Натуралист на Амазонке - Генри Бейтс

После того как я получил двух обещанных матросов — крепких молодых индейцев лет по 17-18 по имени Рикарду и Алберту, я вторично посетил западный берег, но на этот раз в собственном челне; я задумал раздобыть экземпляры белого капуцина. Мы переправились сначала к деревне Санта-Крус, основанной миссионерами. Она состоит из 30 или 40 прилепившихся одна к другой убогих глиняных лачуг, вытянувшихся тремя прямыми безобразными улицами на высоком галечном берегу. В селении мы нашли только двух-трех стариков и старух да нескольких детей. Позади деревни протянулась узкая полоска леса, за которым лежат возвышенные обнаженные кампу с глинистой и галечной почвой. К югу местность по берегу носит такой же характер: цепь скудно поросших лесом холмов, открытые травянистые пространства и лесистые лощины. За три дня мы пересекли лес и кампу из конца в конец, но не встретили ни обезьян, ни чего-нибудь другого, что вознаградило бы нас за потраченное время и труды. Почва в округе была, по-видимому, слишком сухой: в это время года, как я заметил в других местах страны, млекопитающие и птицы устремляются к более влажным областям леса; поэтому мы приступили к тщательному обследованию низменной и отчасти болотистой полосы по берегу к северу от Санта-Круса. Мы провели там два дня, высаживаясь во многих местах и проникая на порядочное расстояние в глубь местности. Несмотря на безуспешность поисков белого капуцина, время не было потеряно зря, потому что я добавил к своей коллекции несколько мелких птиц новых видов. На второй вечер мы неожиданно встретились со стаей своеобразных орлов с очень длинным и тонким крючковидным клювом — Rostrhamus hamatus; стая состояла из полусотни птиц. Они сидели на кустах, которые окружали мелководную лагуну, отделенную от реки поясом плавучей травы; мои матросы сказали, что орлы питаются жабами и ящерицами, встречающимися по берегам прудов. Птицы являли прекрасное зрелище, когда взлетали и кружились в воздухе на огромной высоте. Нам удалось добыть только один экземпляр.

Прежде чем вернуться в Авейрус, мы еще раз посетили проток Жакаре, ведущий к скотоводческой ферме капитана Антониу, чтобы пополнить коллекцию редкими и красивыми насекомыми, встречающимися здесь в большом количестве; мы высадились в гавани около дома одного из поселенцев. Хозяина не было дома, и жена его, миловидная молодая женщина, — темнокожая мамелука со свежим, смуглым цветом лица и нежно-розовыми щеками, готовила вместе с другой крепкого сложения амазонкой удочки, чтобы отправиться ловить рыбу на обед. Теперь был сезон тукунаре, и сеньора Жуакина показала нам мух, которые служат приманкой для этих рыб и которых она собственноручно насаживала на перья попугаев. Удочки делаются из гибких бамбуковых прутьев, а лесы — из волокон ананасовых листьев. Среди индианок и метисок не часто встречаются женщины, которые добывали бы себе пищу так же, как эти отважные дамы, хотя все они опытные гребцы и нередко переправляются через широкие реки в своих утлых лодчонках без помощи мужчин. Возможно, что подобные группы индианок и дали повод для басни о народе амазонок, сочиненной первыми испанскими исследователями страны. Сеньора Жуакина пригласила нас с Жозе на обед после полудня, чтобы угостить тукунаре, затем обе смуглые рыбачки, положив гребки на плечи и подвернув сорочки, пошли к своим челнам. Послав двух индейцев в лес нарезать пальмовых листьев для починки крыши на нашей куберте, мы с Жозе бродили тем временем по лесам, опоясывавшим кампу. Вернувшись, мы застали в доме у нашей хозяйки самое щедрое угощение. На циновке была разложена белоснежная скатерть, для каждого гостя стоял прибор, а рядом с ним — кучка свежеприготовленной ароматной фариньи. Вскоре вареные тукунаре были извлечены из котелков и поставлены перед нами. Я подумал, как счастливы должны быть мужья подобных женщин. Несомненно, индианки и мамелуку — превосходные хозяйки; они трудолюбивее мужчин и по большей части сами производят фаринью на продажу, причем кредит их у речных торговцев всегда стоит выше, чем кредит их супругов. Меня немало изумило количество пойманной ими рыбы: ее оказалось достаточно на всех, в том числе на нескольких детей, двух стариков из соседней хижины и моих индейцев. Я преподнес нашим добросердечным хозяйкам небольшой подарок — иголки и швейные нитки — очень ценные здесь предметы, и вскоре мы снова сели в лодку и переправились через реку обратно в Авейрус.

2 августа. Покинули Авейрус; мы решили подняться по притоку Купари, который впадает в Тапажос миль на 8 выше этого селения, а не продвигаться вперед по главной реке. Я охотно посетил бы селения племени мундуруку, расположенные за первым водопадом на Тапажосе, если бы это оказалось совместимым с другими целями, которые я имел в виду. Но, чтобы совершить это путешествие, понадобился бы челн, более легкий, нежели мой, и шесть или восемь гребцов-индейцев, а достать их в моем положении было совершенно невозможно. Представлялась, однако, возможность увидеть это прекрасное племя на Купари: одна группа жила в верховьях реки. Расстояние от Авейруса до последнего цивилизованного поселения на Тапажосе — Итаитубы — составляет около 40 миль. Водопады начинаются неподалеку за этим селением. Десять грозных водопадов, или порогов, следуют один за другим с промежутками в несколько миль; главные из них — Коаита, Бубуре, Салту-Гранди (около 30 футов вышины) и Монтанья. Челны торговцев из Куяба, ежегодно спускающиеся в Сантарен, приходится разгружать у каждого водопада, и индейцы переносят грузы сушей на своих спинах, между тем как пустые суда волокут бечевой через препятствия. Купари мне описывали как реку, которая течет по влажной глинистой долине, покрытой лесами и изобилующей дичью, между тем по берегам Тапажоса за Авейрусом лежали пустынные песчаные кампу с хребтами обнаженных или, скудно поросших лесом холмов — местность такого рода всегда оказывалась чрезвычайно бедной естественно историческими объектами во время сухого сезона, который как раз наступал.

Мы вошли в устье Купари на следующий день (3 августа) вечером. Река была не шире 100 ярдов, но очень глубокая: на середине мы не достали дна линем в 8 фатомов. Берега поросли великолепным лесом; знакомая листва какао, росшего в изобилии среди массы других деревьев, напомнила мне леса главной Амазонки. Мы гребли 5 или б миль, преимущественно в юго-восточном направлении, хотя река делала много крутых поворотов, и остановились на ночь в доме одного поселенца, расположенном на возвышенном берегу, куда взобраться можно было по грубым деревянным ступеням, укрепленным в глинистом склоне. Хозяева дома, два брата метиса, занимали вместе со своими семьями большое, просторное помещение; один из них был кузнец, и мы застали его вместе с двумя парнями-индейцами за работой у горна в открытом сарае под сенью манговых деревьев. Это были сыновья португальского иммигранта, который поселился здесь 40 лет назад и женился на женщине из племени мундуруку. Он был, должно быть, человек куда более трудолюбивый, чем большинство его соотечественников, эмигрирующих в Бразилию в наши дни. На обширном пространстве за домом, в рощах апельсинных, лимонных и кофейных деревьев, еще сохранились следы былой обработки, низменные земли занимала большая какаовая плантация.