Апостол, или Памяти Савла - Павел Сутин

Я же третьего дня отдал приказ об отыскании дезертира, бывшего капитана Службы Севелы Малука. Это будет объявлено в городах и кварталах, на рынках, в магистратах и молельных домах в Идумее, Иудее, Самарии, Галилее, Десятиградии, Гавланитиде, Башане, Итурее и Финикии. Пока не ведаю, куда направился Малук. Думаю, что он придет в одну из галилеянских общин. Нынче же рассылаю агентов по городам.

Еще раз привлекаю внимание Вашего превосходительства к тому, что секта галилеян становится причиной немалых беспокойств.

Бывший Ваш клиент и ныне остающийся

неизбывно благодарным,

претор и консул-суффект

в пятнадцатый день…»

Он решил не откладывать в долгий ящик. Как ни противно было говорить с этим мудаком – все же он позвонил Димону. Он ждал, что Димон бросит трубку, и надо будет перезванивать. Или с ходу начнет орать, и посылать, и совестить, начнет свой обычный обиженный гундеж. Про то, что он, Димон, со всеми договаривается, все нужное для работы вовремя привозит, кучу своих денег угрохал, машину продал, а ты, Миха, белая кость, голубая кровь, на всем готовеньком, выставляешь меня треплом перед солидными людьми… И все такое.

Но Димон, не удивившись, что Дорохов ему звонит, быстро сказал:

– Ну чо – ты решил? Работаем с Ромой?

– Нет, Димон. Я работать с ним не буду. И вообще… Ты извини, старик, конечно. Я понимаю – ты столько сил в это дело вложил, кучу времени потратил. Но я все прекращаю. Ухожу на пенсию.

– Не понял, – помедлив, сказал Димон. – В смысле?

– Дима, у меня планы изменились, – сказал Дорохов. – Методику я тебе дарю. На днях все подробно растолкую, и владей на здоровье моей методикой. А у меня изменились планы.

– Ты заболел, что ли? – огорошенно сказал Димон. – Миха, ты что?.. Мы год на это убили!

– Старик, я пас, – сказал Дорохов. – Долго объяснять. У меня скоро будет длительная командировка. А еще – одну важную работу надо закончить… Без обид, старик. А методика – твоя.

– И печь – моя?

– Про печь сам говори с Серафимом. И вот еще что. Слушай, тут такая фигня… Про нас на Петровке знают.

– Откуда известно? – спросил Димон и задышал в трубку.

– Друг предупредил. Он в МУРе работает.

– Это финиш, Миха, – севшим голосом сказал Димон. – А что известно?

– Пока ничего такого. Знают, что к скупщикам приходили люди, которые разработали эффективную методику. Больше ничего. Так что, Дима, будешь потом мою методику использовать или не будешь – пока затаись. И с Романом дружбу кончай.

– Да какая там дружба… То есть мусора точно ничего не знают? Ни как нас зовут, ни кто мы? Да?

– Не знают. Потому меня и предупредили.

– Ну, это еще ничего… – облегченно вздохнул Димон. – Я-то подумал, что квартиру засекли.

– Отуда съезжать надо. Завтра же.

– Так, так… А тот, кто тебя предупредил – он кто, вообще? Он не пошутил?

– Он капитан из МУРа, – сказал Дорохов. – Мой товарищ. Он порядочный человек. Он не пошутил.

– Так, так…

– Чего ты тактакаешь, как пулемет «Максим»? Ты слышал, что я сказал? Вывозить надо все.

– Да я вывезу, – легко сказал Димон. – Хоть завтра. Так ты говоришь – методика моя?

– Твоя. Владей.

– А ты мне все растолкуешь?

– Ради бога… Только приготовь учебник по химии для восьмого класса. Я тебе все на пальцах объясню. Кстати, этот Роман предлагал мне продать методику.

– Да, с Романом нехорошо получилось, – странным голосом сказал Димон.

– А что тут нехорошего? Встретились, поговорили. И разошлись.

– Я его видел сегодня, – сказал Димон.

Дорохову не хотелось говорить о Романе. Но он был рад, что Димон не закатил ему скандал, поэтому сказал:

– Да наплюй.

– У него, кажется, зуб на тебя…

– Что за чушь? Он меня два раза видел. Я ему ничем не обязан. Он сделал предложение, я отклонил.

– Ну, не знаю… – сказал Димон неопределенно. – Он что-то, кажется, навыдумывал себе.

Дорохов чувствовал, что теперь, когда он подарил Димону методику, того не особенно волнует – что там подумает солидныйчеловек. Димон, поди, уже прикидывал, куда он перевезет их барахло и как сам будет теперь химичить и продавать металл.

– Как-то он беспокойно выглядел, – сказал Димон. – Раз десять мне сказал, наверное: урезонь, говорит, Михаила… Он вообще-то мужик спокойный. А сейчас какие-то у него тараканы в голове… Понимаешь, Миха, по-моему, он тебе не поверил.

– Да какое мне дело? Поверил он мне, не поверил… Все. Я ушел на пенсию.

– Мне кажется, он боится, что ты с татарами будешь контачить.

– Бред… С какими еще татарами?

