Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

А теперь он проснулся, и рядом с ним сидел человек.

«Сейчас день», – решил Севела.

Он слышал щебет птиц, овечье блеяние, позвякивание металла. Овца жалобно крикнула, заскребла по земле копытцами, мужской голос выругался.

«Стригали… – подумал Севела. – Сейчас полдень».

Во дворе стригли овец. Стрижку начинают днем, тогда от овечьего пота, выступающего под знойными лучами, шерсть делается тяжелее, ее легче стричь. Сейчас был полдень или того позднее.

Севела пошевелился. Левую половину лица саднило.

– Мир вам, адон Малук, – послышался низкий голос.

– Мир вам. Кто вы?

– Я хозяин дома. Меня зовут Анания Шехт.

– Давно я здесь? – Севела облизнул губы, покрытые шершавой коростой.

– Вы пятый день в моем доме, адон. Я вас не беспокоил до поры. Мириам сказала, что вчера вы вставали…

– Как, вы сказали, зовут вас?

– Анания, адон Малук. Рав Анания бен Эхуд Шехт. Вы в моем доме, адон. В Дамаске.

– Я в Дамаске… Как же я добрался сюда? Я же не помню, как пришел в Дамаск…

– Бедуины нашли вас милях в десяти от городской стены. Лошадь под чепраком завидели, стали ее ловить… А потом и вас увидели. Это большая удача, что вас нашел Маджид. Он в этот год кочует в Сирии, а я продаю ему войлок. Найди вас другой бедуин – так обобрал бы и оставил умирать. Маджид лишь у меня покупает войлок… Верблюд стал щипать колючку, а вы лежали за кустом. Маджид вас увидел. Его племянник стал тащить с вас тунику, и тут вы заговорили, повторяли мое имя. Маджид положил вас на своего белого и привез в Дамаск. Сказал: это твой гость, джбрим Шехт, я нашел твоего гостя, хоть и полумертвый – но это твой гость… Поэтому мне пришлось подарить Маджиду шесть локтей войлока. Ведь он привез мне моего гостя, вот счастье-то… Они проходимцы и вымогатели, эти бедуины. Но я с ними дружу. Они как дети. Надо знать к ним подход, тогда с ними можно иметь дело.

– А как вы узнали, кто я? – спросил Севела, дождавшись, пока этот Шехт умолкнет.

– О! Так на второй же день прискакал посыльный из Тира! Вы, адон, доброе дело совершили для достойных людей, что живут в Тире. Они теперь беспокоятся за вас.

– Это Ют послал вам письмо?

Губы были толстые и непослушные. От каждого слова по губам бежала жалящая боль.

– Рав Менахем просил принять вас со всей заботой. Пишет, что о вас тревожится и рав Джусем из Ерошолойма. Какие, однако, почтенные ручатели оказались у полутрупа, что нашли бедуины!

Севела высвободил руки из-под покрывала и ощупал лицо. Пальцы легли на шершавую повязку.

– Что с моими глазами? – прохрипел Севела.

В эти дни более позорной беспомощности и ломающей боли во всем разбитом теле его мучал ужас слепоты.

– Врач обещал, что вскоре бинты снимет, – успокаивающе сказал Шехт. – Он уже менял повязку, но вы были в забытьи, того не помните… Врач накладывает мазь. Он сказал, что у вас воспалены глаза… От песка и ветра. Это умелый врач, его лавка неподалеку от моего дома, он пользует нашу семью много лет.

– Я помню, как скакал… Вода закончилась. Лошадь еще шла, но я страдал от жажды… Помню, что падал с лошади, хорошо еще, что она далеко не отходила. А потом стали гореть глаза. И я уже ничего не видел…

– Вы впали в беспамятство от жары. И глазная болезнь ваша, адон, от жары и пыли. Маджид сказал, что он поил вас, а вы все бормотали странные слова. Он хорошо понимает арамейский, этот ворюга… Его род кочует до Десятиградия, а иной раз и в Самарию заходит. Маджид сказал – вы шептали мое имя. Да еще бормотали – мол, судьбу не перебороть. Идти против судьбы – это то же, что против копья идти… А может и приврал, ворюга. Бедуины, они ведь как дети, лгут без корысти… Люблю их, признаюсь. Что уж там Маджид расслышал в вашем хрипе… Но он так важен был, когда привез вас на белом! Его белый – красавец! Маджид спит с ним в обнимку… И какая, я вам скажу, высокомерная морда у его дромадера! Маджид положил вас у ворот и сказал: это от судьбы гость, джбрим Шехт. Против судьбы, сказал, не пойдешь, и против копья не пойдешь. Бери, сказал, джбрим Шехт, этого мертвеца, он твой гость, недаром он твое имя назвал… Они бывают очень выспренны, эти дикари.

– Чудо… – прошептал Севела. – Чудо, что я смог дойти до Дамаска…

– Чуда в этом, думаю, нет, а вот удача была на вашей стороне. Вы вот что расскажите-ка мне. Как это вам удалось обмануть Агерма?

– Так вы знаете Идумеянина, рав Шехт? – выговорил Севела.

