![Чудовище / The Monster [= Пятый вид: Загадочное чудовище; Воскресшее чудовище; Возрождение] - Альфред Ван Вогт](https://cdn.rusbook.su/s20/5/6/7/3/8/56738.jpg)
Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта передача эстафетной палочки в мои руки не то чтобы оказалась вовсе неожиданной, но слегка выбила меня из колеи. Приходилось, однако, говорить. Я, спотыкаясь, как мог объяснил, что вчера совершил по отношению к одному из членов лаборатории некоторую бестактность, правда, возможно, совсем пустяковую — ну, или не пустяковую, как знать, и не бестактность, а настоящий проступок, — и что собирался исповедоваться в нём Алёше в его качестве «безымянного священника» нашего проекта, когда выяснил, что Алёша настоящим священником себя не считает и настоящей исповеди принять не хочет, а «притворную» не находит полезной, но при этом готов быть возведённым в сан через установление нашим коллективом «Церкви кающихся».
«Я ничего не понимаю! — тут же заявила Ада, не дав мне и договорить. — Если эта бестактность в отношении кого-то здесь, так извинитесь перед этим человеком, и дело с концом! И, между прочим, совсем не обязательно делать это публично…»
«Золотые слова! — весомо заметил Штейнбреннер. — Элемент шоу в нашей работе заходит уже слишком далеко…»
«Нет, это не касается сидящих, — смутился я, и негромко договорил: — Это касается Анастасии Николаевны…»
«… Тире Александры Федоровны? — подхватил Кошт. — Ну, знаете, вашбродь, что вы там с «царицей» не поделили или о чём поссорились — это ваше с ней личное дело!»
«Наш государь — верующий человек, — заметила Лиза (в её обычной, «посюсторонней» форме). — Не то что большинство из вас, крокодилы… А для христианина естественно исповедоваться в любом глупом поступке, даже мелком. Но признаваться в таких мелочах православному духовнику он не хочет, да тот его и не поймёт. Поэтому он и просит вас, охламонов, оказать ему эту любезность и установить нашу собственную Церковь. Видимо, не навсегда, а до конца апреля. Кончится наш проект, и Церковь с ним кончится. Я ведь всё верно сказала, Андрей Михайлович?»
Иван хмыкнул и пояснил свой смешок:
«Какая, действительно, безделица: установить Церковь! И всё, уж простите, ради душевного комфорта одного человека…»
«Нет, не ради! — возмутилась Марта. — Иван, ты просто гадок… Вы хотите остаться язычниками все эти восемнадцать дней? Почему атеисты среди нас предрешили за всех остальных, что все обязаны быть атеистами? Вы уже в семнадцатом году не слишком ли много на себя взяли? И вам всё мало?»
«Марта, извини, но я тебя не поняла, — отозвалась староста. — А что, обычной православной церкви Андрею Михайловичу уже мало, чтобы лепить сейчас секту из десяти человек?»
«Не из десяти, — возразила ей Марта упрямо и бесстрашно. — Кто был безбожником, так им и останется. Не бойтесь, никто вас не потащит в Царство небесное за уши! Велика честь… А я тебе задам встречный вопрос, Ада! Тебя вчера назначили «имперским следователем». Что, нам уже мало обычной государственной полиции и следственных органов? Если одно нам не нужно, так и другое нам лишнее!»
«Хм! — озадачилась Ада. — Справедливо…»
«Постойте-постойте, — заговорил Альфред. — Разумеется, замечание справедливо, и вы все успели вчера шокировать господина Рутлегера этим странным назначением «следователя» — воздержусь от его оценки, как и от оценки вообще всего, что здесь происходит. Я считаю, что мы должны быть в первую очередь исследователями, извините за каламбур, и именно как исследователь наблюдаю сейчас за всеми вами… э-э-э, нами. Что же: мы присутствуем — если общее решение будет положительным — при случае рождения новой христианской деноминации? Квазиденоминации, вероятно, хотя, — исправил он сам себя, — почему непременно «квази»? И, знаете, — вдруг оживился он, — в социальном, религие- и сектоведческом отношении это — невероятный успех, просто находка для наблюдателя, один случай на тысячу! Поэтому я бы голосовал «за», даже предвидя риски. Мои мотивы, надеюсь, всем понятны?»
«Понятны, понятны, — пробормотал Алёша. — Никто не заподозрил тебя в излишней религиозности, будь спокоен…»
«И я бы голосовала «за», представьте себе! — неожиданно присоединилась к Штейнбреннеру Ада. — Просто из чувства порядочности. Мы все — давайте поглядим правде в глаза — то ли ещё в среду, то ли вчера решились на эксперимент по созданию микроскопического псевдогосударства. Без суверенности этого государства, которой мы сами его наделяем, моё назначение следователем становится просто мыльным пузырём, я прекрасно это осознаю, ведь расследовать-то я хочу события не столетней давности, а современные! Внутри нашего микрогосударства есть меньшинство — совсем уже маленькое, — верующих людей. Этим верующим нужна Церковь. Да, странная фантазия, вроде желания вернуться в каменный век и одеться в звериную шкуру, вот как мой брат сегодня, или даже стать динозавром и таскать за собой хвост. Но… почему бы и нет, если это их личный хвост? Ведь других граждан, э-э-э…»
«… Могилёвского царства», — подсказал ей Герш.
«… Пусть, — отмахнулась Ада, не обращая внимания на смешки, которые вызвало это определение. — Ведь нас, «безбожников», не заставят растить себе этот хвост, правильно? Запретив меньшинству иметь мелочь, которая никому ничем не повредит, мы ущемим меньшинство в его правах. Следующий шаг — это, например, запретить Марку и мне курить как единственным курящим и Лине носить короткие юбки как единственной нашей местной «леди Годиве» или, не знаю, «анти-Годиве», а на этой дороге запрещений можно чёрт знает куда зайти… Поэтому я за Церковь! Конечно, при условии её строгой добровольности и невмешательства в общее дело».
«Вы забываете о том, что Церковь — это просто очень стильно, — заметил Тэд. — Не каждый коллектив может похвастаться собственной независимой Церковью, да ещё впервые установленной. Поэтому голосую «за» обеими руками».
«Похвастаться сектой, вероятно? — перебил Штейнбреннер. — Уточняю чисто ради терминологической добросовестности».
«Ерунда! — отмахнулся Тэд. — Мы четыре года учились жонглировать терминами, и я в итоге понял, что сами термины ничего не весят. Для тебя она будет сектой, для моей сестры и других — рудиментом отсталых умов и хвостом динозавра, для меня — красивым спектаклем, для Марты и Алексея — вполне себе пригодным «кораблём спасения» или как его там… Или не будет? Алексей, тебе слово! Всё, батюшка, тут вокруг вас вращается!»
[5]
— Алексей, покраснев, заговорил, — вспоминал Могилёв, — и стал пересказывать суть нашего вчерашнего телефонного разговора, той его части, что касалась линии апостольской преемственности. Он говорил несколько сбивчиво, путано, слишком длинными фразами, за которые сам же рисковал в любую секунду запнуться, как за подол
