Полведра студёной крови - Артем Мичурин

Но в этот раз, похоже, Фемида настроена серьёзно, и вырваться из её цепких объятий не удастся.

Следующие сутки я провёл, бездеятельно валяясь на нарах и экономя энергию, оставшуюся со вчерашней кормёжки. Силы в решающий момент лишними не будут. А в том, что момент это наступит без промедлений, сразу после так называемого суда, я не сомневался.

Ночь перед казнью – это особенная ночь. Во всяком случае, в классических приключенческих романах, где томящийся за решёткой герой строчит мемуары в назидание потомкам, а перед рассветом в камеру к нему приходит дюже горячая девка, и они ебутся на соломе в последний раз. Эх, романтика!.. Но ко мне перед рассветом никто не пришёл. И даже мемуары кропать не потянуло. Единственное, на что хватило моего творческого запала, – накорябать ложкой на стене «Ткач – мудак». А потом меня повели судить.

Нарезав километра два по лестницам и коридорам, я со своими конвоирами в конце концов оказался в большом зале, со стенами, обшитыми фанерой, выкрашенной в ядовито-зелёный цвет, множеством скамеек, высоченной трибуной перед ними и клеткой справа от неё.

Моя надежда забраться наверх для произнесения бравурной речи в свою защиту не оправдалась, и я был помещён в клетку, довольно низкую, где наверняка выглядел виновным без всяких доказательств, не имея возможности даже гордо распрямить спину, чтобы посмотреть на своих обвинителей с должным презрением. Тем не менее я изыскал возможность устроиться на узкой скамье с максимальным достоинством и прочистил горло, готовясь отстаивать собственную невиновность.

– Ах, сука! – возмутился один из моих конвоиров, когда смачный плевок нашёл последнее пристанище на его ботинке. – Сделай так ещё раз и…

Я приготовился удовлетворить просьбу представителя власти, но тот, не дождавшись, отскочил в сторону.

– Чёртов выродок! Ничего, скоро ты своё получишь.

– Тут ты прав. Я своё всегда получаю.

Конвоир собрался что-то возразить, но нашей беседе помешал дедок в дурацкой чёрной мантии, быстро просеменивший по проходу и взгромоздившийся на стул за кафедрой. Следом за дедком в зал вошёл долговязый мужик в чудно́м костюме из давно полинявшей серой ткани и в очках с треснувшим стеклом. Положил папку на стол, стоящий против кафедры, и, усевшись за него, переключил своё внимание на мою скромную персону.

– Какие-то проблемы? – поинтересовался я, весьма быстро устав от игры в гляделки.

– Простите?

– Чего пялишься?

Долговязый вздрогнул и, поправив очки, отвернулся.

– Тихо, подсудимый! – подал вдруг голос дед с кафедры и треснул по ней здоровым молотком. – Вам ещё дадут слово. Впустите граждан, – махнул он рукой конвоирам, один из которых тут же метнулся к центральному входу.

– Хуясе! – присвистнул я, когда через распахнувшиеся двери в зал хлынул поток народа. – Требую свою долю с проданных билетов!

– К порядку! – снова треснул дед молотком, сердито зыркнув из-под седых бровей.

Стоящий возле клетки конвоир пихнул меня дубинкой в рёбра и довольно залыбился, получив одобрительный кивок с кафедры.

– Встать! – скомандовал крикливый молотобоец. – Суд идёт!

Заполнивший зал народ послушно поднялся со скамеек и замер в ожидании дальнейших распоряжений.

– Вставай, ты… – прошипел конвоир, просунув дубинку между прутьев для очередного тычка.

Пришлось кое-как приподняться.

– Садитесь, – благосклонно дал отмашку дед. – Сегодняшнее заседание суда, – продолжил он, после того как затих скрип скамеек и топот, – посвящено рассмотрению дела номер триста восемьдесят два о… Да много о чём. В числе прочего: убийства, грабёж, разбой, мошенничество, изнасилования…

– Вот только пиздеть не надо! – выдвинул я протест.

– К порядку, подсудимый!