– А не скажи, Миха. Не бред. Роман просек, что у нас большой выход. Ни у кого нет такого высокого выхода. Если ты с другими людьми стал бы работать – ему прямой убыток.

– Да кончай ты этот бред! Ни с какими другими я работать не буду. И вообще – не буду.

– Он-то этого не понимает, – сказал Димон и невесело усмехнулся. – У него свои тараканы в голове. И вообще, он… вязкий какой-то. Вроде солидный, говорит немного. А вязкий… Все мне талдычит: скажи, говорит, другу, что ему надо только со мной дело иметь. А может, он боится, что мы разом продадим много металла и цены опустим. Не верит он, что ты из игры вышел. Видно по нему, что не верит. Он тертый, блин. Крученый-верченый. У него, наверное, в башке не укладывается, как можно соскочить при таком раскладе.

– В смысле?

– Как тебе сказать… Он дядя деловой. Ему такие жесты непонятны – взять и все бросить… Он думает, что ты мимо него станешь работать, вот и психует.

– Ладно, все. Пошел он, – твердо сказал Дорохов. – Вывези только все из квартиры на этой неделе.

– Не вопрос. Хоть завтра. А электрику всю, фильтр, дюар – я забираю?

– Забирай. Печь только верни Серафиму. Или я сам верну.

– Он продаст печь, – уверенно сказал Димон. – Раз я теперь сам себе хозяин, я ему заплачу сколько попросит. Ничего, наберу денег.

…проснулся и, хоть не слышал еще звуков, но сразу же подумалось, что кто-то есть подле. Он не первый раз просыпался. Бывало так, что близ него слышались голоса и шаги, шуршание одежды и скрип мебели. В одно из пробуждений показалось, что он слышит шорох стилоса и шелест листов. Он просыпался, когда в комнате было пусто. Тогда он звал, приходила женщина, поила его, вкладывала в его руки миску. Он без охоты ел – бобы, порей, вареную брюкву. Один раз женщина принесла мякоть дыни. Он стал жадно есть сладкие, сочные куски. От этого затянувшиеся трещины на губах лопнули, и сок вызвал колющую боль.

Вчера он смог встать. Женщина, держа за запястье, отвела его в отхожее место, усадила на скамью с дырой, и он в первый раз за эти дни облегчился в одиночестве, не терзаясь от стыда. До того, как у него нашлись силы встать, женщина подсовывала под покрывало горшок. Он мало ел эти дни, но облегчаться все же приходилось. От стыда его прохватывал жар, и он тешил себя надеждой, что эта женщина – старуха или рабыня… Нет, за ним ходила не старуха. Руки у женщины были сильные и мягкие. И один раз, когда женщина вытаскивала из-под него таз, его лба коснулась щека – теплая и гладкая. И он еще однажды услышал, как мужской голос позвал: «Мириам!». Женщине что-то сказали, добро и благодарно. Она в ответ мелодично засмеялась… Нет, это была не рабыня.

А теперь он проснулся, и рядом с ним сидел человек.

«Сейчас день», – решил Севела.

Он слышал щебет птиц, овечье блеяние, позвякивание металла. Овца жалобно крикнула, заскребла по земле копытцами, мужской голос выругался.

«Стригали… – подумал Севела. – Сейчас полдень».

Во дворе стригли овец. Стрижку начинают днем, тогда от овечьего пота, выступающего под знойными лучами, шерсть делается тяжелее, ее легче стричь. Сейчас был полдень или того позднее.

Севела пошевелился. Левую половину лица саднило.

– Мир вам, адон Малук, – послышался низкий голос.

– Мир вам. Кто вы?

– Я хозяин дома. Меня зовут Анания Шехт.

– Давно я здесь? – Севела облизнул губы, покрытые шершавой коростой.

– Вы пятый день в моем доме, адон. Я вас не беспокоил до поры. Мириам сказала, что вчера вы вставали…

– Как, вы сказали, зовут вас?

– Анания, адон Малук. Рав Анания бен Эхуд Шехт. Вы в моем доме, адон. В Дамаске.

– Я в Дамаске… Как же я добрался сюда? Я же не помню, как пришел в Дамаск…

– Бедуины нашли вас милях в десяти от городской стены. Лошадь под чепраком завидели, стали ее ловить… А потом и вас увидели. Это большая удача, что вас нашел Маджид. Он в этот год кочует в Сирии, а я продаю ему войлок. Найди вас другой бедуин – так обобрал бы и оставил умирать. Маджид лишь у меня покупает войлок… Верблюд стал щипать колючку, а вы лежали за кустом. Маджид вас увидел. Его племянник стал тащить с вас тунику, и тут вы заговорили, повторяли мое имя. Маджид положил вас на своего белого и привез в Дамаск. Сказал: это твой гость, джбрим Шехт, я нашел твоего гостя, хоть и полумертвый – но это твой гость… Поэтому мне пришлось подарить Маджиду шесть локтей войлока. Ведь он привез мне моего гостя, вот счастье-то… Они проходимцы и вымогатели, эти бедуины. Но я с ними дружу. Они как дети. Надо знать к ним подход, тогда с ними можно иметь дело.