда самой удобной формой демонстрации недовольства подчиненного действиями высшего начальства.

Но окончательно выправил ситуацию старый атаманский друг английский генерал Р. Вильсон. Он как раз прибыл в Тарутино, взял Платова под свою защиту и собственно выступил посредником в налаживании отношений между Кутузовым и «вихорь» — атаманом. «Брат Вильсон» (платовское выражение) застал своего боевого товарища «безо всякой команды и удаленным от тех, кои почитают его равно как отца, так и начальника», а также пребывавшего «чуть ли на пороге смерти от огорчения и обиды»[376]. Английский генерал стоял «на одних квартирах» с Платовым, часто у него обедал. Атаман подарил ему скакуна, снабжал вином и провизией с Дона. Новые акции против Платова неизбежно имели бы уже международный оттенок. В этом случае нетрудно было предугадать негативную реакцию Александра I. Кутузов это отлично понимал. Казачий предводитель оказался под английской защитой и стал недосягаемым для новых уколов. Конечно, фигура донского атамана не устраивала главнокомандующего, но в этой ситуации требовалось забыть давние неудовольствия и ради общего блага попробовать договориться с ним, или хотя бы заключить временное перемирие.

Это обстоятельство позволило Вильсону как посреднику между двумя конфликтующими сторонами быстро договориться. Британский представитель оказался искренне заинтересованным в прекращении затянувшегося конфликта между двумя русскими военачальниками. Можно, конечно, говорить, что его стремление к примирению диктовалось корыстными заботами о стране, которую он представлял. Но любые неурядицы в среде русского генералитета в тот момент были не на пользу Британской империи и входили в противоречие с ее интересами. Но как бы ни истолковывались мотивы поведения Вильсона, в конце сентября Платов вновь сел на коня и получил под свое командование казачий корпус[377]. Так Кутузов примирился с существовавшей тогда «казачьей» партией в генеральских рядах, которую в первую очередь олицетворял знаменитый «вихорь» — атаман.

Вильсон, без всякого сомнения, выполняя секретные инструкции своего кабинета, играл весьма заметную роль на минном поле армейских интриг. В этом ему во многом помогала крепкая репутация «злейшего врага Наполеона» и личные дружеские связи среди русского генералитета. А вот с Кутузовым, в силу противоположности темпераментов и разного понимания методов достижения победы, отношения у него не сложились. Как представитель союзной державы, Вильсон занимал в Главной квартире русской армии исключительное положение. Он имел право прямой переписки с царем и в письмах резко критиковал действия главнокомандующего, но Кутузов, несмотря на их в высшей степени личные враждебные отношения, не мог его удалить из армии и поневоле был вынужден с ним считаться. В целом англичанин занимал антикутузовскую позицию, но немало претензий у него было и к Беннигсену. В то же время, заинтересованный в первую очередь в полном разгроме наполеоновской армии, он искренне пытался примирить для пользы дела не только Платова, но и Беннигсена с Кутузовым. Правда, взаимная вражда двух высших военачальников зашла так далеко, что эта попытка потерпела неудачу.