– Все джбрим Дамаска знают Траяна Агерма по прозванию Идумеянин, – с досадой ответил Шехт. – Как же вам удалось отвязаться от него, адон?

– Как миновали Кану, я велел рыжему расположить центурию на отдых…. Сказал, что хочу незаметно въехать в Тир, встретиться с агентами… Рыжий мне не поверил.

Севела вздохнул и вновь ощутил испытующий взгляд Идумеянина.

Капралы не участвовали в коротком споре у колодца, они стояли в отдалении и показывали спешившимся, чья очередь подводить коня. А рыжий недоверчиво смотрел на Севелу.

«Что за новость, Малук? Что это на тебя нашло?»

«Не твое это дело, суб-капитан. Я принял такое решение, а ты не спрашивай лишнего».

«Не будет толку от твоей поспешности».

«Пустой разговор. Пусть твои люди отдыхают до заката, а я встречу вас в Тире».

Севела наполнил баклагу и прыгнул в седло.

«Сейчас прикажи людям отдыхать, – сказал он сверху вниз. – Я буду ждать вас у верфи».

Он хлестнул по крупу концом узды и послал лошадь в галоп. Колодец и центурия остались за спиной, и недоверчивый взгляд рыжего тоже остался за спиной.

– Долгий же путь вы проделали, – сочувственно сказал Шехт. – Почему же вы в Дамаск поехали, адон? Почему не в другое место?

– Где ж мне прятаться теперь, как не у галилеян? – горько усмехнулся Севела.

От усмешки разошлась трещина на нижней губе.

– Вы разумно поступили, что поскакали в Дамаск, – сказал Шехт. – Не говорю уж о том, что вы спасли людей из Тира. Все братья-галилеяне вам теперь обязаны. Мы не нарушаем романских законов, но вас спрячем… Но ведь вы могли поскакать в Яффу, там тоже большая община.

– Там не знаю никого из галилеян. К трем людям я мог прийти – к Пинхору, Юту и к вам. Пинхор в Ерошолойме, за ним доглядывают. Юта мог арестовать Идумеянин… Оставался только Анания Шехт, что живет в Дамаске, на Прямой улице… Так что написали вам из Тира? Идумеянин остался ни с чем?

– Романский претор в Тире не пустил Агерма в город, – ответил Шехт и хмыкнул. – Идумеянин увел свою центурию из Финикии. Видно, теперь охотится за зелотами в Батанее.

Они помолчали, потом Шехт сказал:

– Вы хотите, может быть, продиктовать письма? Надо дать знать вашим родным.

– Не теперь, – Севела качнул головой. – Брату я написал загодя. В Эфраиме у меня отец с матерью… Для них сейчас будет лучше не получать писем от меня.

– И это разумно, – заключил Шехт. – Потерпите повязку еще два дня. Врач обещал, что вылечит ваши глаза.

– Кто знает, что я сейчас в вашем доме?

– Маджид знает… Но кому станет рассказывать о вас бедуин? Ветру да колючке?.. Знает моя семья. Знает врач. Рав Менахем Ют из Тира знает. Вы послали к нему стражника с письмом, рискованное дело… Он мог донести.

– Парень думал, что выполняет тайный приказ. В письме к Юту я написал то же, что сказал вам. Что знаю трех людей из галилеян, которые стали бы мне помогать – Пинхора, Юта и Шехта из Дамаска… Вы не сможете долго держать меня в своем доме. Да и мне совсем не хочется оставаться в одном городе с Идумеянином.

– Его сейчас нет здесь. А вас из Дамаска вывезут, как поправитесь. Вам помогут, адон Малук… Пока же мои зятья распустят слух, будто вас видели далеко отсюда. У меня два зятя. Эвлул – цеховой староста у чеканщиков. Он третий день рассказывает в квартале, что вас видели на Иерихонской дороге. Эвлул будто бы был по делам в Заиорданье и слышал, что дезертира Малука видели в окрестностях Иерихона. А Онисим, мой младший зять, позавчера уехал в Амафунт, там у него пастбища. Его брат разводит овец, Онисим с ним в доле… Он вскоре вернется и привезет известие, что Севела Малук скрывается где-то между Адамом и Иерихоном. Слухи разносятся быстро и начинают жить самостоятельной жизнью… Через неделю весь Дамаск будет говорить, что дезертир Малук прячется на юге Провинции. В Дамаске вас искать не станут.

– Надеюсь на это… – бессильно прошептал Севела.

– Вам надо отдыхать, адон Малук. А я подумаю, как вывести вас из Дамаска.

Послышались скрип и шуршание ткани, потом – звук неторопливых шагов, удаляющихся от кровати. Но, еще не выйдя из комнаты, Шехт остановился. Он постоял на месте несколько мгновений. Севела слышал, как Шехт посвистывает носом. Шаги двинулись назад, к кровати.

– Отчего вы вернулись, рав Шехт? – разлепивши спекшиеся губы, с усилием сказал Севела.

– Скажите-ка мне… Я вот несколько дней ломаю голову над вашим поступком. Скажите мне – с чего это вы вступились за тирских галилеян?