На этот раз тычок пришёлся по затылку.

– …изнасилования, – повторил служитель Фемиды, – а также незаконное проникновение с целью посягательства на государственную собственность.

– Какое впизду незаконное?!

– Тихо, подсудимый! Не то прикажу вывести из зала! Так, – вернулся старый брехун к бумажкам, – а кто у нас подсудимый? Коллекционер. Подсудимый, вы подтверждаете, что носите кличку Коллекционер?

– Нахуя спрашивать, если вам Ткач – сука – всё уже расписал?

– Подтверждаете или нет?

– Подтверждаю.

– Вы осознаёте, что происходит, где находитесь?

– В ёбаном цирке я нахожусь.

– Подсудимый! – направил дед молоток в мою сторону. – Последнее замечание!

– Не нравятся мои ответы – нехер спрашивать.

Судья сокрушённо вздохнул, но дальше замечаний так и не пошёл. Видать, туго у них тут с досугом, чтобы такое феерическое представление лишать главного действующего персонажа. Вон зевак сколько собралось. Сотни полторы, не меньше, аж вдоль стен все места заняли. Того гляди бунт поднимут, если останутся недовольны.

– Подсудимый, – продолжил местный конферансье в мантии, – у вас есть право на защитника, но вы можете защищаться и самостоятельно, тем более что единственный наш адвокат вами убит.

– Протестую! – взял я с места в карьер. – Максимыч просто навернулся с нар. Не надо было ко мне в камеру старого больного человека подсаживать. Так что смерть его на вашей совести, и нехер валить с больной головы на здоровую.

– Протест отклонён. Но раз вопрос с защитой мы решили, слово предоставляется стороне обвинения.

После этих слов долговязый очкарик закончил наконец теребить бумажки в папке и, поднявшись со своего места, отвесил короткий поклон судье – «Ваша честь» – и собравшимся:

– Граждане Убежища. Хочу сказать несколько слов, прежде чем перейти к сути нашего разбирательства. Сегодня утром я встал с постели, оделся, умылся, позавтракал и отправился в суд. – Долговязый сделал многозначительную паузу. – Задумайтесь над этим. Кров, одежда, водопровод, канализация, пища и – самое главное – закон! У нас с вами всё это есть. И ответьте, благодаря чему у нас есть всё это? Благодаря нашей общности! Только она позволила нам не просто выжить после атомного апокалипсиса, но и сохранить оазис цивилизации в этом отдельно взятом убежище, ставшим домом для нас, наших детей и внуков. А теперь скажите, кто сидит перед вами, – указал долговязый на меня длинным узловатым пальцем. – Кто этот… пришелец из земель смерти и отчаяния? Он – одиночка! Одиночка, – развёл руками обвинитель, продолжая монолог с публикой в зале. – Кто стоит за ним? За кого стоит он? Сам за себя. И нет ничего, что было бы ему дороже собственных интересов. Его жизнь лишена смысла. Это и не жизнь даже, а существование. Животное существование. И нет в нём места ни любви, ни дружбе, ни взаимовыручке. Сегодня вам придётся услышать о чудовищных преступлениях, от описания которых кровь стынет в жилах. Но посмотрите на этого пришельца в клетке. Он ухмыляется. Для него злодейство – не преступление, а неотъемлемая часть собственной извращённой сущности. Он пришёл к нам издалека. Из заражённых земель на западе. Оттуда, где царит власть одиночек. Таких же, как он. Где сильный пожирает слабого просто потому, что способен. Где человек человеку враг. Он пришёл к нам, оставляя за собой смерть и разрушения. – Долговязый взял со стола бумаги и набрал в грудь воздуха, приготовившись оглашать длинный список моих злодейств: – Малмыж. Поселение несчастных, выживших неподалёку от сгинувшей в ядерном огне Казани. Страдающие немощные люди, пытавшиеся хоть как-то поддерживать порядок на руинах цивилизации, по роковому стечению обстоятельств оказались на пути подсудимого. Более чем для сотни из них эта встреча стала смертельной. Они сгорели, запертые в местном доме культуры.